По мнению Троцкого, настойчивое требование Бунда признать за ним исключительное право на организационную работу среди еврейских рабочих содержало в себе скрытое недоверие к нееврейским членам партии, как если бы их открыто декларируемой позиции против антисемитизма нельзя было доверять. «Если Бунд, – заявлял Троцкий, – не доверяя партии… требует гарантий, это можно понять. Но как подписаться нам под этим требованием? …Принять такие условия значило бы для нас признать свое нравственно-политическое банкротство». Более того, если в рамках партии Бунду будет позволено выдвигать подобные сепаратные требования, то не станет ли он с еще большей силой настаивать на особом статусе евреев в странах их проживания?
Выступая как сторонник ассимиляции, Троцкий ясно давал понять, что он не видит для евреев будущего вне тех обществ, в которых они живут. Если евреев объединяет только религия, триумф социализма приведет к исчезновению этих связей. Если же они объединены искусственным национализмом, носителями которого выступают либо сионисты, либо бундовцы, то Троцкий осуждает обе эти тенденции. Его аргументы вывели делегатов Бунда из себя; им казалось, что редакторы «Искры» настроены против еврейских национальных чувств больше, чем они настроены на борьбу с антисемитизмом, и это после страшного кровопролития в Кишиневе. Один из лидеров Бунда обвинил Троцкого в «грубой бестактности». Но Троцкого это не остановило. Он выступал за создание дисциплинированной партии, которая не потерпит внутри себя фракций, образованных по расовым или национальным признакам. Троцкий всегда отдавал преимущество универсальным, а не узкогрупповым интересам. С победой социализма глупые вековые предрассудки неизбежно исчезнут, едва установится атмосфера равенства и совместного процветания. Позиция Бунда была отвергнута подавляющим большинством голосов.
Не менее красноречиво Троцкий высказывался и по второму спорному вопросу. Социал-демократам уже давно противостояли другие, более умеренные социалисты, сторонники курса, который получил название «экономизм». Это течение призывало к решению узких, чисто экономических задач рабочего класса, не противопоставляя себя при этом государственной власти. Здесь Троцкий вновь встал на сторону Ленина. Правящий класс пойдет на реформы и уступки рабочим лишь в том случае, если столкнется с революционными требованиями. Выступления Троцкого были настолько пламенными и так точно отражали идеи Ленина, что он заслужил прозвище Ленинская дубинка. Группа «Искры» поддерживала Ленина, но на этом фоне начали вырисовываться контуры фундаментального расхождения, которое будет иметь судьбоносный характер как для партии, так и для Троцкого.
Ленин полагал, что редколлегию «Искры» необходимо реформировать. Из шести ее редакторов трое – Аксельрод, Засулич и Потресов – не вносили заметного вклада в работу газеты; их ценили за более широкую деятельность на благо партии. Выведя их из состава редакции и оставив там себя, Плеханова и Мартова, Ленин рассчитывал сделать газету более эффективной, а заодно и укрепить свои позиции как ее руководителя. Однако его предложение вызвало шквал обид, поскольку многие делегаты питали к этим почетным редакторам глубокое уважение. Троцкий был одним из тех, кому ленинский маневр пришелся не по душе.
За этой дискуссией вскоре последовало то, что поначалу выглядело рутинным спором вокруг вопроса, кого можно считать членом партии. Два предложения, одно из которых принадлежало Ленину, а второе – Мартову, казались примерно равноценными. По мысли Ленина, членство в партии следовало ограничить активистами, принимающими «личное участие в одной из партийных организаций». Мартов выступал за более свободное членство, при котором в партию могли вступать люди, которые «оказывают ей регулярное личное содействие», но при этом не обязательно являются членами одной из партийных ячеек. Мартов, как и Ленин, признавал необходимость создания партии дисциплинированных профессиональных подпольщиков, но в то же время стремился к возникновению массовой партии рабочих. Эти две идеи входили друг с другом в неразрешимое противоречие.
Споры, подобные этому, привели партию к роковому расколу на большевиков и меньшевиков. Руководимые Лениным большевики, как вскоре их стали называть (то есть «оказавшиеся в большинстве», хотя в масштабах всей российской социал-демократии это было не совсем так), были сторонниками более жесткого курса. Они, как правило, отказывались сотрудничать с союзниками из числа либералов и настаивали на замене любой формы буржуазной демократии диктатурой пролетариата. Меньшевики («оказавшиеся на съезде в меньшинстве») постепенно выбрали более примирительный курс, были готовы работать с либеральными партиями в борьбе против самодержавия и относились к демократическим процедурам и гражданским свободам с гораздо бо́льшим уважением.
Именно в этом вопросе Троцкий, который до того на протяжении нескольких недель помогал Ленину одерживать победы, начал постепенно дистанцироваться от ленинской точки зрения. То, что поначалу привлекало его, теперь стало его беспокоить. Он оставался предан идее создания профессиональной партии, но при этом начал воспринимать действия Ленина в ином свете. Он полагал, что Ленин предъявляет излишние требования к членству в партии, что может затруднить вступление в нее настоящих рабочих. Троцкий опасался, что Ленин доводит идею централизованной партии до такой крайности, что это идет во вред ее продуктивности и привлекательности. Он мог соглашаться с Лениным, когда речь заходила о Бунде или о бесполезных реформистских взглядах «экономистов». Но когда Ленин и Мартов разошлись во мнениях о том, что значит быть членом партии, Троцкий, вопреки Ленину, склонялся к точке зрения Мартова. Разочарование, вероятно, нарастало постепенно, будучи результатом многих мелких разногласий относительно тона полемики. Но окончательный разрыв Троцкого с Лениным, произошедший в самый разгар съезда, после того как он в течение нескольких недель помогал формулировать ленинские идеи об облике партии, напоминал столь же резкие изменения его взглядов в прошлом.
Троцкий внезапно разразился прямой и даже оскорбительной критикой в адрес Ленина. Так же, как когда-то он выступал против марксизма, а затем сам сдвинулся к нему, так и позднее Троцкий был склонен переходить на позиции, которые он прежде отвергал, – эта черта личности еще не раз проявится на протяжении его жизни как революционера. В докладе, сделанном после съезда, он осуждал Ленина как «партийного дезорганизатора», как человека, собирающегося «железной рукой» насадить в партии «осадное положение». Он сравнивал Ленина с Робеспьером, оговариваясь, что Ленин – лишь пародия на Робеспьера, которая «отличается от своего великого образца приблизительно тем же, чем вообще вульгарный фарс отличается от исторической трагедии». Их разрыв продлился 14 лет и часто сопровождался резкой полемикой, в ходе которой Троцкий обличал Ленина в особенно несдержанных выражениях.
После II съезда социал-демократы пребывали в замешательстве. Троцкому казалась «святотатственной» сама мысль о расколе. Как раз в это время Россия переживала период политических волнений и насилия, что еще больше усугубляло положение самодержавия. Неурожаи вызвали недовольство среди крестьян, а растущий класс городских рабочих открыто возмущался отсутствием легальных профсоюзов, которые могли бы представлять его интересы. Власти отмахивались от сообщений о беспорядках. Как выразился Плеве, «моя полиция в состоянии справиться с ситуацией». Лондонская The Daily Mirror сообщала, что Плеве не учитывает «энергию и мужество революционной организации в России, полагая, что та удовлетворится распространением литературы и не отважится прибегнуть к насилию».
Плеве поплатился за свое благодушие. В июле 1904 г. социалисты-революционеры убили его в Санкт-Петербурге. Газеты по всей Европе подробно освещали это происшествие. В Брюсселе L’Indépendance Belge не постеснялась напомнить читателям о том, что представлял из себя убитый: «Злой гений Российской империи, …господин де Плеве был вдохновителем политики непримиримой реакции… Мы помним его отношение к расправе над евреями в Кишиневе и к последовавшему вслед за ней скандальному процессу». По всей империи общественное мнение осуждало преступление, но не оплакивало жертву.
Троцкий, следя за политическими событиями в России, писал статьи и брошюры, которые приковывали к себе внимание других революционеров. В августе он опубликовал брошюру «Наши политические задачи», в которой анализировал подход Ленина к руководству с интуитивным пониманием того, к чему он может привести. Всего на сотне с небольшим страниц сжатой аргументации Троцкий атаковал Ленина как в личном, так и в политическом плане, разразившись в его адрес беспрецедентной бранью: Ленин был «безобразным», «неряшливым адвокатом», «злостной и нравственно-отвратительной» личностью.
Как и Ленин, Троцкий продолжал верить в централизованную партию революционеров-подпольщиков, но теперь он видел самонадеянность в самой сути ленинской позиции. Ленин не доверял рабочему классу. Во главе движения стоял хладнокровный интеллектуал, убежденный, что его «ортодоксальная теократия» может «заместить» собой рабочих, приведя их туда, где им следует быть, независимо от того, согласны они с целями партии или нет. Троцкий пророчески предсказывал кошмар, ожидавший страну, которую они пытаются освободить. «Эти методы приводят к тому, что партийная организация “замещает” собой партию, ЦК замещает партийную организацию, и, наконец, “диктатор” замещает собою ЦК». Шел лишь 1904 г., но Троцкому уже удалось разглядеть, что большевистская теория революции неизбежно приведет к диктатуре одной личности. Как заметил Исаак Дойчер, «брошюра интересна тем, что это самый резкий обличительный выпад, когда-либо направленный против Ленина со стороны человека социалистических убеждений». Было трудно поверить, что эти два человека когда-нибудь смогут преодолеть образовавшуюся между ними пропасть.