В помещение врывается Зевс. Громовержец стремительно проходит между медицинских мониторов без шкал и циферблатов, полуроботов, покрытых синтетической плотью, и младших богов, которые почтительно склоняют перед ним головы, уступая дорогу. На миг владыка оборачивается и пронзительно смотрит на меня, сдвинув седые брови. Финита ля комедия.
Что будет сначала: оглушительный гром или испепеляющая вспышка?
Зевс отводит взгляд, по-моему, даже усмехается в усы, и тут же снова хмурится. Арес всё ещё дёргается на столе среди загадочных приспособлений и роботов, штопающих его раны.
Громовержец застывает напротив, скрестив руки на груди. Длинная тога ниспадает торжественными складками, голова склонена вперёд, борода тщательно расчёсана, брови, наоборот, косматы и угрюмы, открытая бронзовая грудь дышит божественной силой. Выражением лица Олимпиец напоминает скорее взбешённого директора школы, чем озабоченного папашу.
Арес нарушает молчание первым.
— Отец мой! — стенает он. — Или без гнева взираешь ты на такие злодейства? Мы — вечные боги и не ведаем смерти, но, разрази нас гром, терпим жесточайшие обиды, как только сотворим добро любому из паршивых людишек. А все наши собственные божественные разногласия. И что же? Как будто мало этих нанопридурков, Олимпийцы должны сражаться ещё и с тобой, о владыка Зевс!
Покровитель сражений судорожно переводит дух и, передёрнувшись от боли, ждёт ответа. Молниевержец мрачно взирает исподлобья, словно обдумывает услышанное.
— А твоя Афина! — возмущается раненый. — Ты слишком многое позволяешь этой девчонке, о сын великого Крона. Лишь её, это зловредное чадо хаоса и разрушения, что вышло у тебя из головы, ты никогда не смиряешь ни словом, ни делом. И вот уж дошло до того: своенравная девица превратила троянца Диомеда в оружие против нас, богов!
Распалённый собственной речью, Арес яростно брызжет слюной. Мне по-прежнему видны голубовато-серые кольца кишок, плавающие в золотой крови.
— Сперва этот… кратковечный поразил Афродиту в запястье, пролив светозарный ихор. Помощники Целителя объявили, что на выздоровление потребуется целый день. Теперь же ненасытная натравила человека напасть на меня! На бога сражений! Представь, наноулучшенный наглец явил такую прыть, что, не будь я столь быстроног, неделю или две пускал бы пузыри в лиловом баке! Но сначала долго извивался бы там, внизу, между страшными грудами трупов, мучился бы ещё свирепее, чем теперь, силясь подняться и падая вновь под медными ударами смертных — слабая, бездыханная тень, как в те наши старые дни на Земле…
— УМОЛКНИ! — рычит Зевс, и каждый бог и робот в ужасе леденеют на месте. — Хватит выть, ты, лживый, криводушный недоумок! Ты, жалкая пародия на смертного, не говоря уж об Олимпийце!
Арес моргает, открывает рот, однако не издаёт ни звука. Поумнел-таки, значит.
— Послушайте, как он плачет и ноет от пустяковой царапины! — Царственный Кронид разводит мощные руки и вздымает длань ввысь, будто готов одним усилием воли истребить бога войны без следа. — Ты… ничтожный лицемер, ненавистнейший из тех недостойных личинок, избранных сделаться богами в день Великой Перемены! Трусливый пёс, которому по сердцу одна лишь чёрная гибель да кровавая мясорубка жестоких сражений! Весь в мать твою, Геру, — такой же строптивый, необузданный злопыхатель! Та тоже, если уж что вобьёт в голову, то и мне, владыке, бывает тошно! Вздумала вон извести ахейцев до последней живой души, и попробуй скажи ей слово поперёк!
Арес перегибается пополам, точно уязвлённый речами Громовержца в самое сердце. В действительности, я думаю, дело в неосторожном уколе шарообразного робота, который парит в воздухе прямо над раненым и штопает распоротое брюхо устройством, напоминающим карманную швейную машинку промышленной мощности.
Не обращая внимания на врачей, Кронид расхаживает по палате взад и вперёд, замирает в двух ярдах от меня и шагает обратно к столу, на котором страдает Арес.
— Надеюсь, ты и сейчас мучишься из-за того, что наслушался материнских внушений, о бог войны! — В голосе владыки звучит неприкрытая издёвка. — Эх, надо было бросить тебя, дурака, помирать.
Арес ошарашенно вскидывается.
— А ты как думал? — довольно хохочет Зевс, глядя на его глупое лицо. — Полагал, что мы не можем загнуться, если окажемся вдали от целебных баков? Можем, сынок, мы всё можем.
Бог сражений не знает, куда девать глаза. Машинка зашила внутренности и взялась аккуратно пристрачивать края мускулов и плоти.
— Доктора сюда! — грохочет Кронид.
Из-за булькающих баков тотчас является, шевеля сотней юрких многочленных лап, огромное существо-механизм, похожее на стоячую сороконожку. Пятнадцатифутовое сегментированное тело увенчано рубиновыми глазами навроде мушиных и затянуто ремнями, к которым в беспорядке пристёгнуты лоскуты пластыря, всевозможные устройства и живые органы.
— Но ты всё же моё дитя, — говорит Громовержец заметно потеплевшим голосом, глядя на болезненные гримасы Ареса. — Так же, как и я, — сын Крона. От меня порождён ты матерью на свет.
«Дитя» слабо поднимает руку, словно хочет нежно пожать ладонь отца. Зевс притворяется, что не заметил жеста.
— Поверь мне, Арес, — проникновенно продолжает владыка, — скажу тебе как на духу: если бы такая никчёмная дрянь — да выросла из чужого семени, корчиться бы ей в чёрных бездонных глубинах, куда я упёк ненавистных титанов.
Зевс властно указывает врачу на пострадавшего, поворачивается и выходит из приёмной палаты.
Я опасливо отступаю (младшие боги тоже), когда гигантский врач-насекомое поднимает Ареса будто пушинку и на пяти руках относит покровителя войны к незанятому баку. Как только лицо раненого погружается в бурлящую лиловую жидкость, бог обессиленно смыкает веки. Зелёные черви кидаются к нему из крохотных нор в стекле и с жадностью набрасываются на повреждённые божественные потроха.
Всё, пора уходить.
Квант-телепортации учишься быстро. Главное — отчётливо представить себе место, куда ты намерен отправиться. Я со всей ясностью воображаю университетский городок в Индиане конца двадцатого столетия, и… ничего не происходит. Испустив единственный, еле слышный вздох, мысленно рисую казармы схолиастов у подножия Олимпа.
Это — всегда пожалуйста. Медальон вмиг переносит меня к зелёной двери здания, выстроенного из красного камня.
Ужасно длинный был день. Всё, чего я хочу, — отыскать свою койку, скинуть боевое снаряжение и хоть немного прикорнуть. Пускай сегодня перед Музой отчитывается Найтенгельзер.
Словно прочитав мои мысли, хозяйка возникает в какой-то паре ярдов от алой лестницы. К счастью, я ещё не снял Шлем Смерти. Муза прямо-таки взлетает по ступеням и врывается в казармы. Интересно, что это с ней? Мелета — или как её там — никогда не спускалась к нам, схолиастам. Наоборот, это мы возносились к ней на хрустальном эскалаторе. Таинственное изобретение Аида по-прежнему действует, так что я без страха следую за Музой в общее помещение.
— Хокенберри! — оглушительно визжит богиня.
На пороге одной из комнат появляется Бликс — молодой схолиаст из двадцать второго столетия, отпахавший ночную смену в долинах Илиона. Парень с довольно глупым видом протирает заспанные глаза.
— Где Хокенберри? — вопрошает хозяйка. — Я не слышала его доклада!
Бликс лишь разевает рот и беспомощно трясёт головой. Он вышел в чём спал — в широких боксёрских трусах и несвежей майке.
— Где Хокенберри? — нетерпеливо повторяет Муза. — Найтенгельзер сказал, будто бы за стенами Илиона, но там пусто. Кто-нибудь из дневной смены возвращался в казармы?
— Нет, богиня, — отвечает бедняга и низко склоняет голову в тщетной попытке соблюсти приличия.
— Иди спать, — презрительно бросает хозяйка.
Затем выбегает наружу, зорко оглядывает склон и побережье, где сотни зелёных человечков тянут из карьера каменные головы, и квитируется прочь. Слышится тихий хлопок: это воздух устремился в пустоту.
Я мог бы проследить, куда отправилась Муза. Хотя, с другой стороны, зачем? Она, разумеется, хочет вернуть Шлем и медальон. Спохватилась, что без Афродиты меня теперь не изловишь, вот и паникует. Готов поспорить, никто, кроме этих двоих, понятия не имеет, какими игрушкам завладел шпион-схолиаст Хокенберри по воле богини.
А может, и самой хозяйке невдомёк, для чего я был нанят?
«Следи за Афиной… Убей Афину».
Непонятно. Пусть даже Зевс не погорячился, а высказал истинную правду и боги способны изведать Настоящую Смерть, по силам ли простому человеку совершить такое? Сегодня Диомед из кожи вон лез — и что? Отправил двоих Олимпийцев на больничный, к зелёным червям. Бр-р-р!
Сконфуженно качаю головой. Внезапно наваливается страшная усталость. А ведь прошли всего лишь сутки с тех пор, как я поклялся противостать бессмертным. Какая чушь. Завтра, в это же время, Афродита сотрёт меня в порошок.
Куда теперь?
От богов надолго не спрячешься; при одном подозрении в подобной дерзости покровительница влюблённых, не задумываясь, выкроит себе новые подвязки из моих…
Можно квитироваться на поле битвы и позволить Музе отыскать себя. Это лучший выход. Снаряжение она, конечно, отберёт, зато есть надежда прожить до завтра, пока Афродита не вылезет из лилового бака.
Так чего мне терять?
Один день. Богиня любви плавает с червями; кроме неё, ни единая душа не обнаружит схолиаста Хокенберри. Один день.
Как ни крути, больше не выйдет.
Я знаю, куда отправиться.
16Море южного полюса
В конце концов четвёрка всё-таки решила поесть.
Сейви скрылась в освещённом тоннеле на несколько минут и вернулась, держа на подносе горячие блюда с курятиной, подогретым рисом, перцем, приправленным карри, и тонкими полосками поджаренного на рашпере мяса молодого барашка. Путешественники, каких-то пару часов назад плотно подкрепившиеся в Уланбате, с восторгом накинулись на угощение.