Звезда Троцкого уже закатилась, и теперь Сталин выталкивал на обочину Каменева и Зиновьева. География их влияния не могла перевесить сталинского могущества. К середине весны 1926 г. ни Каменев в Москве, ни Зиновьев в Ленинграде уже не занимали руководящих постов. Вскоре и тот и другой также расстались со своими позициями в Политбюро. Решившись, наконец, выступить против Сталина, они сформировали новый союз с Троцким – Объединенную оппозицию – в надежде подорвать положение генерального секретаря внутри партии.
События за рубежом подарили им неожиданный шанс. В мае 1926 г. в знак солидарности с бастующими шахтерами в Великобритании началась всеобщая стачка. Сталин и Политбюро высказались в поддержку Совета британских профсоюзов, что означало, что местная коммунистическая партия и ее сторонники также заняли такую позицию. Но Совет, напуганный эффективностью всеобщей стачки, через девять дней после ее начала призвал прекратить бастовать, так и не добившись сколько-нибудь существенных уступок со стороны владельцев шахт или правительства. Таким образом, для левого фланга стачка обернулась обескураживающей неудачей. Троцкий и Объединенная оппозиция обвинили Сталина в некомпетентном руководстве: поддержав чрезмерно склонных к компромиссу профсоюзных лидеров, Политбюро упустило хороший шанс добиться революционных перемен.
Еще один кризис разразился в 1926 и 1927 гг., когда Сталин осуществлял сложный политический маневр. После того как надежды на революцию в Европе растаяли, Кремль увидел возможность для революционного подъема в Азии. Господствующая в Китае партия националистов Гоминьдан под руководством Чан Кайши была не против альянса с гораздо более малочисленным и слабым коммунистическим движением. Сталин полагал, что Чан Кайши не станет атаковать своих коммунистических союзников. Он рекомендовал им объединить силы с националистами, будучи твердо уверенным в том, что позднее им удастся подорвать лидирующие позиции Чан Кайши внутри Гоминьдана. Троцкий, напротив, полагал, что коммунистам лучше оставаться независимыми от буржуазного политического движения – позиция, напоминавшая его критическое отношение к политике Кремля во время всеобщей стачки в Великобритании. Его обеспокоенность положением в Китае оказалась оправданной. Столкнувшись в апреле 1927 г. с попыткой своих союзников-коммунистов и руководимых ими рабочих взять под контроль Шанхай, превосходящие силы Чан Кайши вмешались и нанесли конкурентам сокрушительное поражение, закончившееся масштабной резней (Андре Мальро увековечил эти события в романе «Удел человеческий»). Несмотря на это, Кремль рекомендовал Коммунистической партии Китая оставаться в рядах Гоминьдана. Выяснилось, что внешняя политика Сталина смертоносна для других революционеров. Троцкий, всегда искавший возможности разоблачить некомпетентность Сталина и катастрофические результаты его курса, на этот раз не промолчал: он рассылал письма и прибегал к иным способам поднять этот вопрос в партии и Коминтерне. Однако теперь его сторонники уже вынуждены были ограничиваться проведением неформальных митингов на заводах, в частных квартирах и студенческих общежитиях. Возможно, Троцкий даже задумывался о создании новой, отдельной партии, которая могла бы соперничать со сталинской. Но все эти потуги ни к чему не привели.
Объединенная оппозиция продолжала пытаться подорвать позиции Сталина. Одной из ее инициатив стала попытка добиться публикации завещания Ленина в Советском Союзе. Когда это не удалось, именно Объединенная оппозиция (без сомнения, с согласия Троцкого) переправила полный текст завещания на Запад. 18 октября 1926 г. Макс Истмен первым опубликовал его в The New York Times. Не прошло и нескольких дней, как Сталин перешел в контрнаступление. Он заклеймил Объединенную оппозицию как «социал-демократический уклон» и потребовал от ее лидеров отречься от своих взглядов. Троцкого запугать не удалось. В присутствии членов Центрального комитета он осудил Сталина как «могильщика революции». В смятении и ярости Сталин покинул зал. На следующее утро Центральный комитет проголосовал за исключение Троцкого из состава Политбюро. Его друзья не скрывали своих опасений. Юрий Пятаков воскликнул: «Сталин никогда не простит ни его, ни его внуков и правнуков!» Это было пророческим предостережением, но в тот момент ни Троцкий, ни его жена не восприняли его всерьез.
К осени 1927 г. Троцкий, Каменев и Зиновьев вместе с сотнями своих сторонников оказались исключены из партии (по словам Троцкого, в 1927 г. Надежда Крупская сказала группе оппозиционеров, что, если бы Ленин был жив, он уже сидел бы в сталинской тюрьме). В том же году режиссер Сергей Эйзенштейн вывел карикатурный образ Троцкого в знаковом фильме о революции под названием «Октябрь». Он изобразил Троцкого изнеженным интеллектуалом, который мало влиял на разворачивавшиеся вокруг него события. Униженные Каменев и Зиновьев не могли дальше оставаться вне партии. Они отреклись от своих взглядов, умоляя Сталина восстановить их членство, и он удовлетворил их просьбу. Троцкого заставили освободить занимаемую им кремлевскую квартиру, но у Сталина было припасено для него еще более радикальное средство: высылка из Москвы в Среднюю Азию[33].
Троцкий и его семья так легко не сдались. Один из его сторонников, писатель и революционер Виктор Серж, навестил Троцкого накануне высылки:
Товарищи днем и ночью следили за улицей и домом, сами находясь под наблюдением агентов ГПУ… Старик [Троцкий] принял меня в маленькой комнате окнами во двор, где стояла лишь английская кровать и стол… В куртке с сильно потертой подкладкой, бодрый и высокий, с пышной, почти совсем седой шевелюрой и нездоровым цветом лица, он, как зверь в клетке, маялся беспокойной энергией. В соседней комнате снимали копии с посланий, только что им продиктованных; в столовой принимали товарищей со всех уголков страны, с которыми он торопливо разговаривал в перерывах между телефонными звонками. В любой момент всех могли арестовать. А что после ареста? Неизвестно, но мы спешили извлечь пользу из этих последних часов, ибо это воистину были последние часы.
Троцкому и его родным было велено выехать поздно вечером 16 января 1928 г. Тысячи сторонников, извещенные о времени отправления, столпились на железнодорожных путях перед поездом, который должен был его увезти. Режим отступил, и Троцкому сообщили по телефону, что высылка откладывается на два дня. Но уже на следующее утро к нему домой пришли вооруженные агенты ГПУ, застав его врасплох. Троцкий забаррикадировался в квартире, отказываясь подчиняться и вынудив посланную за ним группу ломать дверь. Один из агентов оказался бывшим военным, который в годы Гражданской войны служил у Троцкого телохранителем. Взволнованный и смущенный, он умолял Троцкого стрелять в него. Троцкий мог лишь успокоить и приободрить его, призвав выполнять свои обязанности. Сам он продолжал пассивное сопротивление. Он отказался одеваться, не оставив агентам иного выбора, кроме как самим натягивать на него одежду. Он отказался самостоятельно идти, вынудив их вынести его через дверь и дальше по лестнице на улицу. Они доставили Троцкого с семьей на Ярославский вокзал, а не на Казанский, где накануне вечером собирались его сторонники. Здесь Троцкий вновь отказался самостоятельно идти в вагон, и вновь вооруженный конвой нес его на руках. Сыновья были вместе с ним. Младший, Сергей, ударил по лицу одного из охранников. Старший, Лев, пытался предупредить железнодорожных рабочих, как будто они могли вмешаться или протестовать. Но никто не пошевелил и пальцем. В первый раз Троцкий попал в Москву молодым революционером в 1899 г. – по этапу из одесской тюрьмы в московскую, откуда их с женой затем отправили в Сибирь. Теперь история повторялась, но на этот раз в Москву он больше не вернется.
При царе Троцкий дважды испытал на себе прелести русской ссылки: бесконечная поездка на поезде далеко вглубь Сибири, неизвестность относительно пункта назначения и полицейский надзор. Но теперь его изгнание организовывала советская власть. Когда 18 января они доехали до Самары, Троцкий послал гневную телеграмму в штаб-квартиру органов безопасности в Москве:
Когда меня арестовывали в разных странах, то не прикрывались обманом. ГПУ же нагромождает путаницу и обманы. Мне было заявлено, что я еду в среду вечером. А захватили во вторник утром без вещей и необходимых лекарств. В письменном объявлении сказано было, что меня препровождают в г. Алма-Ата, а по пути изменили на Ташкент, откуда, очевидно, направят в более отдаленный пункт. Таким образом, еду с больной женой без белья, без лекарств и без надежды получить их вскоре.
Конвой, правда, проявил предупредительность и по дороге приобрел для него необходимые предметы одежды, полотенца и мыло. Первое время сыновья ехали с родителями, но Сергей, твердо настроенный закончить свое инженерное образование, вышел из поезда на первой от Москвы остановке и возвратился в столицу. Лев продолжил путь дальше. Доехав на поезде до Фрунзе, они потратили целую неделю, чтобы через горы, по глубокому снегу, на автобусе, грузовике, санях и пешком добраться до Алма-Аты – столицы советского Казахстана.
Именно здесь Троцкий провел свой последний год в СССР. Хотя он находился под пристальным надзором, режим еще не успел наладить систему полного контроля. Троцкий вел обширную переписку со своими сторонниками, многие из которых на тот момент находились в тяжелых условиях сибирской ссылки. Из их писем он узнавал, что его высылка сопровождалась сотнями, если не тысячами арестов. Группа троцкистов в Сибири описывала унизительные условия, царившие в тюрьмах и изоляторах: например, в помещение, рассчитанное на 25 заключенных, набили 52. С ними вместе сидели «контрреволюционеры, спекулянты, валютчики, контрабандисты, убийцы, шпионы, фальшивомонетчики, взяточники, бандиты, крупные и малые воры, оккультисты, растратчики». Троцкий как можно подробнее им отвечал, радуясь возможности обсудить экономическую политику страны, ее международные отношения и любые подробности внутрипартийных дискуссий.