— О да, — молвит Афродита, — эта коварная мерзавка с мокрыми грудями побывала здесь, обнимала колени Зевса, а наш бородатый хрыч только что вернулся с эфиопской оргии… в общем, расклеился весь. Обещал, старый педик, даровать сынам Илиона победу за победой, и ведь не подумал, каково это — перечить супруге, верховной защитнице аргивян. Вот и нарвался.
Я стою перед ней, выпрямив спину, руки вытянуты по швам ладонями вперёд, голова чуть склонена, глаза неотрывно следят за богиней. Точно за коброй. Хотя если эта дама решит напасть — куда там стремительной кобре с её смертельным ядом!
— А знаешь, по какой причине ты продержался дольше всех, схолиаст? — вдруг рявкает Афродита.
Это конец. Любое слово станет моим приговором. Молча, почти неприметно, мотаю головой.
— Ты жив, потому что избран. И должен сослужить мне одну службу.
Струйки пота, стекающие по лбу, начинают щипать глаза. Солёные ручьи бегут по щекам за пазуху. Девять лет, два месяца и восемнадцать дней моя обязанность заключалась лишь в одном — наблюдать и не вмешиваться. Ни в коем случае. Никоим образом не влиять на поведение персонажей или тем паче на ход войны.
— Слышал, что я сказала, Хокенберри?
— Да, богиня.
Афродита встаёт с ложа, и моё лицо склоняется ещё ниже. Снова этот тихий шелест шёлкового платья. Я внимаю даже тому, как её белые, гладкие бёдра нежно трутся друг о друга при каждом шаге. Богиня любви приближается ко мне вплотную. Чистый аромат этой женщины нещадно кружит голову. Дочь Зевса возвышается надо мною, словно мраморная статуя. А я и забыл, как сильно мы разнимся в росте. её упругие груди почти касаются моего пылающего лба. Меня одолевает нестерпимое желание уткнуться носом в благоухающую ложбину между этих холмов, и пропади всё пропадом. И плевать я хотел на мучительные пытки, на чёрную смерть…
Афродита опускает ладонь на сведённое судорогой плечо, гладит грубую тиснёную кожу Аидова Шлема, проводит пальцами по щеке. Закипающий ужас не в силах побороть мощную эрекцию: мой дружок вздымается и твёрдо застывает в таком положении.
Шёпот богини щекочет ухо — ласковый, зазывный, чуть игривый. Она не может не понимать, что со мной творится. Чего и ждать при такой красоте? Наши лица сближаются; я чувствую кожей её лучистое тепло, а затем слышу всего две команды.
— Отныне ты станешь следить для меня за другими бессмертными, — спокойно произносит Афродита. И тихо, так тихо, что биение моего сердца почти заглушает её слова, добавляет: — Ну а потом, когда придёт время, ты убьёшь Афину.
7Централ Хаоса Конамара
Пять моравеков, включая Манмута, собрались в общем отсеке с искусственной атмосферой. Европеец Астиг-Че — первичный интегратор, обитатель ударного кратера Пвилл — был немного знаком провинциалу Манмуту, но трое других казались более чужеродными, чем кракены. Тот, что прибыл с Ганимеда, сверлил всех неподвижным взором мушиных глаз с высоты элегантного, по-старомодному гуманоидного тела, затянутого в чёрный углепласт. Каллистянин метрового роста, весящий тридцать — сорок килограммов, дизайном и величиной чуть сильнее напоминал Манмута и имел менее человекообразный вид, хотя под прозрачным полимидным покрытием виднелась синтетическая кожа и местами даже настоящая плоть. Пришелец с Ио… Ну, он-то производил самое глубокое впечатление. Тяжеловооружённый ионийский конструкт древнего дизайна для интенсивного использования, способный выдержать воздействие плазменного тора и серные извержения, смахивал на земного краба трёхметровой высоты и пятиметровой длины, на котором в беспорядке висели несметные подвижные объективы, поворотные движители, гибкие антенны, сенсоры широкого применения, адаптеры… Существо могло обитать даже в полном вакууме; его побитая, начищенная песком, отполированная и вновь исцарапанная поверхность выглядела такой же рябой, как и сама Ио. Здесь, в конференц-зале с накачанным воздухом, этот моравек втянул реактивные сопла, чтобы ненароком не повредить пол. Манмут невольно переместился к противоположной стене, подальше от громадного чужака.
Никто из вошедших не представился ни по инфракрасной, ни по личной связи, и капитан «Смуглой леди» не стал нарушать здешних правил. Он молча подключился к шаровым питательным шлангам в своей нише, сделал пару глотков и принялся ждать.
Как ни радовала гостя редкая возможность подышать, его всё же удивила необычная плотность атмосферы — целых 700 миллибар, — особенно если учесть присутствие коллег с Ио и Ганимеда, которые вообще не нуждались в воздухе. Однако потом Астиг-Че произнёс первые слова — вслух, на английском языке Потерянной Эпохи, используя микроколебания атмосферы, — и Манмут понял, для чего это потребовалось. Конечно же, не для удобства прибывших, но из соображений секретности. Здесь, в почти безвоздушной системе Галилея, озвученная речь являлась наиболее защищённой формой коммуникации.
— Хочу поблагодарить каждого из вас, кто прервал дела ради того, чтобы собраться здесь, — начал первичный интегратор, — в особенности путешественников, добравшихся издалека. Моё имя Астиг-Че. Добро пожаловать, Корос III с Ганимеда, Ри По с Каллисто, Манмут с южного полюса, а также Орфу с Ио.
Хозяин «Смуглой леди» изумлённо развернулся и тотчас включил персональную связь.
— Орфу с Ио? Мой давний собеседник, знаток Шекспира?
— Да, это я, мой друг. Очень рад познакомиться с тобой лично.
— Поразительно! Встретиться столь случайным образом…
— Не таким уж случайным, Манмут. Узнав, что тебя позовут в эту самоубийственную экспедицию, я сам напросился на приглашение.
— Самоубийственную?
— За пятьдесят с лишним юпитерианских лет, а это примерно шесть земных веков, — продолжал Астиг-Че, — мы не вступали в контакт с постлюдьми и ничего не знали об их намерениях. И нам это не нравится. Пора выслать экспедицию и разузнать, сильно ли изменилось положение этих существ в системе, не несут ли они прямой и непосредственной угрозы обитателям Галилеи… — Говорящий помолчал и веско прибавил: — Как мы подозреваем.
Стена за спиной европейского интегратора сделалась прозрачной, показывая громадный Юпитер, нависший над залитыми звёздным сиянием ледяными полями, потом затуманилась и явила взглядам величавый танец различных миров и спутников вокруг далёкого Солнца. Картинка резко увеличилась и сосредоточилась на системе Земли с её кольцами и Луной.
— Пятьсот земных лет наши приборы улавливают всё меньшие всплески активности в модулированном радио, нейтрино и гравитоническом спектрах. Я имею в виду полярное и экваториальное кольца планеты, то есть места поселения постлюдей, — произнёс Астиг-Че. — За последний век показатели упали до нуля. На самой Земле зафиксированы лишь остаточные следы — возможно, признаки деятельности роботов.
— А как насчёт горстки настоящих людей? Они выжили? — поинтересовался Ри По с Каллисто.
— Этого мы не знаем. — Европеец провёл ладонью по экрану, и всё окно заполнило изображение Земли.
Манмут затаил дыхание. Две трети планеты заливал солнечный свет. Сквозь подвижные массы белых облаков были видны голубые моря и остатки бурых материков. Европейский моравек никогда прежде не видел Землю, и ярчайшие, насыщенные краски потрясли его воображение.
— Картинка дана в реальном времени? — спросил Корос III.
— Да. Консорциум Пяти Лун соорудил небольшой оптический телескоп дальней космической связи сразу же за головной ударной волной. Ри По принимал участие в проекте.
— Извините за слабое разрешение, — вмешался каллистанец. — Но мы обратились к астрономии видимого света не далее как юпитерианский век тому назад, а с этой работой пришлось поспешить.
— Найдены какие-либо следы настоящих? — подал голос Орфу, прибавив по личной связи, специально для Манмута: — Потомков твоего любимого Шекспира…
— Пока ничего не известно, — ответил Астиг-Че. — Самое большое разрешение, доступное нам, — два километра. Ни признаков человеческой жизни, ни новых артефактов до сих пор не обнаружено. Только древние, давно нанесённые на карту развалины. Приборы улавливают слабую активность нейтрино-факсов, однако она может являться остаточной или чисто автоматической. Честно говоря, на данный момент люди нас не беспокоят. Чего нельзя сказать о постлюдях.
— Постой-ка.МоегоШекспира? — передал Манмут огромному ионийцу. — Ты имел в видунашего?
— Прости, дружище. Как бы ни привлекали меня сонеты и даже пьесы твоего Барда, должен признаться, моя истинная страсть — творчество Пруста.
— Пруст? Этот эстет? Ты шутишь?
— Ни в коей мере. — В дозвуковом спектре личного луча связи раздались грохочущие раскаты: европеец расценил их как смех Орфу.
Между тем облачённый в ярко-жёлтые доспехи интегратор вывел на экран миллионы орбитальных поселений, торжественно описывающих круги неподалёку от земной поверхности. Переливаясь на солнце ослепительными бело-серебристыми огнями, они выглядели необыкновенно холодными. И пустыми.
— Никаких челноков. Ни единого случая факсирования между планетой и кольцами. И кстати, мост от колец до Марса, обнаруженный нами всего лишь двадцать юпитерианских или же двести сорок с чем-то земных лет назад, бесследно исчез.
— Полагаете, постлюди вымерли? — заговорил Корос III. — Или мигрировали?
— Мы засекли хронокластические, энергетические, квантовые и гравитационные приливы, — промолвил высокий, более человекообразный по сравнению с Манмутом, интегратор мягким, негромким, хорошо поставленным голосом. — Теперь наше внимание приковано к Марсу.
На экране возникла четвёртая планета.
Если Марс когда-нибудь и притягивал к себе внимание хозяина «Смуглой леди», то в лучшем случае весьма рассеянное. Где-то на задворках его памяти хранились голограммы и фотографии времён Потерянной Эпохи: красно-рыжий, словно изъеденный ржавчиной мир, ничего особенного.
И вдруг недоверчивому взору моравека предстало синее море — оно заливало почти всё северное полушарие — и лазурная лента реки шириною в километры, что бежала к океану через Долину Маринера. Южное полушарие по большей части оставалось красновато-бурым, но теперь его покрывали крупные зелёные оазисы. Вулканы Фарсиды, над одним из которых курился дымок, всё так же тянулись тёмной цепью с юго-запада на северо-восток. Однако гора Олимп высилась уже в двадцати километрах от просторной бухты северного океана. В небесах клубились блестящие на солнце облака; где-то в районе плато Эллады, за тёмной кромкой границы дня и ночи мерцали яркие вспышки. К северу от побережья Долины Хриза Манмут разглядел мощные завихрения циклона.