Как-то раз мы с Сюзанной устроили пешую прогулку по округу Браун в Индиане. Когда мы взошли на зелёную вершину холма, всего лишь в десяти шагах от меня неожиданно ударила ослепительная молния. Помнится, я рухнул без сознания и несколько минут не приходил в себя. Потом мы вместе посмеивались над необычным приключением, хотя на самом деле при мысли о нём у меня до сих пор пересыхает во рту.
Так вот, этот удар гораздо хуже.
Как будто бы в сердце с размаха всадили раскалённую кочергу. Отлетев со стула, я глухо валюсь на каменный пол, бессмысленно дёргаюсь, точно эпилептик, — и отключаюсь.
Сознание понемногу возвращается. Всё тело ноет, в ушах гулко звенит, череп раскалывается. Не обращая на меня внимания, женщины пристально глядят в пустой угол. Странно, почему их только четыре? Было вроде пять.
Я приподнимаюсь, прислоняюсь к стенке и трясу головой. Зрение слегка проясняется. Андромаха исчезла. Может, побежала за доктором, испугавшись за мою жизнь? Бедняжки могли решить, что я скончался.
И тут жена Гектора появляется из ничего — именно там, куда смотрели её подруги.
— Шлем Аида и впрямь работает, — подтверждает она, снимая капюшон-невидимку. — Не понимаю, зачем боги доверили столь ценный дар вот такому? — Дама небрежно кивает в мою сторону и кладёт Шлем на место.
В руках Феано качается квит-медальон.
— Мы не можем разобраться с этим. Покажи.
В голове такой кавардак, что до меня не сразу доходит, к кому она обращается.
— С какой радости? — Я нетвёрдо встаю на ноги и опираюсь на спинку стула, чтобы не упасть. — Почему это я должен вам помогать?
Елена обходит стол и накрывает ладонью мою руку. Я невольно отдергиваюсь.
— Разве ты не знаешь, Хок-эн-беа-уиии? — нежно воркует красавица. — Ты послан нам богами.
— О чём ты? — Я подпрыгиваю и дико оглядываюсь.
— Нет-нет, бессмертные не слышат нас в этой комнате, — успокаивает она. — Стены выложены твёрдым свинцом. А его не одолеть ни взору, ни слуху Олимпийца. Это же всем известно.
Я снова озираюсь. Бред какой-то! Хотя почему бы и нет? Рентгеновский взгляд Супермена тоже не проникал через свинец. Неудивительно, что мои новые подружки оборудовали богонепроницаемый подвал. Под храмом Афины.
Андромаха шагает ко мне.
— Выслушай нас, приятель Елены, Хок-эн-беа-уиии. Много лет назад мы, женщины, сплотились, дабы прекратить эту войну. Однако мужи, как наши, троянские, так и ахейцы с аргивянами, не слушают советов разума. Они признают лишь власть Олимпа. И вот боги услышали самые тайные моления наших сердец, послав тебя. С твоей помощью мы направим реку истории в иное русло, спасёмся сами, освободим своих детей, мало того — избавим весь человеческий род от жестокого ига своенравных божеств.
Ну, дают! Я качаю головой и смеюсь:
— Мадам, ваша логика немного подкачала. С чего это Олимпийцам давать вам в руки орудие, которое свергнет их собственную власть? Концы-то с концами не сходятся!
Женщины в недоумении смотрят на меня. А Елена говорит, словно ребёнку:
— Есть множество богов на этом свете, что и не снилось вашим мудрецам.
Я разеваю рот. Не-ет, наверное, послышалось. Всё-таки голова ещё гудит. Грудная клетка побаливает, да и мускулы не оправились после судороги…
— Отдайте оружие, — на всякий случай говорю я.
Дамы без слов подчиняются.
— Так что вы там задумали? — Я как бы невзначай направляю на них тазер. На всех сразу.
Андромаха сверкает очами.
— Мой супруг никогда не купился бы на россказни о мнимом похищении Скамандрия и няньки. Гектор служил богам всю свою жизнь. Затея хороша для самовлюблённого мужеубийцы Ахилла, но не для него. Благородный Приамид решил бы, что бессмертные испытывают его верность. Афродита или кто-нибудь из них должен прикончить младенца на глазах многих свидетелей. Вот тогда ярость Гектора не знала бы границ. Почему ты не умертвил нашего сына?
Я теряю дар речи. Тогда она отвечает за меня:
— Слюнтяй! Боишься замарать руки? Не ты ли говорил, что мальчика сбросят с городской стены, если вовремя не вмешаться?
— Ну да.
— И постеснялся поднять нож на младенца, который давно уже обречён? Хотя бы от этого зависел исход нашей войны и твоей личной битвы с богами? Ты слабак, Хок-эн-беа-уиии.
— Да.
Гекуба жестом предлагает сесть, но я остаюсь на ногах, не выпуская тазера.
— В чём заключается ваш замысел?
Я почти боюсь услышать ответ. Не убьёт же Андромаха собственного ребёнка ради?.. Посмотрев в её глаза, я пугаюсь ещё больше.
— Мы всё расскажем, — изрекает престарелая царица. — Однако сперва хотим убедиться, что твои последние игрушки тоже действуют. — Мановением руки она показывает на медальон и вибрас.
Опасливо косясь на непредсказуемых дам, надеваю браслет. Индикатор предупреждает о том, что в запасе осталось меньше трёх минут. Выискиваю данные Гекубы и включаю функцию видоизменения.
Настоящая супруга Приама исчезает, в то время как я занимаю место её волн вероятности в квантовом пространстве.
— Теперь верите? — произношу я голосом царицы, поднимаю руку и показываю им вибрас. После чего извлекаю из складок платья тросточку-тазер.
Оставшаяся четвёрка, включая Елену, ахает и в ужасе отшатывается, словно старуху прирезали у них на глазах. Хотя нет, ещё хуже: к виду ножевых ранений красавицам не привыкать.
Я принимаю прежнюю наружность, и Гекуба оказывается на своей стороне комнаты. Царица растерянно моргает, хотя мне доподлинно известно: она ничего не заметила. Женщины принимаются быстро и бессвязно лопотать. Бросаю взгляд на индикатор. Ещё две минуты и тридцать восемь секунд.
Хорошо, что энергия квит-медальона беспредельна. Пока.
— Хотите, чтобы я квитировался прочь отсюда и благополучно вернулся?
— Нет, — возражает опомнившаяся Гекуба. — Все наши планы — и твои тоже — зависят от того, можешь ли ты незаметно пробраться именно на Олимп. Возьми туда кого-нибудь из нас. Это возможно?
Я опять не спешу с ответом. Наконец решаюсь:
— Да, но Шлем Аида скрывает лишь одного человека. Второго все увидят.
— Тогда принеси доказательство, что ты был там, — настаивает она.
— Какое, например? — Я всплескиваю руками. — Ночной горшок Зевса?
Женщины снова шарахаются, словно услышали непристойность. А, ну да. Я и забыл. Богохульство нынче не в моде, не то что в моё время. И кстати, по вполне понятным причинам. Попробуй оскорби десятифутового громилу, который так и мечет убийственные молнии! Последствия будут ужасны. Надеюсь, свинцовые стены и впрямь непроницаемы для Олимпийцев. Дело даже не в остроумной шутке про ночной горшок — скорее в том, что мы здесь замышляем.
— Однажды, — мягко начинает Елена, — я видела, как Афродита расчёсывает сияющие волосы чудесным серебряным гребнем тончайшей божественной работы. Принеси его.
Когда же до них дойдёт: покровительница влюблённых пускает пузыри в лиловом баке! Принимаюсь рассказывать заново и вдруг понимаю: нет, леди права. Это я глупец. Вряд ли гребень плавает вместе с хозяйкой.
— Ладно. — Я нахлобучиваю на голову Шлем и кручу диск телепортации. — Не уходите без меня.
Капюшон сработал прежде медальона, поэтому последние слова донеслись до женщин из пустоты.
Дочь Зевса должна обитать в одном из огромных белых домов у кратера. Знать бы ещё, в каком. Единственное, что я помню, — это помещение неподалёку от Великого Зала Собраний, где мы пообщались однажды и где богиня едва не соблазнила схолиаста Хокенберри, норовя превратить его в наёмного убийцу. Если там и не личные покои Афродиты, то по крайней мере съёмные апартаменты.
Квитируюсь на Олимп — и у меня захватывает дух.
Трибуны почти пусты, зал погружён в полумрак, голографическое видеоозеро не показывает ничего, кроме объёмных статических помех. Однако некоторые боги здесь. Как ни странно, Зевс тоже, хотя я был твёрдо уверен, что он восседает на горе Ида и наблюдает за кровавой резнёй на Илионских долинах. Отец бессмертных и смертных занял свой золотой трон; рядом переговариваются боги-мужчины, в том числе «сребролукий» Аполлон. (Каждый — футов десять ростом, не меньше.) Даже под защитой Шлема и на приличном расстоянии я стараюсь почти не дышать: ещё услышат, чего доброго. Но их внимание приковывает иное зрелище.
У подножия Зевсова престола, на пересечении всеобщих пристальных взглядов, громоздится нечто, мягко выражаясь, невообразимое для здешних мест. Огромный, искорёженный и покрытый выбоинами металлический панцирь величиной с корпус «форда экспедишн» — груда механизмов, взятых со страниц какого-нибудь научно-фантастического романа, — и маленький, сверкающий робот-гуманоид. Последний произносит речь. Причём на английском. Боги внимательно слушают, и вид у них не слишком довольный.
38Атлантида и орбита Земли
— Непонятно, — вслух заметил Харман, — почему постлюди выбрали для своей базы именно такое название?
— Думаешь, я что-то смыслю в их выкрутасах? — пожала плечами Сейви, следя за показаниями виртуальных датчиков.
Собиратель бабочек медленно дожевал третью питательную плитку и поинтересовался:
— А чем вас не устраивает название «Атлантида»?
— Да ведь, судя по древним картам, Атлантический океан размещался к западу отсюда, за Дланями Геркулеса, — пояснил девяностодевятилетний. — А тут расстилалось Средиземное море.
— Правда?
— Истинная.
— И что?
Опытный путешественник испустил вздох и умолк, однако Сейви решила подать голос:
— Может статься, дело в простом капризе «постов». Хотя, если память мне не изменяет, один мыслитель по имени Платон, живший ещё до наступления Потерянной Эпохи, писал о некоем острове Атлантида, будто бы расположенном когда-то в здешних водах.[23]
— Платон, Платон… — задумался Харман. — По-моему, я встречал в книгах ссылки на его труды. Там ещё была странная картинка… Собака.