За стеной полыхнула запоздалая молния, и прозрачно-зелёные стены содрогнулись от грохота.
— Ладно, — зашептала девушка. — Пусть живёт у нас. Только мне потребуется помощь Ханны. И дай слово, что заберёшь меня туда, на кольца.
— Непременно, — заверил гость.
Потом склонился и действительно чмокнул её — увы, всего лишь в щёку. Словно добрый папочка, разочарованно подумала Ада, хотя девушка, как и все на Земле, никогда не видела своего отца.
Харман сделал вид, что собирается уходить. Однако не успела его собеседница отворить дверь, как мужчина стремительно повернулся:
— Что ты думаешь об Одиссее?
— В каком смысле? — смутилась Ада. — То есть верю ли я в него?
— Нет. Я имел в виду, что ты о нём думаешь? Он интересует тебя?
— Э-э-э… Его история? Да уж, дух захватывает. Впрочем, пусть сначала выскажется. Тогда и решу, доверять ему или нет.
— Да я не об этом. — Мужчина запнулся и потёр подбородок. — Он-то сам тебе интересен? Нравится? Привлекает?
Девушке оставалось лишь рассмеяться. На востоке прогрохотало эхо дальнего грома.
— Ну и глупец! — промолвила она, утирая слёзы.
Потом, не в силах более сдерживаться, сама подошла к Харману, обвила его шею руками и поцеловала в губы.
Пару мгновений гость покорно принимал её ласки, затем крепко обнял и ответил на поцелуй. Сквозь тонкий шёлк, разделявший их, Ада ощутила растущее волнение Хармана. Лунный свет расплескался по лицам и рукам обоих подобно тёплому молоку. Внезапно ужасный вихрь налетел на спальню, и пол закачался под ногами.
Гость подхватил Аду на руки и понёс на постель.
20Море Фетиды на Марсе
— Думаю, именно Фальстаф заставил меня разлюбить Барда.
— А? — переспросил Манмут.
Его занимали иные проблемы: как довести погибающую лодку, дающую жалкие восемь узлов, до берега, что по-прежнему прятался за горизонтом; как удержать под контролем уцелевшие функции корабля, одновременно разглядывая небо сквозь перископ в поисках вражеских колесниц и мрачно размышляя о будущем, которое ждёт их на суше.
Орфу промолчал в тёмном затопленном трюме два с лишним часа. И вот вам, здравствуйте.
— Что там насчёт Фальстафа?
— Я просто говорю, что он заставил меня отвернуться от Шекспира и увлечься Прустом.
— А мне казалось, ты полюбишь этого героя, — удивился капитан. — Он такой забавный.
— Я и любил, — признался иониец. — Даже воображал себя им. Хотел быть им. Да провались всё, я даже какое-то время выглядел, как он!
Хозяин «Смуглой леди» попытался представить подобную картину. И не смог. Вместо этого ему пришлось вернуться к функциям судна и перископу.
— И почему же твои взгляды изменились?
— Помнишь ту часть из «Генриха IV», где Фальстаф находит на поле брани тело Готспера Горячей Шпоры?
— Помню.
Перископ и радар подтверждали: небо чисто от колесниц. Ночью Манмуту пришлось отбросить потухший реактор, и теперь лодка едва набирала шесть узлов, причём запасные аккумуляторы сели уже до четырёх процентов мощности. Капитан понимал, что повторного всплытия не избежать. На поверхности он заполнял свою каюту чистым воздухом до отказа, а весь кислород, произведённый кораблём, пересылал Орфу. К сожалению, оказалось невозможно просто перекачать часть марсианской атмосферы внутрь судна: системы безопасности не позволяли сделать этого.
— Фальстаф пронзает лодыжку трупа «для верности», — подал голос иониец, — а затем тащит его на спине, надеясь поживиться за счёт прославленного покойника.
— Ну да, — отозвался хозяин «Смуглой леди».
Комсаты подтверждали близость берега, до которого оставалось километров тридцать, однако перископ до сих пор не обнаруживал признаков суши, а рисковать, направляя радар прямо перед собой, европейцу не хотелось. Он приготовился всплыть, одновременно принимая все меры, дабы в случае опасности стремительно погрузиться на дно.
— «Главное достоинство храбрости — благоразумие, и именно оно спасло мне жизнь», — продекламировал Манмут. — Все комментаторы шекспировского творчества: Блум, Годдард, Бредли, Морганн, Хазлитт и даже Эмерсон — единогласно причисляют Фальстафа к величайшим детищам гения.
— И пусть. — Орфу замолчал, ожидая, пока балластные резервуары перестанут грохотать и трястись. Когда кругом воцарилась тишина и только волны плескались у корпуса, моравек спокойно закончил: — Лично я нахожу его достойным презрения.
— Презрения?
Лодка вырвалась на поверхность. Рассвет едва наступил, и здешнее солнце — во сто крат огромнее той блестящей точки, под светом которой прошло всё существование европейца, — только-только начинало отрываться от горизонта. Хозяин корабля включил вентиляцию и жадно задышал солёным морским воздухом.
— «Чем он одарён, кроме уменья пробовать херес? Чему научился, кроме разрезывания и пожирания каплунов? Чем он проявил себя, кроме обмана и подлости? Какие у него достоинства? — Никаких. Какие недостатки? — Все решительно», — процитировал краб.
— Да, но ведь принц Гарри шутил, когда говорил это.
Манмут решился плыть у самой водной глади. Так, разумеется, опаснее, недаром радар засекал новую колесницу каждый час или два. Зато наверху подводная лодка делала целых восемь узлов, да и ресурсы жизнеобеспечения частично растягивались.
— Разве? — переспросил Орфу. — Во второй половине пьесы он отрёкся от беспутного обжоры.
— Чем заживо убил Фальстафа. «Король разбил ему сердце», как выразилась миссис Куикли, — откликнулся маленький европеец, наслаждаясь кислородом и непрестанно думая о своём товарище, плавающем в одинокой темноте трюма. Уже первое всплытие показало, что ионийца не вытащить наружу посреди океана. Значит, следовало дожидаться суши.
— Негодяй получил по заслугам, я уверен, — возразил Орфу. — Как он исполнял приказ набрать рекрутов для битвы? За взятки отпустил на волю стоящих парней и набрал одних неудачников. Тех, что сам окрестил «пушечным мясом».
«Смуглая леди» набирала обороты, рассекая невысокие волны. Капитан неотрывно следил за показаниями радара, сонара и перископа.
— Но всем известно, Фальстаф интереснее того же принца Гарри, — слегка растерялся Манмут. — Он уморителен, исполнен жизненной правды, отказывается воевать, остроумен… По словам Хазлитта, «счастье свободы, обретённой в юморе, и есть сущность Фальстафа».
— Допустим, — согласился иониец. — Однако что это за свобода? Высмеивать всё и вся? Присваивать чужое и прятаться в кустах?
— Сэр Джон был рыцарем… — вскинулся собеседник и вдруг серьёзно задумался над словами друга — этого шутливого, порою циничного комментатора причудливого бытия самих моравеков. — Ты говоришь словно Корос III.
Гигантский краб хохотнул:
— Мне никогда не стать воином.
— А ганимедянин?.. Полагаешь, он убивал себе подобных во время той миссии к Поясу астероидов? — полюбопытствовал европеец.
— Что там произошло, нам уже не узнать. К тому же, по-моему, Корос был не менее щепетилен, чем каждый из нас. И не очень-то рвался в бой. Хотя по крайней мере он воспитал в себе качества истинного вождя и ответственность. А ведь именно за это Фальстаф издевался даже над своим любимцем Гарри!
— То есть сюда нас привело чувство долга? — уточнил хозяин судна.
Небо затянула рассветная дымка.
— Что-то в этом роде.
— Выходит, здесь ты предпочёл бы оказаться Готспером, нежели Фальстафом?
На линии послышался грохот.
— Поздновато для таких мыслей. «Я долгое время проводил без пользы, зато и время провело меня».
— Эй, это не оттуда.
— «Ричард Третий», — пояснил иониец.
— И теперь ты мнишь себя слишком старым для будущего?
М-да, знать бы самому, что принесёт это будущее.
— Как ни странно, да: без глаз, без ног, без рук, без зубов и вроде бы даже без панциря я кажусь себе несколько староватым.
— Зубов у тебя отродясь не было.
Манмут задумался. Миссия Короса заключалась в том, чтобы провести разведку в районе вулкана Олимп и по возможности доставить Прибор на вершину. И вот «Смуглая леди» дышит на ладан, товарищ медленно умирает в затопленном отсеке… Хорошо, пусть даже он выживет и судно благополучно причалит к берегу. Орфу не способен ни видеть, ни передвигаться, ни укрыться от опасности. До цели — три тысячи километров пересечённой местности, над которой беспрестанно кружат летучие колесницы. Как же быть?
Хотя зачем ломать голову сейчас? Для начала надо попасть на сушу и освободить друга. Не больше одной задачи за раз, верно?
Лазурные небеса сияли обманчивой безмятежностью, усугубляя тревогу Манмута; лодка продолжала неуклюже шлёпать по открытой водной глади, заметная издали, будто на ладони.
— Погоди-ка, — заметил европеец. И через минуту повторил: — Погоди-ка.
— В чём дело?
— Земля. Я вижу землю.
— А что-нибудь ещё? Какие-то подробности?
— Сейчас настрою увеличение.
На пару мгновений краб затих, потом не выдержал:
— Ну?
— Каменные лица, — промолвил Манмут. — В основном на вершинах утёсов. Тянутся от меня на восток, уходя за горизонт.
— Лишь на восток? А на запад?
— Туда — нет. Головы кончаются как раз передо мной. Впереди сотни человечков — или как их там. Суетятся на скале и внизу, на пляже.
— Давай затаимся, — предложил краб. — Ляжем на дно, а когда стемнеет, отыщем подходящую пещеру…
— Поздно. «Смуглая леди» продержится ещё сорок минут. Кроме того, зелёные создания побросали работу (прежде они тянули на запад новые головы) и сбегаются на берег. Сотнями. Короче, нас заметили.