Лев по-прежнему был ближайшим помощником отца. В Париже его задачами были выпуск «Бюллетеня оппозиции», поддержание контактов с огромным количеством сторонников и выполнение частых и настоятельных поручений отца. Кремль прекрасно знал о роли Льва и нашел способ скомпрометировать его работу. Русский эмигрант, которого звали Марк Зборовский, был внедрен в сложившуюся вокруг Льва группу троцкистов. К осени 1936 г. Зборовскому стали поручать ответственную работу: вместе со Львом он работал над «Бюллетенем», помогал вести корреспонденцию, хранил папки с материалами, связанными с оппозицией. Зборовский бесспорно стоял за похищением архива Троцкого в Париже в ноябре 1936 г., когда было украдено почти 90 килограммов документов. Это был не первый случай, когда Кремль с успехом проникал в ближний круг Троцкого. Сейчас известно, что несколько телохранителей, нанятых Троцким в Турции, были кремлевскими агентами, которым было поручено пристально наблюдать за ним, но не причинять ему вреда.
На протяжении зимы 1937–1938 г. Лев начал чувствовать недомогание. Он испытывал колоссальное давление: со стороны требовавшего безостановочной работы отца, из-за трудностей в личной жизни, от постоянной нехватки средств – как-то раз он пожаловался Троцкому, что иногда у него нет денег «даже на то, чтобы купить почтовых марок», – и от общей политической напряженности эпохи. В феврале наблюдавшие его врачи, подозревая аппендицит, убедили его согласиться на хирургическую операцию на брюшной полости. Под псевдонимом он поступил в маленькую частную клинику, среди персонала которой были и эмигранты из России. Операция прошла нормально, и Лев, казалось, шел на поправку, но через несколько дней у него случился приступ мучительной боли. Спотыкаясь, он бродил по коридорам и нечленораздельно кричал; изо рта у него шла пена. Обнаружившие его в таком состоянии врачи попытались оказать помощь, но вскоре он умер.
Диего Ривера услышал об этом по радио и бросился искать Троцкого, который гостил у друзей в другом пригороде Мехико. Как только Ривера сообщил печальную весть Троцкому, тот поспешил назад в Койоакан, чтобы рассказать обо всем жене. Смерть Льва Седова стала сокрушительным ударом. Дочери Троцкого умерли, Сергей находился в заключении и, вероятно, тоже был мертв. Теперь же все его дети, все их дети покинули этот мир. Для Троцкого смерть Льва имела особые последствия. Троцкий был не самым удобным отцом или соратником по работе. Все неловкости и трудности, которые вынуждены были терпеть другие, Лев переносил в еще большей степени. Троцкий не щадил себя, был взыскателен в своих требованиях к другим и лишь изредка щедр на похвалу. Как на своем опыте убедилась Элеонор Кларк, «любая помеха для него превращалась в препятствие мирового масштаба». Он часто ругал Льва за проблемы с редактированием и печатью «Бюллетеня», за задержки с его распространением. В феврале 1937 г. Троцкий, занимаясь сбором материалов о втором московском процессе, отправил Льву письмо, в котором сообщал, что тот выполняет свою работу столь неряшливо, что это граничит «с предательством», после чего продолжил: «Трудно сказать, какие удары наихудшие, то ли те, что исходят из Москвы, то ли те, что из Парижа». А в январе 1938 г., с нетерпением ожидая выхода номера «Бюллетеня», посвященного отчету комиссии Дьюи, Троцкий вновь ругал Льва, называя его стиль работы «преступлением» и угрожая перевести редакцию в Нью-Йорк.
Охваченные горем, Троцкий и Седова отгородились от окружающих; целую неделю они едва выходили из своей комнаты. Однако Троцкий не капитулировал. Вскоре он подготовил прочувствованный некролог, в котором откровенно описывал трудности в их отношениях и опасности, с которыми Лев сталкивался в Париже. Он настаивал, что в смерти его сына виновны кремлевские агенты, независимо от того, «пришлось ли московским мастерам еще дополнительно прибегать к химии, или же достаточным оказалось всего того, что они сделали раньше». Что до него самого и его жены, он ясно давал понять всю глубину их отчаяния: «Вместе с нашим мальчиком умерло все, что еще оставалось молодого в нас самих». Намереваясь во что бы то ни стало разоблачить предполагаемый заговор, он требовал проведения тщательного расследования. Французские врачи сообщили, что не смогли обнаружить никаких следов того, что Лев был отравлен или что курс его лечения был злонамеренно нарушен. Троцкий был уверен в обратном и с помощью адвокатов и политических сторонников настаивал на дальнейшем расследовании. В середине 1950-х гг. частичное признание самого Зборовского помогло западным исследователям доказать, что он был сталинским агентом, у которого вполне могла иметься возможность убить Льва или организовать его смерть. Лев был важнейшим политическим помощником отца. Без сомнения, Сталин хотел убрать его с дороги; имеются некоторые основания полагать, что агенты планировали похитить Льва и доставить его в Москву, где его ждал суд и обвинительный приговор. В любом случае никто так и не смог точно выяснить, что именно произошло со Львом Седовым в те февральские дни 1938 г.
Кровожадность Сталина удовлетворить было непросто. Однажды он заметил одному из своих приближенных: «Величайшее наслаждение заключается в том, чтобы выбрать врага, приготовить все для его уничтожения, безжалостно расправиться с ним и с чистой совестью лечь спать». Помимо двух дочерей Троцкого и двух его сыновей, чьи смерти прямо или косвенно были организованы Сталиным, еще множество родственников были брошены в тюрьму или казнены: его первая жена[40], старший брат, младшая сестра, племянница, трое племянников и трое зятьев были расстреляны; другие племянницы и племянники и одна внучка оказались в тюрьме и ссылке; судьбах двух детей его дочери Нины и сына Льва неизвестны. Все выглядело так, как будто кто-то составил семейное древо Троцкого, а затем систематически обдирал с него ветви. Под прицел попадали и другие люди, тесно сотрудничавшие с ним в прошлом. Эрвин Вольф работал на Троцкого в Норвегии; в 1936 г. он прибыл в Испанию, где был убит сталинскими агентами. Рудольф Клемент – немецкий эмигрант, во Франции работавший у Троцкого помощником, а затем ставший секретарем IV Интернационала, – летом 1938 г. был похищен и убит в Париже; его изуродованное тело нашли в Сене.
После смерти Зинаиды в Берлине за ее сыном Севой присматривал его дядя Лев, подыскивавший дома и приюты, где тот мог бы жить. Но после смерти Льва Севу взяла к себе давняя спутница Льва Жанна Мартин Молинье, которая ранее порвала связь с основной массой троцкистов. Потребовались напряженные усилия активистов и друзей Троцкого, чтобы вернуть опеку над Севой и организовать его переезд в Мексику, где он в августе 1939 г. воссоединился с семьей деда; ему тогда было 13 лет. Троцкий однажды выразил озабоченность, что Сева, научившись в европейских школах говорить по-французски и по-немецки, забывает русский язык. Но после того как мальчик приехал в Мексику, Троцкий понял, что внуку нужно дать шанс на нормальную жизнь. Он проинструктировал всех домочадцев, включая Седову и телохранителей, чтобы они никогда не разговаривали с ним по-русски и никогда не обсуждали при нем политику. Сева вырос в Мехико под именем Эстебан Волков, посещал частную школу, основанную беженцами из Испании, получил химическое образование и работал исследователем в фармацевтической промышленности; он женился и вырастил четырех дочерей.
Пока в Москве разворачивались все новые чистки и судебные процессы, мыслящие люди в левом движении начали пересматривать свое понимание сталинизма и его истоков в радикальных методах самого Ленина. Это с неизбежностью вызывало вопросы о том, как властью распоряжался сам Троцкий. Некоторые из его критиков, в том числе анархистка Эмма Гольдман, указывали на его роль в подавлении Кронштадтского восстания 1921 г. «Троцкий не в силах понять, – писала Гольдман, – что можно питать отвращение к дикарю в Кремле и к его жестокому режиму и в то же время не снимать со Льва Троцкого вины за преступление против матросов Кронштадта». Гольдман отказывалась видеть сколько-нибудь значительную разницу между Сталиным и Троцким. Сталин «не был спущен с небес как подарок незадачливому русскому народу, – настаивала она. – Он всего-навсего продолжает большевистские традиции, пусть и в более безжалостной форме».
Другим таким критиком был писатель Виктор Серж – один из считаных сторонников Троцкого, которым хватало мужества с ним спорить. Родившийся в семье русских эмигрантов в Бельгии, Серж присоединился к большевикам в 1919 г. в Петрограде. Однако поддержав в 1920-е гг. Троцкого, он пал жертвой сталинских репрессий и в 1933-м был арестован, а затем отправлен в ссылку в Оренбург. Сторонники на Западе сплоченно выступили в его поддержку; благодаря их усилиям в 1936 г. он был освобожден и получил разрешение выехать в Париж. Серж быстро установил контакт со Львом Седовым и начал переписку с Троцким в Мексике. Но вскоре он осознал, что оппозиция Сталину пропитана идеологической нетерпимостью, в то время как ей требовалось отстаивать политическую свободу. В своих воспоминаниях «От революции к тоталитаризму» Серж рассказывал, как заклинал Троцкого, «чтобы он включил в программу оппозиции требование свободы советских партий… Единственная проблема, которую красная Россия 1917–1927 гг. так и не сумела поставить, – проблема свободы, единственная необходимая декларация, которую не приняло советское правительство, – Декларация прав человека».
В апреле 1936 г., вскоре после прибытия Сержа в Париж, Троцкий в переписке с ним выразил свою давнюю враждебность к меньшевикам, которые некогда были союзниками большевиков в рамках социал-демократического движения, но в 1917 г. разошлись с Лениным по вопросу об однопартийном правлении. Несмотря на это, многие из них в годы Гражданской войны плечом к плечу с большевиками сражались против белых армий. В последующие годы они подверглись репрессиям, которые исходили как от Ленина, так и от Сталина. Тем не менее Троцкий сохранял к ним неприязненное отношение. На вопрос, каким будет курс IV Интернационала по отношению к меньшевикам в случае прихода к власти, Троцкий без промедления дал циничный ответ: «Если сторонники меньшевиков будут сажать в тюрьмы и убивать новых либкнехтов [немецкий коммунист Карл Либкнехт был убит в Берлине в 1919 г. вместе с Розой Люксембург], то мы, конечно, меньшевиков по головке не погладим». Но меньшевики были неповинны в убийстве лидеров немецких коммунистов, и лишь немногие из них встали на сторону белых в Гражданской войне. Со стороны Троцкого это была чистая демагогия