вот что важно.
Раньше я верил, будто знаю каждого бога и богиню в лицо. Однако здесь дюжинами толпятся незнакомцы. Те, что принимают активное участие в троянской войне, держатся особняком, словно приглашённые телезвёзды на вечеринке не слишком популярных политиков. Но должен заметить, даже самый незначительный представитель или представительница этой кучки смотрится выше, стройнее, прелестнее, да попросту совершеннее любой прославленной кинознаменитости из моего прошлого. Афина-Паллада подошла к краю рва, а значит, и к Зевсу, ближе всех. Рядом с ней — Арес, покровитель войны (видимо, уже подлечился — благо его собственный резервуар я не успел зацепить), младшие братья Громовержца — Посейдон (владыка морей и редкий гость на Олимпе) и Аид, повелитель мёртвых, а также Гермес, не уступающий в великолепии собственным статуям, которые мне приходилось видеть. (Проводник мёртвых и убийца многоглазого великана Аргуса доводится Крониду родным сыном.) Брат Гермеса Дионис беседует с Герой; вопреки принятым представлениям, в руках у него нет ни кубка, ни тяжёлой виноградной грозди. Да и вообще, для бога исступлённого разгула он какой-то бледный, хиловатый и угрюмый — вылитый член клуба анонимных алкоголиков, причём принятый недели три назад. За его спиной хмурит седые косматые брови Нерей — ветхий, как само время, истинный властелин океанов, Старик из Моря. Между пальцами на руках и ногах у него прозрачные перепонки, а под мышками виднеются жабры.
Парки и фурии в изобилии снуют среди Олимпийцев; в каком-то смысле они тоже боги, иногда получающие временную власть над иными бессмертными. Наружность у них не столь человекообразная, как у прочих. Следует признаться, мне ничего не известно об этих существах, кроме того, что живут они неподалёку отсюда, на одном из трёх вулканов к юго-востоку от Олимпа, подле резиденции моей хозяйки.
К слову: Мелета заодно с сестрицами Мнемой и Аоиде тоже явилась. Более «современные» музы — настоящая Каллиопа, Полигимния, Урания, Эрато, Клио, Евтерпа, Мельпомена, Терпсихора и Талия — оживлённо болтают между собой. А прямо за ними начинаются богини высшего разряда. Афродиты, правда, нет — это я разглядел прежде всего, — хотя её мать Диона прийти не замедлила. Вон она, разговаривает с Герой и Гермесом, озабоченно супя брови. Рядом Деметра, покровительница земледелия, с дочкой Персефоной, супругой Аида, и Пазифея, одна из харит. Далее всех, согласно своему низкому положению, с каверзным видом перешёптываются соблазнительные нереиды, обнажённые по пояс.
Метабогиня по имени Ночь стоит отдельно, сама по себе. Прочие боги почтительно сторонятся этой могущественной дамы в иссиня-чёрном платье и вуали. Я никогда не видел её на Олимпе и ровным счётом ничего о ней не знаю. Кроме разве что невразумительных слухов, будто бы сам Зевс побаивается тёмной гордячки.
Пытаясь различить в толчее знакомые «звёздные» лица, я чувствую себя робким фанатом, угодившим на вручение наград Киноакадемии. Вот, например, Геба — пристроилась к небольшой группе бессмертных мужского пола; она и сама богиня юности, дитя Громовержца и Геры, однако приучена прислуживать остальным. Величайшего ремесленника Гефеста в любой сутолоке выдают пламенно-рыжие волосы; хромоногий прибыл не один, а с молодой супругой Харитой. (Правда, вроде бы этих самых харит на свете много…) Впрочем, я давненько обнаружил, какое неблагодарное занятие — разбираться в иерархии Олимпа.
Неожиданно посланница Зевса Ирида вылетает — да, именно вылетает — на середину и возвещает чистым, звучным, как песня флейты, голосом:
— Отец будет говорить!
Приглушённые беседы немедленно смолкают, и бескрайний зал, своды которого теряются в вышине, погружается в тишину.
Громовержец поднимается. Величественный престол и лестница, выполненные из чистого золота, омывают его тело жарким, неземным сиянием.
— Слушайте, что я скажу, о боги и богини. — Голос владыки спокоен и негромок, но от его мощи гудят мраморные стены. — Один из нас нанёс тяжкие раны Афродите, лежащей на исцелении в лечебнице. Теперь моей дочери ждать возвращения ещё несколько долгих дней. Злодей (или злодейка) хотел погубить божество, не созданное, чтобы умирать!
Потрясённые слушатели принимаются бурно обсуждать невероятную новость.
— МОЛЧАТЬ!!! — кричит Зевс.
Его рёв сшибает меня с ног и отшвыривает в сторону, словно листок, поднятый вихрем. Хорошо ещё, что я не задел никого из присутствующих, а звук падения заглушили раскаты эха.
— Так вот моё слово, о боги и вы, прекрасные богини, — Молниелюбец грохочет подобно громкоговорящей системе оповещения распоследней модели, — и пусть никто из вас даже не помышляет преступить его. Покоритесь моей воле. СЕЙЧАС ЖЕ!
В этот раз я оказался подготовлен к яростному смерчу и со всей силой вцепился в колонну, чтобы не улететь.
— Внимайте все. — Зевс понижает голос до шёпота, ещё более ужасного в своей силе. — Любой, кто поможет ахейцам или троянцам, как я наблюдал в этом месяце, окажись это бог или богиня, не избежит суровой кары: возвратится с долин Илиона под ударами громов и молний и с вечным позором будет изгнан с Олимпа. Дерзнёте не повиноваться — и познаете, как глубока и прожорлива чёрная бездна Тартара, разверстая в пространстве и времени на половину Вселенной.
В течение этой речи голографический омут начинает кипеть, бурлить, чернеет как смоль и наконец превращается в нечто совсем иное. Четвероугольный ров размером с десяток олимпийских бассейнов, только составленных встык и наполненных клокочущей нефтью, со страшным шумом исчезает. В полу зияет отверстие, точнее, ход в какое-то мрачное, безумно глубокое, полыхающее зловещим пламенем место. Из пропасти вырываются волны удушливого запаха серы, и боги с богинями отшатываются подальше от края.
— Вот он, Тартар! — вопит владыка. — Глубочайшая пропасть в Доме Аида, настолько же далёкая от ада, как светлое небо от земли! Вспомните, вы, старейшие из бессмертных, как последовали за мной на битву с титанами, правившими до нас! Забыли, что Крон и Рея, породившие меня, низвергнуты за те железные врата и медный порог?! И где теперь Тифон с его чудовищною силой?
В Зале повисает гробовая тишина, нарушаемая лишь сдавленным воем и стенаниями, доносящимися из бездны Тартара. Я ни на миг не сомневаюсь: это не голограмма, а истинный адский прогал чернеет и плюётся серой в тридцати футах от моего укрытия.
— ЧТО Ж, ЕСЛИ Я РОДИТЕЛЕЙ — И ТЕХ БЕЗ ЖАЛОСТИ ПОВЕРГ ТУДА НАВЕКИ, — громыхает Зевс, — ДУМАЕТЕ, ХОТЬ НА МИГ ПОЩАЖУ ВАШИ ВОПЯЩИЕ ДУШОНКИ?!
Боги и богини не отвечают, лишь пятятся ещё на пару шагов.
Губы Тучегонителя кривит опасная улыбка.
— Давайте, бессмертные, испытайте меня, авось хоть чему-нибудь научитесь!
С крыши в тот же миг падает исполинская верёвка, растянутая прямо над зловонными глубинами. Олимпийцы кидаются врассыпную, уворачиваясь от увесистого конца, и тот ударяется о мрамор с оглушительным громом. Трос, который должен, судя по виду, весить многие и многие тонны, скручен из дюймовых канатов из чистого золота.
Сойдя по сияющим ступеням, Зевс без усилия поднимает верёвку со своей стороны.
— Хватайтесь за конец, — говорит он почти дружелюбно.
Боги и богини переглядываются; никто не двигается с места.
— ХВАТАЙТЕСЬ ЗА КОНЕЦ!
Сотни бессмертных и их бессмертных слуг бросаются выполнять приказ, цепляясь за канат, словно малыши на «Весёлых стартах». С минуту Громовержец поигрывает золотой верёвкой, преспокойно посматривая на бесчисленную ораву, столпившуюся на другом краю пропасти.
— Стащите меня вниз, — ровно произносит Кронид. — С небес на землю, в Аид, и даже глубже, в вонючий Тартар. Я сказал, тащите.
Ни единое божество не шевелит бронзовым мускулом.
— ТАЩИТЕ, Я ПРИКАЗАЛ!
Владыка принимается тянуть за блестящий конец. Сандалии Олимпийцев с визгом скользят, упираясь в гладкий пол. Противники друг за другом сползают к роковому обрыву; кто-то спотыкается, кто-то валится на колени.
— ТАЩИТЕ, СУКИНЫ ДЕТИ! — орёт Зевс. — ИЛИ САМИ ПОЛЕТИТЕ В СМРАДНУЮ ЯМУ ДО СКОНЧАНИЯ ДНЕЙ, ПОКУДА ВРЕМЯ НЕ СГНИЁТ НА КОСТЯХ ВСЕЛЕННОЙ!
Зевс дёргает сияющий трос, и двадцатифутовый конец извивается в его кулаке коварной змеёй. Очередь из богов, богинь, харит, фурий, нереид, нимф и как-их-там-ещё (не держит верёвку одна лишь иссиня-чёрная Ночь), громко скрипя подошвами, неудержимо влечётся к Тартару. Афина должна пасть первой; когда до пугающей пучины остаётся каких-то три десятка футов, дочь Громовержца возвышает голос:
— Ну что же вы, бессмертные? Завалим старого козла!
Арес, Аполлон и Гермес с Посейдоном напрягают дюжие спины, ещё некоторые следуют их примеру, и скольжение прекращается. Натянутый трос скрипит от напряжения. Богини громко считают до трёх и тянут в унисон, причём Гера — жена Зевса — старается больше всех. Золотая верёвка даже стонет от натуги.
Кронид хохочет. До сих пор он ловко удерживал канат в одной руке; теперь же кладёт на него другую и дёргает снова.
Олимпийцы поднимают громкий визг, точно детишки на американских горках. Афина и те, кто рядом с ней, съезжают по мрамору, как по гладкому льду, всё ближе и ближе к жуткой бездне. Дюжины бессмертных попроще не выдерживают и бросают верёвку, но Афина и не думает разжимать хватку. Светлоокую немилосердно несёт к дымящейся западне вечных страданий. Божества тужатся, истекая потом и громогласно извергая проклятия, однако страшного движения не остановить.
Владыка вновь усмехается — и выпускает сверкающий трос. Олимпийцы пачками отлетают назад и беспорядочно валятся на свои сверхчеловеческие зады.
— О вы, боги и богини, братья, сёстры, сыновья, дочери, кузены и слуги, все до единого; вам не стащить меня вниз, — вещает Молниевержец. Он ступает обратно к золотому трону и удобно усаживается. — Хоть руки себе поотрывайте. Надрывайтесь хоть до скончания века, а я не сдвинусь с места, если сам того не пожелаю. Потому что я — Зевс и стою выше всех бессмертных.