— Память ДНК? — задумчиво повторяет машина. — Непохоже.
— Да какая разница? — нетерпеливо отмахиваюсь я. — В общем, перед вами восставший мертвец. Жил во второй половине двадцатого столетия, скончался, видимо, в начале двадцать первого. Я забывчив на даты. На всё прочее — тоже, и лишь в эти последние недели в голове стало проясняться. Ходячий труп да и только.
Манмут продолжает рассматривать меня своими тёмными пластинками из металла. Затем рассудительно кивает и довольно свирепо бьёт под коленную чашечку.
— Эй, ты чего?! — ору я и скачу на здоровой ноге. — Совсем сбрендил?
— Лично мне ты кажешься живым, — отвечает железка. — Значит, говоришь, прибыл из двадцатого — двадцать первого Потерянных Столетий? Странно. Большинство из наших учёных полагают, что путешествия во времени невозможны, разве… Ты, случайно, не крутился вокруг своей оси со скоростью света? Или, может, чересчур близко подплывал к чёрной дыре?
— Понятия не имею. Да это всё ерунда, погляди, что там творится!
Я указываю на тёмный дым над городом и долину, погруженную в хаос. Некоторые из греческих кораблей уже спущены на воду. Манмут кивает; для машины у него слишком очеловеченные жесты.
— Орфу спрашивает, почему боги прекратили атаку.
Постоянно забываю: в этом измятом панцире, если верить роботу на слово, тоже прячется разум.
— Передай Орфу, что я не знаю. Наверное, хотят вдоволь насладиться ужасом и разрушениями. А потом уж нанести coup de grace[27]… э-э-э… В переводе с французского…
— К несчастью, этот язык мне известен, — перебивает Манмут. — Как раз во время бомбёжки Орфу цитировал одного француза, Пруста, который, впрочем, не имеет отношения к нашему делу. Каковы твои дальнейшие намерения, Хокенберри?
Кидаю взгляд на данайский лагерь. Пылают шатры, израненные кони носятся по стану, суетятся люди, суда спускаются на воду, многие уже подняли паруса и готовы к отплытию.
— Собирался найти Ахилла и Гектора, но тут потребуются часы…
— Через восемнадцать минут и тридцать пять секунд, — вмешивается робот, — должно произойти нечто, и тогда всё изменится.
Я молча жду.
— На Олимпе, в кальдере, установлен один… Прибор. Мы с Орфу доставили его с Юпитера, в чём, собственно, и состояло наше главное поручение, хотя включать должны были… Нет, это долгая история. В любом случае через семнадцать минут пятьдесят две секунды механизм сработает.
— Бомба? — Мой голос внезапно садится. Во рту пересыхает так, что я не сплюнул бы даже под угрозой смерти.
Манмут пожимает плечами — опять-таки по-человечьи.
— Мы не знаем.
— Не знаете?! — кричу я. — Они не знают! Ставят какой-то… Прибор на Олимпе, запускают таймер, не имея понятия, что будет дальше! Впервые слышу подобную чушь!
— Возможно, ты прав, — кивает робот. — Только за этим нас и послали сюда… вернее, туда… моравеки, разработавшие всю миссию.
— Сколько, говоришь, осталось? — Я судорожно извлекаю на свет кожаный браслет с микросхемами и миниатюрным проектором внутри, мой личный потайной хронометр.
— Семнадцать минут восемнадцать секунд, — откликается машина. — Плюс отсчёт.
Активирую таймер, визуализирую дисплей.
— Провалиться!
— Точно, — соглашается Манмут. — Хочешь квитнуться назад, на Олимп?
Я действительно положил руку на медальон, но лишь потому, что подумал сэкономить пару минут и перенестись в ахейский лагерь. Однако вопрос робота заставляет меня переменить решение.
— В самом деле. Надо же выведать, что они там замышляют. Сыграю-ка в лазутчика последний раз.
— А потом?
Теперь моя очередь пожать плечами.
— Вернусь за Ахиллом и Гектором. Следом, к примеру, перетащу Одиссея и Париса. А там и Энея с Диомедом. Доставлю богам войну прямо на дом. Одну пару героев за другой, как зверюшек в Ноев ковчег.
— С точки зрения боевой логистики, звучит не очень удачно.
— А ты, я вижу, большой знаток военной стратегии, маленький робот?
— Нет. Сказать по чести, мне известны две вещи — устройство подводной лодки, затонувшей здесь, на Марсе, и сонеты Шекспира… — Помолчав, он добавляет: — Как только что заметил Орфу, последний пункт не обязательно упоминать в анкете при поступлении на работу.
— Затонувшей где?
Блестящая металлическая голова поворачивается в мою сторону.
— А ты не догадывался? Гора Олимп и есть Олимпийский вулкан на Марсе. Ты прожил тут девять земных лет — и не понял?
Неожиданно перед глазами всё плывёт. Ноги подкашиваются. Дабы не рухнуть, опускаюсь на ближайший валун.
— Марс…
Две луны. Громадный вулкан. Красный песок. Ослабленная гравитация, которая так радовала меня после долгого дня, проведённого в Илионской долине.
— Марс. Чтоб я сдох.
Манмут безмолвствует — сообразил, что сказанного для меня достаточно. Даже более чем.
— Погоди, — вскидываюсь я. — На Марсе нет голубого неба, океанов, деревьев, атмосферы для дыхания. В семьдесят шестом в новостях показывали приземление «Викинга-1». А десятки лет спустя, когда этот компактный жук «Соджорнер» застрял между скалами… Я же смотрел телевизор. Никаких морей. Ни единого деревца. Безвоздушное пространство.
— Да, они терраформировали планету. Причём относительно недавно.
— Кто терраформировал? — Голос начинает дрожать от бессильной ярости.
— Боги, — отвечает робот, но я улавливаю мизерную долю сомнения в его ровном, невозмутимом тоне.
Снова смотрю на часы. Пятнадцать тридцать восемь. Подношу дисплей к тёмным камерам, окулярам, глазам собеседника.
— Так чего именно ждать через пятнадцать минут? Не говори, что вы с Орфу не знаете.
— Не знаем.
Зажимаю в кулаке медальон.
— Ладно, погляжу, как они там.
— Возьми меня с собой, — просит Манмут. — Это же я запустил отсчёт. И должен присутствовать, когда Прибор сработает.
— Хочешь отключить его?
— Нет. Поручение есть поручение. Просто таймер может и не подействовать. Тогда придётся самому…
— Ответь мне, пожалуйста. Речь идёт… мы, конечно, утрируем… о местном конце света?
Манмут медлит с ответом. Этого я и боялся.
Окидываю взглядом громоздкий железный панцирь за спиной моравека:
— Останься лучше со своим другом. Бедняга в такой форме, что и не заметит, как мир полетит в тартарары, если ему не сообщить.
— Для учёного-схолиаста ты довольно остёр на язык. Так заявляет Орфу, — отзывается машина. — Однако я по-прежнему настаиваю на том, чтобы отправиться вместе.
— Ты тратишь треклятое время на болтовню, это раз. — Я загибаю палец. — Шлем у нас один, а боги не дураки — засекут и невидимку, если тот примется бродить в компании робота, это два. А в-третьих… до скорого.
Накидываю капюшон и улетучиваюсь.
Вот я и в Великом Зале.
Похоже, Олимпийцы все в сборе, за исключением Афины и Аполлона. Божественная парочка наверняка плавает в баках с клубками голубых червей в глазницах и под мышками. За те несколько мгновений, пока незваного гостя не учуяли, успеваю рассмотреть, что бессмертные разодеты в доспехи и вооружены до зубов. Бескрайнее пространство залито сиянием: повсюду сверкает золотая броня, блестящие копья, высокие шлемы с гребнями из перьев и начищенные, точно зерцала, нечеловечески громадные щиты. Вижу, как Громовержец отдаёт приказы, стоя рядом со своей колесницей. Вижу Посейдона в тёмных латах. Гермеса с Гефестом. Ареса, в руках у которого знаменитый серебряный лук Аполлона. Геру в ослепительной раззолочённой бронзе. И Афродиту, что тычет в меня пальцем…
Черррт!
— ЗАМРИ, СХОЛИАСТ ХОКЕНБЕРРИ!!! — ревёт владыка Зевс, глядя в упор через весь Зал.
И это не просто дружеский совет. В тот же миг каждый мой мускул, каждая связка и сухожилие, каждая клеточка коченеет на месте. Биение сердца обрывается. Рука цепенеет, не сдвинувшись к медальону ни на дюйм. Броуновское движение в теле полностью прекращается, и схолиаст Хокенберри обращается в статую.
— Заберите у него Шлем Смерти, квит-устройство и всё прочее, — командует Кронид.
Гефест с Аресом услужливо кидаются вперёд и раздевают меня догола перед глазами божественной толпы. Капюшон тут же швыряют хмурому Аиду; в чёрных хитиновых доспехах с невиданным рисунком тот удивительно смахивает на кошмарного рассерженного жука. Зевс выступает вперёд, подбирает с пола упавший медальон, свирепо глядит на него, как будто желает раздавить в гигантском кулаке. Мне не оставляют ровным счётом ничего — ни наручного хронометра, ни даже трусов.
— Отомри, — изрекает Молниелюбец.
Я хватаюсь за грудь и, задыхаясь, валюсь на мраморный пол. Сердце, начавшее биться, пронзает безумная боль: уверен, это инфаркт. Всё, на что я способен, — не обмочиться прямо сейчас, перед ними.
Зевс поворачивается ко мне спиной:
— Убрать его.
Восьмифутовый бог войны поднимает кратковечного нарушителя спокойствия за волосы и оттаскивает прочь.
55Экваториальное Кольцо
— Помыслил, Сам, — зашипели по-Калибаньи тени лазарета, — научит вашу парочку покорству! Какой же Бог не делает, что хочет? Вот так и Он.
— Откуда, чтоб ему, этот голос? — сердито рявкнул Харман.
Зал окутывала плотная тьма, в которой мягко мерцали только пустеющие по одному резервуары.
Даэман обыскал пространство между обеденным столом чудовища и входной мембраной, однако ничего не нашёл.
— Наверно, вентиляция, — пожал он плечами. — Или какой-нибудь не замеченный нами вход. Если эта тварь выйдет на свет, я убью её.
— Выстрелишь — может быть, убьёшь — вряд ли, — отозвался призрачный Просперо, стоя у панели управления баками. — Он прирождённый дьявол, и напрасно прошли мои труды и мягкость обращенья. Напрасно всё! С годами становился он лишь ещё уродливей и злей.[28]
Два дня и две ночи, сорок семь с половиной часов, сто сорок четыре полных оборота астероида вокруг своей оси мужчины наблюдали, как постепенно исчезают люди из целебных резервуаров, пока не были отправлены почти все. Путешественники научились вызывать внешние трёхмерные картинки в любое время, дабы следить за прямым точно стрела передвижением ускорителя. Но сквозь прозрачные панели потолка уже и так стал виден гигантский ускоритель частиц, нацеленный чёрной дырой вперёд. Просперо и виртуальные приборы заверяли, что столкновение произойдёт через девяносто минут; собственные глаза и сердца твердили другое, так что в конце концов товарищи совсем перестали поднимать головы.