34Побережье у Илиона. Индиана
Ахиллес бушевал и свирепствовал, потом разодрал руками плотную ткань шатра. Но Афина уже исчезла, а вместе с ней — тело его лучшего друга. При виде пустого пляжа мужеубийца лишился рассудка.
Охрана ворвалась в палатку. Обнажённый Пелид поднял первого стражника на руки и швырнул им во второго. Третий успел услышать громкие крики — а в следующий миг тоже закувыркался в воздухе, запутавшись в промасленной материи. Четвёртый уронил копьё и помчался будить мирмидонцев, крича, что их господин и предводитель одержим демоном.
Ахиллес сгрёб в охапку и завернул в простыню хитон, броню, щит, полированные поножи из бронзы, сандалии, пику, выбрался наружу, разрубив коротким мечом три перегородки и опрокинув посреди ставки большую пылающую жаровню, и опрометью кинулся прочь от стана, от людей — в ночную темноту, к божественной матери Фетиде.
Винно-чёрные волны с грохотом бились о берег. Здесь, вдали от костров, глаз различал лишь светлые клочья пены на каждом вздымающемся гребне. Пелид одиноко бродил вдоль кромки прибоя. Он был по-прежнему неодет: снаряжение и латы как попало лежали на сыром песке. Герой громко стенал и рвал на себе волосы, тоскливо взывая к матери.
И вняла его воплям дочь повелителя Нерея, Старика из Моря, — покинула солёные глубины, взошла из кипящей седой пучины, как облако. Лёгкий туман сгустился и принял очертания благородной богини. Ахилл кинулся к ней, словно обиженное дитя, и пал на одно колено. Фетида нежно прижала рыдающего воина к мокрой груди.
— Что ты льёшь слёзы, сын мой? Какая печаль посетила твоё сердце?
— Ты же знаешь, мам, — простонал он. — Должна знать! Не заставляй меня рассказывать!
— Я оставалась с отцом в зелёных безднах, — проворковала богиня, ласково гладя золотые локоны героя. — И смертные, и мы глубоко почиваем в столь поздний час. А что произошло? Поведай, дитя, не таись.
Пелид так и сделал. То всхлипывая от горя, то задыхаясь от неслыханного гнева, поделился ужасной скорбью.
— Афина забрала его тело, мама! — безутешно расплакался он под конец. — Забрала тело! Не дала даже провести честного погребения!
Фетида похлопала Ахилла по плечу и сама разразилась слезами.
— Увы, сын мой, рождённый в горечи, обречённый не на весёлую долю! Зачем я взращивала семя, если Громовержец погубит его?
Ахиллес поднял лицо, по которому струились блестящие ручьи.
— Так это и вправду воля Зевса? А я надеялся, что Паллада была ненастоящая, что кто-то принял её образ…
— Нет, милый, — жалобно молвила дочь Нерея. — Хоть я и не видела всего своими глазами, однако ни на миг не сомневаюсь: Афина ворвалась этой ночью в шатёр, чтобы унизить и оскорбить тебя, а после отнять жизнь у Патрокла. О, как печален твой рок! Как недолог и полон бедствий, разрывающих юное сердце!
Герой вырвался из объятий матери и вскочил на ноги:
— За что, мама? Почему бессмертные гонят меня? Афина всегда была за нас, за аргивян, я ходил у неё в любимчиках!
— Боги непостоянны, — покачала головой Фетида; вода продолжала капать с её длинных волос. — Если ты ещё не заметил.
Ахиллес принялся расхаживать, то сжимая кулаки, то рассекая воздух растопыренными пальцами.
— Это же бессмысленно. Мы зашли так далеко… Дочь Кронида и её божественный отец всегда выручали меня! Почему теперь?..
— Теперь они стыдятся тебя, сынок.
Мужеубийца окаменел на месте. Потом очень медленно повернул к матери посеревшее лицо. В глазах застыло выражение человека, получившего жестокую пощёчину.
— Меня? Быстроногого Ахилла, сына отважного Пелея и богини Фетиды? Стыдятся? Внука почтенного Эака?
— Да. Зевс и прочие презирают вас, людей. Даже героев. С вершины Олимпа люди кажутся мошками, проживающими крохотный, мучительный, неприглядный век лишь ради того, чтобы забавлять бессмертных кровавыми сценами. А ты засиделся в ставке, тогда как исход войны предрешён. Вот и прогневал третью дщерь Громовержца, а заодно и его самого.
— Но они убили Патрокла! — Пелид отшатнулся от матери. Следы его босых ног тут же смыло волной.
— Они уверены, что тебе не хватит духа отмстить за его гибель, — изрекла дочь Нерея. — Твоего друга бросят на растерзание воронам и стервятникам.
Герой взревел и упал на колени.
— Мать моя! — сокрушался он, загребая влажный песок горстями и бросая себе в обнажённую грудь. — И ты молчала? Знала, что Олимпу плевать на меня, а сама всю жизнь учила служить и поклоняться Зевсу? Почитать Афину?
— Я уповала на их милость, хотя бы к нашим несчастным кратковечным детям. И всё же холодное сердце владыки Кронида и воинственные замашки Тритогенеи одержали верх. Человечьи ристалища больше не тешат их. Вы больше не нужны, даже для забавы. Как и мы, немногие из богов, что восставали против вашего истребления.
Ахиллес подошёл ближе:
— Ты бессмертна, мама. Зевс не может причинить тебе зло.
Фетида невесело рассмеялась:
— Молниевержцу ничего не стоит убить любого, сынок. Даже Олимпийца. Хуже того, он способен заключить нас в адские бездны Тартара, где мучится его родной отец Крон и проливает слёзы его мать Рея.
— Значит, и над тобой нависла опасность, — безо всякого выражения сказал Пелид, покачиваясь, точно в стельку пьяный матрос на палубе в шторм.
— Я обречена, — тихо отозвалась богиня. — Ты тоже, сын мой. Если только не решишься на поступок, которого не совершал ни один из смертных, даже неуязвимый Геракл.
— О чём ты, мама? — Лицо Ахилла, совсем белое в сиянии звёзд, отражало страшную внутреннюю борьбу: отчаяние сменила ярость, а её — нечто высшее, нечто запредельное для самой ярости.
— Одолей богов, — шепнула Фетида, и ревущий прибой почти заглушил звук её голоса; Пелид шагнул ближе и недоверчиво склонил голову.
— Одолей богов, — повторила дочь Нерея. — Возьми Олимп силой. Умертви Афину. Свергни Зевса.
Ахиллес отшатнулся:
— Это же невозможно…
— В одиночку — нет, — кивнула мать; вокруг её ног бушевала седая пена. — Но если ты поднимешь своих отважных аргивян и воинственных ахейцев…
— Ахейцев, и аргивян, и всех дальноземных союзников ведёт Агамемнон, — горько усмехнулся сын Пелея, оглядываясь на костры, зажжённые на берегу, а потом на мощное зарево, пылающее за рвом. — Вдобавок их часы сочтены. С рассветом чёрные суда вспыхнут как дешёвые свечки.
— Ещё неизвестно, вспыхнут ли, — коварно улыбнулась Фетида. — Не забывай, бессмертные капризны… Знаешь, сегодня в полночь Атрид заявил перед Нестором, Одиссеем и прочими в своей ставке, что считает себя выше героя Ахилла — мудрее, отважнее, лучше! Докажи, как он ошибается. Покажи им всем. За тобой ахейцы и аргивяне пойдут хотя бы и на Олимп. Вместе вас не победить.
Пелид повернулся к богине спиной, разглядывая вдали высокие стены Илиона, озарённые факелами.
— Я не могу сражаться с богами и троянцами разом, — выдавил он.
Мать положила руку ему на плечо, заставив обернуться.
— Ты прав, мой быстроногий сын. Положи конец этой бессмысленной бойне, разгоревшейся из-за гулящей бабы. Кому какое дело, в чьей постели почивает Елена и сколько ветвей на рогах высокомерного Атрида? Прекрати войну. Примирись с Гектором. У него свои причины ненавидеть богов этой ночью.
Ахиллес вскинул на неё изумлённый взгляд, однако Фетида не стала ничего объяснять. Герой снова посмотрел на огни далёкого города.
— Если так, я нынче же явлюсь на Олимп, убью злодейку Афину, низложу Громовержца и с почестями погребу Патрокла.
Отчаяние безумца и холодная решимость прозвучали в этих негромких словах.
— Я пошлю человека, который покажет тебе дорогу.
— Когда? — встрепенулся он.
— Сначала переговори с Гектором, заключи с троянцами союз и забери власть у спесивого Агамемнона.
Пелид заморгал от неслыханной дерзости её замысла:
— Отыскать Гектора? Мы же убьём друг друга…
— Я и на сей раз пошлю провожатого, — откликнулась Фетида и отступила назад.
Предрассветный прилив бурно плескал у её ног.
— Постой, мама! Мне…
— Я отхожу к Зевсу. Мой жребий уже не изменить. — Слабый шелест её голоса утонул в зловещем шипении волн. — В последний раз поспорю с волей Кронида, но знаю, что неудача и вечное изгнание станут моим уделом. Крепись, Ахиллес! Не бойся. Твоя судьба пока ещё в твоих руках. Выбор за тобой: ранняя смерть и лавры — или долгие мирные годы. Или жизнь вместе со славой, да, такое тоже возможно. И что за слава, сынок! Ни один кратковечный не мечтал о подобной! Отмсти за Патрокла.
— Мама…
— Боги тоже смертны, дитя моё. Боги… тоже… смертны.
Очертания Фетиды начали расплываться, таять и улетучились лёгкой дымкой.
Ахиллес продолжал стоять и глядеть на море. Он стоял и смотрел, покуда холодная заря не осияла дальний край небес. Тогда герой надел хитон, сандалии, доспехи, прикрепил узорные поножи, поднял исполинский щит, опустил клинок в длинные ножны на поясе, подобрал копьё и зашагал прямо в ставку Агамемнона.
Сразу после спектакля я буквально разваливаюсь на глазах. В течение всего разговора видоизменяющий браслет жужжал на ухо противным искусственным голоском: «Осталось десять минут до отключения… Осталось шесть минут… Осталось…»
Вибрас почти «сел», и я понятия не имею, как его перезарядить. В запасе жалких три минуты, а нужно ещё навестить семью Гектора.
«Ты не сумеешь выкрасть младенца», — тихонько вякает внутри нечто вроде позабытой совести.
Что тут ответишь? «Должен».
Поздно идти на попятный. Я всё продумал. Патрокл был ключиком к сердцу Ахиллеса. Скамандрий и Андромаха откроют путь к душе Гектора. Только так.
Умел зачать, умей и родить.
Квитнувшись на золотые предвечерние холмы в те места, которые по-прежнему с надеждой называю Индианой, я не заметил и следа Найтенгельзера. Быстренько уронил на траву до сих пор не опомнившегося Патрокла. (Не сочтите гомофобом, но как-то не обвык носить на руках обнажённого мужчину.) Покричал в сторону берега и дремучего леса. Кейт не отозвался. Наверное, коренные американцы уже скальпировали его. Или приняли в племя. Впрочем, схолиаст мог просто уйти за реку по грибы, по ягоды, по орехи…