Подлетевший сервитор предложил гостю выпивку. Тот принял бокал и отправился на поиски свободного шезлонга.
— Вот это — купол, — объясняла Ханна чуть позже тем же вечером. — Мы трудились над ним целую неделю: сплавляли материалы вниз по реке на каноэ, резали и связывали ветки.
С чудесным обедом было уже покончено. Солнечный свет ещё догорал на вершинах прибрежных холмов, но долина погружалась в сумерки. Жаркие искры метались и улетали в темнеющий небосвод, к ярко пылающим кольцам. Шумно дышали кузнечные мехи, и печь оглушала гостей своим рёвом. Даэман принял у сервитора напиток — не то восьмой, не то десятый за вечер — и предложил Аде следующий бокал. Та лишь покачала головой, прежде чем снова обратить всё внимание на подругу.
— Итак, связав некое подобие корзины, мы намешали из песка, бентонита и воды огнеупорную глину и покрыли ею центр печи. Как? Вначале скатали из вязкой массы шарики, потом завернули их в листья, дабы не пересохли раньше времени, и аккуратно выложили необходимую поверхность. Вот почему деревянный купол не загорается.
Чушь какая-то, подумал собиратель. Сперва громоздят большую кучу дров, а после разводят огонь, да ещё боятся, чтобы не вспыхнуло. Что они тут, с ума посходили?
— В эти несколько дней, — продолжала Ханна, — мы только поддерживали пламя и заделывали прорехи в печи — там, где занималось. Потому-то и строили возле реки.
— Потрясающе, — буркнул Даэман и пошёл искать новые напитки, пока девушка в красной бандане и её дружки, особенно несносный Харман, продолжали гудеть о своём, отпуская бессмысленные словечки вроде: «коксовый слой», «воздуходувка», «фурма» (небольшая такая дырка для вентиляции, возле которой молоденькая женщина по имени Эмма раздувала кузнечные мехи), «зона плавки», «формовочная смесь», «лётка», «окалина». Речи этих дикарей почти оскорбляли слух коллекционера.
— Настала пора проверить наше детище в действии! — провозгласила Ханна одновременно измученным и восторженным голосом.
Гости заахали, отступая от реки. Молодые люди вместе с ненавистным «именинником» засуетились как шальные. К небу взметнулись новые столпы искр. Ханна бросилась на верхушку купола, а Харман следил за огненной печью и покрикивал на остальных. Эмма надрывалась на мехах, пока не лишилась последних сил и худой парень Лоэс не подменил её. Даэман вполуха слушал объяснения Ады, которая, задыхаясь от восторга, плела что-то про «закалённый шлак», в то время как языки пламени ревели сильнее прежнего. Коллекционер подумал — и отошёл ещё футов на пятьдесят.
— Температура — две тысячи триста градусов! — проорал Харман.
Стройная девушка в красной повязке утёрла пот со лба, поработала над куполом и молча кивнула. Собиратель бабочек размешал свой напиток. Интересно, надолго эта волынка? Скоро ли одноколка повезёт их вдвоём с Адой в Ардис-холл?
Внезапно раздался непонятный шум. Даэман поднял глаза, ожидая увидеть несуразное сооружение в страшном зареве, а Ханну и Хармана — полыхающими, будто соломенные куклы. Он немного ошибся, хотя девушка и впрямь сбивала одеялом язычки огня, охватившего лестницу. Сумасбродка отгоняла сервиторов и даже войникса, поспешивших на помощь, а её друзья как ни в чём не бывало пробили «лётку» и выпустили наружу поток жёлтой лавы, которая устремилась по деревянным желобам на пляж.
Кто-то из гостей ринулся посмотреть, однако громкие окрики Ханны и сильный жар отбросили любопытных назад.
Грубо сколоченные желоба задымились, но всё-таки не вспыхнули. Красновато-жёлтый металл потёк из купола в деревянную мульду в виде креста, врытую в песок.
Подружка Ады кубарем скатилась по лестнице — помогать имениннику открывать «лётку». Чокнутая парочка заглянула в смотровую щель, поковыряла другое отверстие, потом, взявшись за руки, спрыгнула на песок и побежала проведать литейную форму.
За ними потянулись ещё смельчаки. Даэман побрёл следом, поставив пустой бокал на поднос подлетевшего сервитора.
У реки было довольно прохладно, и всё же в лица гостей ударил жар от мерцающей красным лавы, которая застывала в крестообразной мульде.
— И что это значит? — громко спросил собиратель. — Какой-то религиозный обряд или вроде того?
— Нет, — отозвалась Ханна, вытирая банданой запотевшее, покрытое сажей лицо и улыбаясь точно полоумная. — Это первая бронза, выплавленная за… сколько, Харман? За тысячу лет?
— Возможно, за три тысячи, — тихо ответил тот.
Толпа зашушукалась и разразилась аплодисментами.
— А какой в этом прок? — расхохотался коллекционер.
Полуголый загорелый старик, доживающий свой последний год, посмотрел молодому человеку в глаза:
— Проку здесь не больше, чем в новорождённом младенце.
— Вот и я говорю, — подхватил Даэман. — Столько же гама, проблем и вони.
Никто не обратил внимания на его слова. Ада бросилась обнимать Хармана, Ханну и других рабочих, как если бы они в самом деле совершили нечто стоящее. Вскоре именинник с девушкой вновь полезли на купол, принялись заглядывать в отверстия и постукивать по глине железками. Ого, приуныл коллекционер, похоже, действо только начинается.
Внезапно ему приспичило. Пойти, что ли, в уборную в крытом тенте? А впрочем… Заразившись варварским духом, царящим вокруг, Даэман решил справить нужду прямо на свежем воздухе. Он пошагал к границе тёмного леса, якобы вслед за ярким порхающим монархом. Собиратель, конечно, и прежде встречал бабочек этого вида, но чтобы в такое время года и суток? Вот коллекционер беззаботно миновал последнего войникса и вошёл под сень вязов и саговников.
Позади кто-то, кажется сама Ада, окликнул его с берега, однако Даэман уже расстегнул штаны и не желал, чтобы его приняли за невоспитанного хама. Поэтому он не стал отвечать, а углубился во мрак леса. Через минутку можно будет вернуться.
— А-а-а-аххх, — выдохнул Даэман, глядя на оранжевые крылья в десяти футах над собой, пока струя дымящейся урины барабанила по тёмному стволу.
Гигантский аллозавр, тридцати футов от носа до кончика хвоста, с грохотом явился из чащи, пригибаясь под ветками.
У Даэмана ещё было время, чтобы развернуться и удариться в бегство, как есть. Вместо этого он вскрикнул, застегнул брюки на все пуговицы (разврат развратом, но надо же и приличия соблюдать) и замахнулся на врага тяжёлой деревянной тростью.
Аллозавр сожрал палку вместе с рукой, вырванной из плеча. Собиратель бабочек завизжал и завертелся в фонтане собственной крови.
Чудовище повалило человека ниц, оторвало другую руку, подбросило её в воздух и проглотило, точно лакомый кусочек. Огромная когтистая лапа прижала несчастного к земле. Хищник наклонил ужасную голову и небрежно, почти играючи, перекусил Даэмана пополам. Послышался хруст рёбер и позвоночника. Верхнюю часть динозавр жадно заглотил целиком, после чего взялся за нижнюю. Во все стороны полетели кровавые куски плоти: можно было подумать, исполинский пёс поедает крысу-великана.
Пара войниксов подоспела и прикончила дикую тварь, но гости уже заторопились к факсам.
— Боже мой! — воскликнула Ада, замершая у толстого дерева.
— Ну и дела, — хмуро промолвил Харман, делая знак прочим гостям, чтобы не приближались. — Разве ты не велела ему держаться поближе к войниксам? Не говорила о динозаврах?
Хозяйка прижала руку ко рту.
— Он спрашивал про тираннозавров… Ну, я и сказала, что они здесь не водятся.
— По крайней мере честно, — произнёс именинник.
Глиняная печь за их спинами ревела и плевалась искрами в тёмное небо.
9Илион и Олимп
Афродита превратила меня в лазутчика. Известно, как поступают со шпионами смертные. А что сделают боги с жалким схолиастом? Можно лишь догадываться. Хотя нет, лучше не надо. И ведь ничего не поделаешь. Вчера я стал секретным агентом её величества богини любви.
Утро нового дня. Квант-телепортировавшись с высот Олимпа, Афина перевоплощается в троянского копьеборца Лаодока и отправляется на поиски Пандара, Ликаонова сына. С помощью даров Музы квитируюсь следом. Вибрас превращает меня в Эхепола, который тайно продолжает следить за светлоокой дщерью Зевса.
Кстати, с чего это вдруг я выбрал этого младшего капитана? Часы воина уже сочтены. Если Афина и в самом деле убедит Лаодока нарушить перемирие, то, согласно Гомеру, несчастный троянец первым получит аргивскую пику в череп. Ну да ладно, к тому времени я с превеликим удовольствием верну мистеру Эхеполу позаимствованное тело и личность.
В поэме передышка наступает сразу после того, как Афродита помешала Парису и Менелаю закончить поединок, но в нашей войне соперники пытались сразиться годы тому назад. Здесь всё намного проще: какой-то посол царя Приама повстречался с ахейским вестником. Стороны выработали взаимное соглашение о перерыве на время пира, жертвоприношений или обычного десятидневного погребения, что-то в этом духе. У этих греков и троянцев религиозные торжества случаются чаще, чем у индусов двадцать первого столетия, да и светских поводов для отдыха больше, чем у американских почтальонов. И когда они вообще успевают мочить друг друга?
С той поры как я дал обет восстать против воли богов (а сам ещё сильнее заплясал на ниточках, рыночная марионетка!), вот что меня занимает: насколько быстро и ощутимо ход событий способен сменить наезженную колею истории, рассказанной Гомером? Мелкие несоответствия в прошлом без труда объясняются желанием поэта втиснуть важнейшие эпизоды многолетней войны в короткий отрезок десятого года. Но речь не о них. Что, если всё и впрямь пойдёт по-иному? Если я заявлюсь в ставку… скажем, Агамемнона и проткну вот этим копьём сердце владыки? (Ведь даже в руках обречённого бедняги оружие остаётся оружием, не правда ли?) Олимпийцы могут многое, однако им не под силу вернуть к жизни погибшего человека (или даже бессмертного, простите за каламбур).
«Да кто ты такой, чтобы перечить самой Судьбе?» — вякает внутри писклявый такой, благоразумненький голосок, которому доктор философии следовал большую часть своей настоящей жизни.