М-да, сегодня Агамемнон не блещет красноречием. Слыхали мы речи и покруче. Если честно, по сравнению с последней любая его прошлая речь кажется шедевром ораторского искусства. Неудивительно, что Гомер решил слегка подправить этот дикий образчик… Впрочем, чудо всё-таки свершается — по крайней мере в глазах ахейцев.
Невесть откуда прилетает преогромный орёл и тащит в когтях молодого оленя.
Пятидесятитысячная толпа греков, которая только что в беспорядке ломилась под защиту чёрных кораблей и затормозила всего на пару минут, чтобы выслушать державного Атрида, теперь буквально примерзает к берегу, изумлённо тыча пальцами на юг.
Хищная птица взмывает под облака, описывает круг, плавно снижается — и вдруг роняет ещё тёплую, бьющуюся в конвульсиях жертву точнёхонько на песчаный холм, к подножию алтаря, посвящённого Громовержцу, который захватчики воздвигли сразу после высадки.
Знамение срабатывает. Секунд пятнадцать потрясённые ратники безмолвствуют, после чего оглашают берег торжествующим воплем. Некогда перепуганные до смерти, а теперь бесстрашные воины, вдохновлённые очевидным знаком небесного благоволения, очертя голову кидаются строиться в боевом порядке; коней опять впрягают в колесницы, а те выкатывают наружу по земляным перешейкам через глубокий ров. Сражение возобновляется.
И наступает звёздный час лучника.
Разумеется, контратаку возглавляет отважный Диомед, не отстают от героя и братья Атриды, Агамемнон с Менелаем, а также Большой и Малый Аяксы. И хотя каждый из храбрецов внесёт собственный вклад в кровопролитие, вдоволь побросает копья и побряцает коротким мечом, основная битва сосредоточится вокруг ахейского стрелка по имени Тевкр.
Побочный сын Теламона всегда слыл искусным лучником, за прошедшие годы он поразил на моих глазах дюжины троянцев, но нынче парень действительно добивается всеобщего внимания. Вдвоём со сводным братом, Большим Аяксом, они исполняют некое подобие ритуального танца. Тевкр укрывается за щитом товарища — исполинским, четвероугольным (военные историки внушали нам, что ко времени Троянской осады подобные ещё не вошли в употребление), и когда законный потомок Теламона отводит щит в сторону, воин выпрямляется и пускает пернатую стрелу; похоже, сегодня он в ударе.
Первым падает Орсилох, бронзовый наконечник вонзается ему в сердце. Следом отправляется в мрачный дом Аида Офелест: у него пробит правый глаз. Ещё два метких, молниеносных выстрела — и на залитую кровью землю почти одновременно валятся Детор и Хромий. Всякий раз, когда Тевкр появляется из безопасного укрытия, троянцы поднимают отчаянную стрельбу, однако Большой Аякс успевает спрятать товарища за своим верным щитом, способным отбить любую пику.
Напор илионцев затихает. Лучник снова показывается, свистит тетива, и стрела избирает Ликофонта. Солдаты бросаются на помощь раненому военачальнику, и всё же Тевкр всаживает в него ещё одну стрелу — прямо в печень.
Гамопаон, Полиемонов сын, становится следующей жертвой. Из горла бедняги хлещет багровый фонтан пять футов высотой. Воин пытается встать — и понимает, что накрепко пригвождён к земле. Тело героя содрогается всё слабее и менее чем за минуту истекает кровью. Ахейцы ликуют. Я знаю… точнее, знал Гамопаона. Частенько встречал его в нашей с Найтенгельзером излюбленной забегаловке, нередко мы болтали о том о сём. Однажды троянец поведал мне о своём отце, который в мирное время водил дружбу с самим Одиссеем. Как-то раз, охотясь с приятелем-греком на Итаке, Полиемон прикончил дикого кабана, разъярённого неудачным выстрелом Лаэртида и бросившегося на обидчика; дикий зверь непременно умертвил бы бедолагу, если бы друг-троянец не подоспел вовремя. Говорят, Одиссей до сих пор носит памятный шрам…
Аякс опускается на корточки, прикрывая себя и сводного брата щитом, по которому, словно по крыше, барабанит ливень отравленной бронзы. Аякс поднимается, отодвигает щит — и на расстоянии восьмидесяти ярдов пернатая стрела Тевкра втыкается в пах могучему Меланиппу; когда воин падает ниц, острый наконечник выходит наружу через анус. Ахейцы победно кричат.
Агамемнон стремительно подлетает к удалому лучнику на колеснице и начинает сулить герою вторые после царских дары, дорогие треножники, табуны чистокровных коней и прекрасных женщин, чуть ли не саму Андромаху — если, конечно, Афина и Зевс даруют возможность разорить пышную Трою, прибавляет он.
Тевкра возмущают подобные речи.
— Ты что же, сын Атрея, думаешь, твоя болтовня про награды заставит меня сражаться ещё лучше? Да я и так бью без промаха: восемь стрел — восемь трупов.
— Прикончи Гектора! — взывает владыка.
— А я в кого целюсь?! — Лицо Теламонида багровеет. — Только в него и мечу с самого начала. Всё бесполезно!
Агамемнон умолкает.
Будто в ответ на вражеский вызов, Гектор гонит колесницу навстречу аргивянам, пытаясь ободрить своих людей, потерявших присутствие духа из-за бойни, учинённой Тевкром.
Теперь Аякс даже не утруждает себя, убирая щит: напарник внезапно выпрямляется в полный рост и снова спускает тетиву. Стрела на какие-то сантиметры промахивается мимо Приамида, но зато поражает великана Горгифиона, случайно оказавшегося за повозкой брата. Ратник смотрит на оперение, торчащее из груди, с таким недоверием, точно заподозрил злую шутку товарищей. Затем его голова начинает клониться, словно под бременем вдруг потяжелевшего шлема, обессиленно валится на плечо, и Горгифион падает замертво на залитый кровью песок.
— А, чтоб тебе! — восклицает Тевкр, пуская новую стрелу. Гектор находится к нему ближе всех, как если бы сам подставлялся под удар.
И на сей раз блестящий наконечник минует цель, вонзившись прямиком в сердце Архептолема, что правит колесницей Приамида. Кровь возничего горячей струёй хлещет на спины скакунов. Молодой парень вылетает из повозки и зарывается спиною в прах, разметав длинные волосы. Тут даже привыкшие к жестоким сечам кони взвиваются на дыбы и бешено несут вперёд.
— Кебрион! — ревёт Гектор, перехватив поводья.
Очередной побочный сын гуляки-Приама с готовностью запрыгивает на повозку, в то время как Гектор, наоборот, соскакивает наземь. Вне себя от ярости и скорби по верному Архептолему, герой выбегает на нейтральную полосу — отличная мишень для греческих луков — и хватает самый острый, самый увесистый камень, какой только способен удержать.
И куда подевалось военное благородство, которым он славился все эти годы? Позабыв всё, чему его учили с пелёнок, военачальник превращается в первобытного дикаря. Приамид заносит левый кулак за спину — в этот миг он похож, хоть режьте, на Сэнди Кауфакса перед подачей. Кстати, я и не замечал до сих пор: а ведь Гектор одинаково свободно владеет обеими руками.
На радостях Тевкр вытягивает из колчана новую стрелу в твёрдой уверенности, что не единожды успеет поразить Приамова сына прямо в сердце, пока тот замахнётся.
Только он ошибается. Гектор кидает мощно, быстро, ровно и без промаха.
Камень поражает лучника в ключицу возле глотки как раз в то мгновение, когда герой хочет выстрелить. Заострённый конец рассекает жилы, дробит кость, и рука Тевкра виснет в онемении. Печально звенит тетива; стрела вонзается в землю между сандалиями Теламонида.
Гектор устремляется вперёд, расшвыривая греков словно котят. Троянцы отчаянно палят по распластавшемуся телу, но верный Аякс не покидает друга, бережно прикрывая Тевкра стеной огромного щита, пока остальные ахейцы отбивают натиск вражеской пехоты. На его зычный зов — а точнее, рёв — прибегают Мекистей и Аластор, чтобы оттащить стенающего, наполовину потерявшего сознание Теламонида за глубокие окопы, под сень полых судов, где сейчас относительно безопасно.
На этом пятнадцать минут славы Тевкра истекают.
Положение ахейцев ухудшается на глазах. Гектор соображает, что выжил только чудом, которое принимает за очередной знак Зевсова благоволения, и бросается вместе с товарищами в новые и новые атаки на удручённых, отступающих греков.
Агамемнон, Менелай и прочие военачальники, лишь несколько часов назад рвавшиеся в бой, похожи на побитых собак. Аргивяне спешно и беспорядочно бегут, они даже не пытаются удержать собственные укрепления. Тут бы и заполыхать чёрным судам, если бы не закат солнца и внезапное наступление тьмы.
Растерянные ахейцы мечутся по берегу, кто-то уже ладит корабли к отплытию, кто-то потрясённо сидит на песке, потерянно глядя перед собой. А Гектор играет в Генриха V: без устали носится подле троянских фаланг, громогласно раздавая приказы: призывает воинов продолжать кровопролитие, посылает в город за упитанными волами для жертвоприношений и обильного пира, за бочками сладкого вина и подводами свежевыпеченного хлеба (изголодавшиеся троянцы набрасываются на них, будто на самого Агамемнона), велит разложить сотни смотровых костров вдоль частокола и заградительного рва, дабы ни один из ахейцев не проскользнул в Илион в отсутствие защитников; перепуганным грекам так и так не удастся сомкнуть глаза этой ночью.
Надев Шлем Аида, невидимо брожу по стану троянцев.
— Завтра я прирежу бешеного пса Диомеда! — горланит Гектор, и товарищи довольно хохочут. — Распотрошу, как рыбу, пусть потрепыхается на глазах своих солдат, если не уберётся сегодня же ночью! Я раздроблю ему спину этим вот копьём, а потом повешу голову бахвала над Скейскими вратами!
Троянцы торжествуют. Костры посылают снопы искр к низким чёрным тучам, сквозь которые почти не пробивается звёздный свет. Скрытый от людей и богов, я пересекаю заградительный ров, пробираюсь за острый частокол и оказываюсь в лагере сокрушённых греков.
Близится час истины. Агамемнон уже созвал военачальников на совет и теперь обсуждает с ними, как поступить: немедля поднять паруса или попытаться уломать ожесточённого Ахиллеса?
Приняв облик старика Феникса, верного мирмидонского друга и наставника Пелида, шагаю по остывающему песку на совещание. Жребий брошен, отступать поздно.
«Хочешь изменить наши судьбы — найди точку отсчёта».