Вечная Жидовка нахмурилась и покачала головой, мол, что за неразумные выходки. Даэман снова посмотрел во влажный сумрак леса — и передвинулся поближе к соньеру.
Ханна, до сих пор не сводившая глаз с Одиссея, вытащила из кармана туринскую пелену. Несколько минут девушка молча полулежала, прислонившись к дереву, пока товарищи заканчивали трапезу среди тенистой жары и безмолвия. Затем она выпрямилась, убрала расшитую микросхемами тряпочку и поинтересовалась:
— Одиссей, не хочешь узнать, что происходит с тобой и твоими товарищами?
— Не-а.
Бородач оторвал крепкими зубами кусок холодного мяса кошмар-птицы, разжевал его и запил вином из своего бурдюка.
— Зевс прогневался. Он склонил весы смерти на благо троянцев, которыми командует Гектор, — продолжала Ханна как ни в чём не бывало. — Греки отброшены за укрепления — ров и частокол — и бьются у кораблей. Судя по всему, ваша сторона проигрывает. Все великие владыки, даже ты, повернули спины и спасаются бегством. Устоял только Нестор.
Одиссей фыркнул:
— Этот словоохотливый старикан? Куда ж ему было деваться, когда подстрелили коня?
Девушка переглянулась с подругой и победоносно улыбнулась: кажется, ей всё же удалось разговорить Одиссея.
Аде по-прежнему не верилось, что вот этот даже-чересчур-настоящий мужчина, чья кожа покрыта морщинками, шрамами и бронзовым загаром, слишком не похожий на её знакомых, пользовавшихся услугами лазарета, и есть герой туринской истории. Да ведь это просто сказки Потерянной Эпохи, разве нет? Все интеллигентные люди её круга полагали именно так.
— Помнишь ту битву у чёрных судов? — продолжала наступление Ханна.
Сын Лаэрта опять фыркнул:
— Ага, и ещё грандиозную попойку накануне. Целых тридцать кораблей приплыли от острова Лемнос, доверху гружённые вином. Да мы могли бы утопить в нём все троянские рати — если бы не знали более достойного применения драгоценной влаге. Тысяча мер, подумать только! Роскошный дар Язонида Эвнея нашим державным Атридам — Агамемнону с Менелаем… — Мужчина подмигнул девушкам. — Не-е, вот путешествие Язона — это я понимаю, дух захватывает.
Все, кроме Сейви, бессмысленно заморгали, уставившись на коренастого грека в подпоясанной тунике.
— Ну как же, Язон и его аргонавты. — Одиссей обвёл товарищей недоверчивым взглядом. — Про них-то вы слышали?
Старуха решила нарушить неловкое молчание:
— Ничего они не слышали, сын Лаэрта. Наши так называемые люди старого образца начисто утратили прошлое. Историю, мифологию… Осталась одна лишь туринская драма. Они такие же безграмотные, как и ваше племя.
Бородач насупил брови:
— А мы не нуждались в царапинах на коре, пергаменте или грязной глине. Наши деяния и без того прогремели в веках. И прежде нас люди выдумывали письменность — только потом забросили. За ненадобностью.
— Ну да, — сухо проронила Сейви. — «У того, кто не знает букв, стоит не хуже». По-моему, это из Горация.
Одиссей полыхнул очами.
— Расскажешь нам про Язона и его… как их там? — начала Ханна и покраснела до ушей, чем окончательно убедила подругу в невероятной утренней догадке.
— Во-первых, ар-го-нав-тов, — изрёк сын Лаэрта, подчёркивая каждый слог, будто бы общался с несмышлёным ребёнком. — А во-вторых, нет, не расскажу.
Ада поймала себя на том, что неотрывно глазеет на мужчину, с которым провела безумно долгую ночь. Девушку страстно потянуло уединиться с Харманом, поговорить об их общей тайне или хотя бы сомкнуть глаза и задремать на этой влажной, жаркой опушке среди танцующих солнечных бликов. Предаться грёзам, полным горячей ласки…
«Или ещё лучше, — размышляла она, разглядывая Хармана из-под ресниц, — скрыться вдвоём в густой чаще и уже не мечтать о любви, а…»
Однако недавний именинник упорно не замечал её нежных взоров, словно без жалости отключил телепатический приёмник, настроенный на волну Ады. Судя по его виду, мужчина ловил каждое слово героя-самозванца.
— Тогда поведай нам о своей туринской войне, — учтиво попросил он Одиссея.
— Троянской, чтоб вам, — нехотя отозвался тот. Но, сделав ещё пару глотков из бурдюка, смягчился: — Ладно, поделюсь одной историей, которую не знают даже ваши бесценные пелёнки.
— Да, пожалуйста, — поддержала его Ханна, придвигаясь ближе.
— Упаси боже от рассказчиков, — проворчала старуха, поднимаясь. Затем Сейви запрятала пакет с остатками обеда в багажный отсек соньера и побрела в лес.
Даэман тревожно посмотрел ей вслед.
— Интересно, здесь и вправду встречаются твари опаснее динозавров? — промолвил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Сейви не даст себя в обиду, — ответил Харман. — У неё и оружие имеется.
— Да, но если её всё-таки съедят, — собиратель бабочек продолжал коситься на тёмные заросли, — как мы отсюда улетим?
— Тише ты, — зашипела Ханна и коснулась руки Одиссея тонкими загорелыми пальцами. — Мы с удовольствием послушаем историю, которой нет в туринской драме. Прошу тебя.
Ада и Харман согласно закивали, и нахмурившийся было сын Лаэрта наконец сдался. Смахнув крошки с бороды, он неторопливо начал:
— Этих событий не показывали на ваших тряпочках. Да и не покажут. События, о которых пойдёт речь, свершились уже после смерти Гектора и Париса, но раньше деревянного коня.
— А что, Гектор умрёт? — вмешался Даэман.
— Как, Парис погибнет? — спросила Ханна.
— Какого коня? — воскликнула Ада.
Сын Лаэрта закрыл глаза, провёл рукой по седым кудрям и поинтересовался:
— Можно не перебивать?
Все, кроме удалившейся старухи, послушно кивнули.
— Итак, события, о которых пойдёт речь, свершились уже после смерти Гектора и Париса, однако раньше деревянного коня. Как известно, в те дни главным сокровищем Илиона, помимо прочих несметных богатств, являлся божественный железный камень, упавший с небес в день основания города. То, что вы непременно нарекли бы «метеоритом», на самом деле был образ, высеченный самим Зевсом и посланный на землю в знак благоволения к зарождавшейся священной Трое. Видом напоминал он Палладу… Сразу оговорюсь, не Афину-Палладу, как мы зовём нашу богиню, а её подругу юности. Эта самая вторая Паллада (само слово, в зависимости от ударения, может иметь в нашем языке либо женский, либо мужской род, но тут оно ближе всего латинскому virago, что значит могучая дева) нашла погибель в показательной битве с любимицей Зевса. И как раз Ил, отец Лаомедона, который, в свою очередь, стал прародителем Приама, Тифона, Лампа, Клития и Гикетаона, именно он однажды утром обнаружил камень-звезду перед шатром и сразу понял знак свыше.
Палладий, издревле являвшийся источником процветания и мощи города, был трёх локтей в высоту. В правой руке статуя держала копьё, а в левой — веретено и прялку, поэтому многие связывали её с богиней фортуны и смерти. Ил и прочие предки будущих защитников Трои велели изготовить множество поддельных палладиев разной величины, а хранить их столь же надёжно, что и настоящего, ибо все знали, в чём секрет непобедимости Трои. Сами боги явили мне сию тайну во сне, в последние недели осады. Пробудившись, я поделился с Диомедом своей задумкой — наведаться в Трою и вычислить настоящий палладий, чтобы потом, вернувшись, выкрасть небесное сокровище и раз навсегда решить судьбу Трои.
Первым делом я облачился в рубище и приказал слуге обезобразить моё лицо ударами бича. Видите ли, эти илионцы прославились своей мягкотелостью к отребью, дисциплины в домах никакой, распускают прислугу почём зря. В общем, ни в одной почтенной семье не увидишь раба с битой рожей или в лохмотьях. Вот я и надумал: никто и не взглянет на вонючего, замызганного, и главное — окровавленного прохожего, а кто взглянет — отвернётся и гадливо плюнет. Согласитесь, хорош лазутчик, комар носа не подточит!
Я ведь почему сам вызвался? Ну, во-первых, не найдёшь ахейца хитроумнее, и потом, я-то уже проникал за городские стены ещё прежде, чем наши грозные суда встали у берегов седого моря. Дело в том, что перед войной мы пытались вести переговоры: дескать, отдавайте Елену, и разойдёмся мирно, полюбовно. Ничего, конечно, не вышло, да наши горячие парни-аргивяне только того и ждали — уж больно руки чесались подраться и добычи награбить. Зато мои острые глаза все высмотрели, наизусть запомнили, где там и что.
Была, правда, одна загвоздка: неведомые боги — а скорее всего Афина, благоволившая к нам сильнее прочих, — хоть и открыли мне, что искать бесчисленных палладиев следует где-то во дворце Приама, однако точного места не выдали. И вдобавок умолчали, как отличить среди них подлинник.
Дождался я глубокой ночи, когда дозорные огни почти не горят на крепостном валу, а сонная стража клюёт носом, закинул верёвку с крюком на высокую стену, забрался… Караульного, как водится, прикончил, а тело зарыл у врат в куче фуража, приготовленного для фракийской конницы. Велик был город Илион — по тем временам величайший град на земле, — так что пришлось поплутать по тёмным улицам и аллеям, пока добрался я до Приамовых чертогов. Дважды натыкался на стражу, но чтобы премудрый Одиссей не обвёл вокруг пальца блюстителей порядка? Начинаю хрюкать и бестолково махать иссечёнными кнутом руками, наивные дурни, естественно, принимают меня за раба-идиота, которого справедливо выпороли за безмозглость, и что вы думаете? Спокойно пропускают!
Царский дворец насчитывал пять десятков одних только спален для сыновей владыки. Охраняли его лучшие из лучших, сливки троянского воинства, причём вооружённые до зубов. У каждой двери, у любого окна, выходящего на улицу, не говоря уж о внутренних двориках, бдительные караульные не смыкали глаз. Мимо этих парней так просто не проберёшься, смекнул я, какую тупую рожу ни делай, хоть весь обхрюкайся и обмашись залитыми кровью руками. Пришлось идти в обход, к обители Елены Прекрасной. Дом её стоял неподалёку и, разумеется, тоже находился под неусыпной стражей, но это я быстро исправил. Достал нож, да и заколол второго за ночь троянца. Незаметно спрятать труп — дело техники…