настоящую.
Я был женат. её звали Сюзанна. Мы познакомились в Бостонском колледже и сыграли свадьбу вскоре после выпуска. Сюзанна работала в совете института, а в семьдесят втором уволилась: мы переехали в Индиану, где я получил место преподавателя классики в университете. Детей не было, но не по нашей вине. Настал день, и я слёг в больницу с раком печени.
Почему, с какой стати вспоминать об этом сейчас? Боже, девять лет безличного прозябания — и вдруг… Сюзанна? Острые осколки прошлого занозами вонзаются в душу, заставляя обливаться кровью.
Не верю я в олимпийских богов с их ма-аленькими «б». Несмотря на свою мнимую реальность, это не они правят миром. Для меня существует лишь одна богиня — стерва по имени Ирония. Вот кому принадлежит вселенная. Вот кто в конечном счёте вершит судьбы людей и богов, поголовно.
И у неё нечеловеческое чувство юмора.
Подобно Ромео в его единственное утро с Джульеттой, я слышу, как на юго-западе просыпается и набирает силу гром, отдаваясь эхом в стенах двориков. Морской бриз колышет занавески на террасах по обе стороны просторной спальни. Елена снова шевелится, но не пробуждается. Слишком рано.
Я закрываю глаза, прикидываясь спящим ещё на несколько минут. Под усталые веки будто бы кто песку насыпал. Старею, наверное: не могу бодрствовать так долго, в особенности после троекратных занятий любовью с самой чувственной и обворожительной женщиной на свете.
Покинув Париса и Елену, мы двинулись за Гектором к нему домой. Отважный герой, ни разу — ну, или почти ни разу — не показавший врагам спину, без оглядки бежал от прекрасной искусительницы. Куда? Конечно же, к супруге и годовалому сынишке.
Девять лет посещая Трою и ведя наблюдения для Музы, я так ни разу и не пообщался с Андромахой. Зато отлично знаю историю этой женщины. Да и кто в Илионе не знает?
Жена Гектора красива на свой лад — не сравнить, конечно, с Еленой или богинями, но всё же красива некоей человечной привлекательностью; к тому же она происходит из благородного рода. её отец Этион властвовал в троянской стране Киликии, в высоковратных Фивах. Многие восхищались им, и все уважали. Небольшой дворец, в котором жила семья Андромахи, располагался на нижних склонах горы Плак, в лесу, где добывали самую лучшую древесину. Великие Скейские врата Илиона слажены именно из этого дерева. (Не говоря уже об осадных машинах греков.)
Ахиллес умертвил Этиона в сражении вскоре после высадки, когда ахейцы «брали» и грабили прилежащие к Трое земли. У дочери царя было семеро братьев, из них ни одного воина — все пастыри белорунных овец и козопасы. Быстроногий Пелид поубивал их за день. Выловил по одному в дубравах и на пастбищах, затравил, словно диких зверей, на каменистых склонах Плака. Настала ночь, и прославленный герой сжёг тело правителя с подобающими почестями, в искусно сработанных бронзовых доспехах, велев насыпать над прахом покойного высокий погребальный холм. Трупы наследников так и остались лежать в полях, на корм голодным хищникам.
Разграбив дюжину городов, Ахиллес беззастенчиво потребовал за мать Андромахи прямо-таки царский выкуп. И тут же получил свою долю: Илион обладал по тем временам достаточными богатствами, чтобы торговаться с захватчиком.
Правительница возвратилась в опустевший киликийский дворец, где, по печальным рассказам самой Андромахи, «градом серебряных стрел умертвила её Артемида богиня».
Ну да, в некотором роде.
Артемида, дщерь Зевса и Лето, является богиней охоты, по совместительству отвечая за деторождение. Помнится, разъярённый Аполлон однажды прикрикнул на сестру в присутствии верховного отца: «Он позволяет тебе губить матерей в муках»,[15] намекая на то, что Артемида не только прислуживает смертным женщинам в качестве небесной акушерки, но и убивает при родах.
Заложница Ахиллеса скончалась спустя девять месяцев после гибели Этиона. Выходит, мать Андромахи умерла, пытаясь произвести на свет потомка убийцы собственного мужа.
И не говорите мне, что стерва Ирония не правит миром.
Андромахи и младенца не оказалось дома. Гектор заметался из комнаты в комнату; мы, четверо копьеборцев из свиты, застыли у входа, не вмешиваясь. На поле брани я ни разу не видел героя таким взволнованным. Но вот он кинулся обратно к дверям и натолкнулся на двух рабынь.
— Где Андромаха? Пошла к невестке? Навещает золовок? Удалилась в храм Афины с благородными ахеянками?
— Госпожа отправилась к городской стене, хозяин, — отвечала проворная ключница. — Все женщины Илиона прослышали о нынешней ужасной битве, о том, как троянцы отступают из-за чёрной ярости Диомеда; вот ваша супруга и устремилась к большой башне узнать, живы ли вы ещё. Побежала без оглядки, точно рассудка лишилась, о господин. Кормилица с Астианаксом, конечно, припустила следом.
Гектора будто ветром сдуло; мы едва поспевали за ним, пробиваясь сквозь плотную толпу. В квартале от Скейских ворот я вдруг понял, что не должен здесь находиться. Встреча легендарных супругов — событие огромной важности. Там наверняка будет множество богов. И разумеется, Муза, которой не терпится выследить меня.
За сотни ярдов до цели я незаметно отстал от своих товарищей и нырнул в узкий проулок. Вечерние тени сгущались, в воздухе разливалась прохлада, но высокие башни Илиона ещё пылали в алых лучах солнца, что медленно садилось на востоке. Выбрав одно из укреплений, я взбежал по внутренней винтовой лестнице на самый верх. Сменить, что ли, тело? Впрочем, какая разница: копьеносец-то безымянный, а значит, важной роли в сражении не сыграет.
Башня имела форму минарета, что странно, ведь ислам появится через тысячи лет. Я выступил на узкий закруглённый балкон, как привилегированный зритель грядущего действа. Солнце било прямо в глаза; пришлось подправить поляризацию визуальных фильтров и настроить фокус богоданных контактных линз, и я получил отличный вид на городскую стену.
Андромаха опрометью сбежала вниз по выступу, кинулась на шею мужа, болтая ногами; Гектор крепко обнял её в ответ и прижал к себе. Его полированный бронзовый шлем ярко сиял в закатных лучах. Прочие воины и сокрушённые заботой женщины расступились, чтобы дать вождю побыть вдвоём с любимой. Одна лишь нянька с малышом на руках не решалась покинуть пару.
Можно было бы легко подслушать разговор при помощи остронаправленного микрофона, однако я решил просто смотреть на супругов, на выражения их лиц, следить за движением губ. Оправившись от первого восторга, Андромаха нахмурилась и начала быстро-быстро, настойчиво говорить.
Со слов Гомера я примерно помнил, о чём речь. Дщерь Этиона перечисляла свои скорби, сетовала на одиночество, постигшее горемычную после гибели старого отца и милых братьев.
— Теперь ты мне отец, — прочёл я на алых губах Андромахи, — и почтенная матерь — тоже ты, Гектор. Единый мой брат, моя любовь, мой муж — молодой, горячий, доблестный, живой! Ты всё для меня! Сжалься, супруг! Не уходи. Зачем тебе возвращаться в долины и пасть в бою? Чтобы кони ахейцев таскали твоё сильное тело по камням, пока плоть не отделится от костей? Останься! Сражайся тут. Городу нужна твоя защита. Борись у стен!
Гектор медленно покачал головой, слепя окружающих яркими бликами от шлема:
— Не могу.
— Можешь! — Лицо Андромахи исказила гримаса любви и страха. — Должен. Подтяни войско к смоковнице… Вон туда, видишь? Там легче всего проникнуть в священный Илион, и аргивяне знают об этом. Возможно, какой-то пророк открыл им наше слабое место. В надежде взять город враги уже трижды бросали туда лучших бойцов — обоих Аяксов, Идоменея и ужасного Диомеда. Защити нас, любимый, но только здесь!
— Не могу.
— Можешь! — прокричала она, вырываясь из объятий. — Но не станешь!
— Да, — кивнул герой, — не стану.
— А знаешь ли ты, что будет со мной, о благородный Гектор, когда ты найдёшь свою благородную смерть и сделаешься пищей ахейских псов?
Мужчина поморщился, однако смолчал.
— Какой-нибудь потный греческий командир утащит твою вдову, словно простую наложницу! — проорала Андромаха, так что даже до меня долетел её голос. — Меня увезут в Аргос, обратят в рабыню, которую трахают по первой прихоти Аякса, Большого или Малого, или грозного Диомеда, или начальничка попроще!
— Верно, — твёрдо, хотя и через силу, произнёс Приамид. — Только мои глаза уже закроются и земля надо мной заглушит твои крики.
— Ну да, конечно! — Супруга разразилась хохотом и рыданиями одновременно. — Честнейший герой ничего не услышит, он будет мёртв! А его сын, которого жители Илиона единодушно величают Астианаксом — Владыкой города, — станет прислуживать ахейским свиньям, разлучённый с матерью-рабыней. Вот цена твоего благородства, великодушный Гектор!
Андромаха, подозвав кормилицу, схватила дитя и выставила его перед собой, точно щит.
Теперь я действительно увидел страдание на лице героя. Однако тот наклонился и протянул могучие руки к нежной крохе:
— Иди ко мне, Скамандрий.
Гектор всегда звал сына именем, которое сам дал малышу при рождении, не обращая внимания на любезное прозвище, придуманное троянцами.
Мальчик отвернулся и заревел во весь голос. И хотя нас разделяло полдюжины крыш, я прекрасно услышал его.
Всё из-за шлема. Боевая бронза нестерпимо сияла в багровом свете заката, запятнанная грязью и кровью, отражая заходящее солнце, искажённый парапет и самого Скамандрия. Пламенеющий гребень из рыжего конского волоса грозно развевался на ветру, а грубые пластины из металла, изгибаясь вокруг глаз, прикрывали нос отца и тоже ярко блестели.
Малыш с визгом припал к няне и в ужасе спрятал лицо у неё на груди.
Любой на месте героя пришёл бы в отчаяние: как же так, любимый сын не хочет попрощаться перед боем? Но Приамид лишь рассмеялся, запрокинув голову, надолго и от души. Через минуту Андромаха присоединилась к его хохоту.