Троянский герой Агенор, сын Антенора и отец Эхеклеса — и того и другого я встречал на улицах Илиона, — прорывает линию вражеской обороны, видит громилу, склонившегося над убитым Эхеполом, делает выпад и вонзает медную пику в неосторожно открытый бок великана. Слышится треск рёбер и звучное хлюпанье. Прежде чем рухнуть, Елефенор изрыгает поток крови. Троянцы кидаются в бой как волки и отбивают ахейскую атаку. Тут уже сам Агенор начинает срывать со своей жертвы пояс, поножи и нагрудную пластину, пока его товарищи оттаскивают полуобнажённого Эхепола из-под стрел и копий.
Вокруг погибших разворачивается настоящее сражение. Вот ахеец по имени Аякс, прозванный Большим Аяксом, или Теламонидом, — не путайте с Малым Аяксом, начальником локров, — прорубается вперёд и, спрятав меч в ножны, вонзает пику в грудь юного Симоесия, который храбро выступил, чтобы прикрыть отступающего Агенора.
Всего лишь неделю назад, в тихом парке крепкостенного Илиона, я в образе троянца Сфенела выпивал с Симоесием и травил непристойные байки. Шестнадцатилетний парнишка, который и женат-то не был, да что там, не знал ни единой женщины, рассказывал об отце Анфемионе, о том, как получил своё имя по названию речки Симоент, протекающей вблизи его скромного дома в миле от стен города. Симоесию не исполнилось и шести лет, когда на горизонте впервые показались чёрные корабли ахейцев. Отец ни в какую не хотел пускать чувствительного мальчика на войну и лишь несколько недель назад уступил желанию сына. Молодой человек признался мне, что боится не самой смерти; его страшила мысль о том, что он умрёт, так и не коснувшись женской груди, не изведав первой любви.
Большой Аякс издаёт воинственный вопль и бросает копьё. Выбив щит из рук юного троянца, наконечник вонзается чуть повыше правого соска. Оружие раздробляет лопатку, и целый фут бронзы выходит из покалеченной спины наружу. Колени парнишки подгибаются; он изумлённо смотрит на убийцу, а затем на древко, торчащее из груди. Тяжёлая сандалия Теламонида опускается на лицо Симоесия. Большой Аякс небрежно вырывает копьё; мальчик беспомощно валится ниц на обагрённую кровью землю. Предводитель локров колотит по нагрудной пластине и громким рёвом призывает своих людей в наступление.
Троянец Антиф бросает в Аякса пику с расстояния в каких-то двадцать пять футов, но промахивается и попадает в ахейца Лёвка — тот как раз помогает Одиссею вынести из-под обстрела погибшего товарища. Копьё вонзается Лёвку в пах и выходит через анальное отверстие, выбросив наружу длинные завитки красно-серых кишок. Бедняга валится на мёртвого Эхепола; к несчастью, сам он ещё жив и какое-то время мучительно извивается, пытаясь вытащить бронзовый наконечник. Однако вместо этого вываливает себе на колени последние внутренности. Левк не переставая кричит и судорожно хватает свободной рукой ладонь Одиссея, выпачканную в крови. Наконец несчастный ахеец испускает дух, глаза его стекленеют. Правый кулак застывает, сжимая злополучное копьё, а левая длань накрепко стискивает запястье друга. Одиссей высвобождается из мёртвой хватки и оборачивается на вражеские ряды. Его глаза бешено сверкают из-под бронзового шлема, выискивая цель. Какую угодно цель. Сын Лаэрта почти наугад швыряет пику и сам кидается следом. В троянских рядах возникает брешь, в которую немедленно устремляются ахейцы.
Удар Одиссея поражает Демокоона, приходящегося побочным сыном илионскому царю Приаму. Девять лет назад я участвовал во встрече этого молодого человека, по своей воле прибывшего защищать стены Трои. Все, естественно, уже знали: царь нарочно отправил юношу на южный берег Геллеспонта править знаменитыми конюшнями в Абидосе, чтобы удержать подальше от глаз ревнивой супруги и законных детей. Абидосские жеребцы слыли самыми быстроногими и выносливыми на свете, поэтому парень с гордостью носил имя конеборца, заслуженное в столь раннем возрасте. Демокоон оборачивается на грозный клич Одиссея, но в этот миг острая пика сбивает юного защитника Илиона с ног, пробивает левый висок, проходит насквозь и пригвождает размозжённый череп к опрокинутой колеснице. Короче говоря, Приамов сын так и не понял, что ему ударило в голову.
Теперь уже троянцы отступают по всей линии, отброшенные назад яростью Одиссея и Большого Аякса; если удаётся, забирают убитых с собой, если нет — бросают так.
Величайший герой Илиона, честнейший из мужей Гектор спрыгивает с командирской колесницы, потрясая пикой и мечом, и призывает товарищей непреклонно держаться. Однако даже он подаётся назад под неистовым натиском противника. Всё, что остаётся доблестному воину, — это требовать порядка при отступлении. Троянцы отчаянно дерутся, рубятся и мечут копья, но отходят.
Я активизирую вибрас и, превратившись в илионского копьеборца, пячусь быстрее остальных. Пусть лучше окрестят трусом, главное — не попасть под удар. Где-то впереди, за спинами ахейцев, замечаю невидимую для прочих людей Афину; вскоре к ней присоединяется Гера. Раньше я бы и сам «отвёл глаза» воюющим и пробился бы поближе к богиням. Просто бой разгорелся так внезапно и с такой свирепостью… Я и опомниться не успел, как очутился в рядах отступающих. Теперь остаётся уповать на усиленное технологиями бессмертных зрение и остронаправленный микрофон.
Неожиданно воздух густеет, и все вокруг замирает. Кровь в человеческих жилах прекращает бег, бронзовые пики зависают, не завершив полёта. Те, кому жить ещё считанные секунды, получают отсрочку приговора, о которой, к сожалению, никогда не узнают. Гаснет любой звук, обрывается любое движение.
Боги снова решили поиграть в игрушки со временем.
На поле битвы недалеко от Гектора квитируется сам «сребролукий» в пышной колеснице. Следом появляется Арес; с минуту поспорив с Афиной и Герой, он перелетает через головы окаменевших воинов и приземляет колесницу рядом с Аполлоновой. Тут же ниоткуда возникает Афродита, бросает молниеносный взгляд в мою сторону, — а я, разумеется, прикидываюсь таким же замёрзшим, что и прочие, — улыбается и начинает совещаться со своими троянолюбивыми союзниками, Аресом и Аполлоном. Краешком глаза вижу, как богиня любви оживлённо жестикулирует и указывает на поле сражения; в этот миг она напоминает мне Джорджа Паттона, только с большой грудью.
Бессмертные явились, чтобы драться.
Аполлон красиво взмахивает рукой — тишину разбивает грохот, и время возвращается в пыльном вихре сумасшедшего движения. Кровопролитие продолжается уже всерьёз.
10Парижский Кратер
Выждав пару дней — самое меньшее, что полагалось после визита в лазарет, — Ада, Харман и Ханна отправились навестить Даэмана. В Парижском Кратере было поздно, темно, промозгло и к тому же, как выяснили гости, выступив из-под крыши факс-узла, накрапывал дождь. Мужчина отыскал крытое ландо, и войникс покатил друзей на северо-запад, мимо разрушенных домов, вдоль высохшего русла реки, усеянного белыми черепами.
— Никогда здесь не бывала. — Ханна поёжилась.
Молоденькая женщина, которой оставалось два месяца до первой Двадцатки, терпеть не могла большие города, а ПК с его двадцатью пятью тысячами полупостоянных жителей относился к самым населённым узлам на Земле.
— Вот почему я и выбрала этот порт, — откликнулась Ада. — Он достаточно далёк от места, где обитает Даэман. Думаю, стоит потратить время, чтобы насладиться здешней древностью.
Подруга с сомнением кивнула. Ряды унылых зданий из камня и стали, одетые в вездесущий пластик, поблёскивали под дождём, уставясь на мир пустыми окнами. По тёмным улицам деловито летали сервиторы и светопузыри, по углам недвижно стояли безмолвные войниксы, и только люди почти не встречались. Хотя, конечно, как заметил Харман, в десять вечера даже в мегаполисе вроде Парижского Кратера ложатся спать.
— Ого! А вот это уже интересно! — воскликнула Ханна, указывая на грандиозное сооружение, вздымающееся к небесам.
Мужчина кивнул:
— Начало Потерянной Эпохи. Символ тех лет и того человечества. Некоторые считают эту штуку ровесницей ПК, а то и самого города, что находился здесь раньше.
— Интересно, — повторила девушка.
Чрезвычайно упрощённая статуя обнажённой женщины высотой в тысячу футов казалась выполненной из прозрачного полимера. Голова изваяния то пропадала в облаках, то вновь мелькала в очередном просвете. Строго говоря, на гладком шаре не было даже лица, одна лишь красная зияющая усмешка. Пятидесятифутовые пружины ниспадали на плечи чёрными локонами. Женщина стояла, широко расставив могучие ноги, ступни которых терялись где-то во мраке между домами, а внутри одной ляжки спокойно разместился бы весь Ардис-холл. В исполинских, арбузоподобных, карикатурных грудях бурлила багряная фотолюминесцентная жидкость. Временами она уходила в низ живота, временами с плеском поднималась к улыбающемуся лицу и воздетым рукам, заливая рубиновым сиянием верхушки построек вокруг Парижского Кратера.
— Как её называют? — спросила Ханна.
— La putain enorme,[11] — откликнулась Ада.
— И что это значит?
— Никому не известно, — промолвил Харман и велел войниксу повернуть налево.
Плавно покачиваясь на ходу, повозка въехала по шаткому мостику на возвышение, бывшее некогда островом посреди реки. Между заросших плющом развалин огромного здания, точно яйцо в каменном гнезде, вырисовывался прозрачный купол в ярких пурпурных бликах.
— Жди тут, — бросил мужчина войниксу и повёл девушек прямо под купол.
В самом центре они увидели плиту из белого камня, а за ней — примитивное изваяние нагого мужчины, целящегося из лука. Пол изрезали желоба и сточные канавки.
— Мрамор, — определила Ханна, проведя рукой по гладкой поверхности. — А куда мы попали?
— Святилище Аполлона, — сказал Харман.
— Я слышала об этих новых храмах, — заметила Ада, — но представляла себе какие-нибудь редкие алтари, поставленные в лесу шутки ради.
— Подобных зданий полно и в ПК, и в других крупных городах, — пояснил спутник девушек. — Храмы Афины, Зевса, Ареса — в общем, всех богов из туринской истории.