В самый раз, прикинул беглец. После чего активировал плавательные перепонки, прорезал водную гладь и ушёл в пучину.
45Долины Илиона. Илион
Жаль, что нельзя вернуться за роботом прямо сейчас, но тут просто дым коромыслом.
Стражник проводит меня к Ахиллу. Тот снаряжается на войну в окружении капитанов, унаследованных от прежнего владыки. Одиссей, Диомед, почтенный Нестор, Большой и Малый Аяксы — привычная команда, не хватает лишь Агамемнона и Менелая. Неужто истеричный Арес кричал правду и Клитемнестра лишилась надежды на свирепую месть, сотни драматургов утратили чудесный кровавый сюжет, а немилосердная судьба Кассандры за ночь переменилась?
— Кто ты такой, клянусь Аидом? — рявкает мужеубийца, завидев нас на пороге.
Ну да, он же смотрит на Томаса Хокенберри — сутулого, перепачканного, заросшего щетиной пехотинца в нечищеных латах, без шлема и оружия.
— Я тот, кого послала Фетида. Мой долг — проводить тебя к Гектору, а затем на битву с Олимпийцами, убившими Патрокла.
Герои с военачальниками шарахаются в ужасе. Судя по всему, Пелид поведал им только о смерти друга, но не предупредил о своих богоборческих планах.
Ахилл поспешно отводит меня в сторону, подальше от любопытных начальников и усталых бойцов.
— Чем докажешь, что ты посланец Фетиды? — вопрошает юный полубог. За одну ночь на его идеальном лице пролегли резкие морщины.
— Тем, что доставлю тебя на место.
— Олимп? — В его глазах пляшут блики безумного костра, полыхающего в сердце.
— Туда тоже, — мягко говорю я. — И всё же сначала, как и настаивала твоя мать, нужно заключить мир с Гектором.
Пелид корчит презрительную гримасу и сплёвывает:
— Нынче мир не для меня. Всё, чего я жажду, — это война. И кровь бессмертных.
— Тогда прекрати нелепую вражду с героями Трои.
— Да мы же бьём их! — восклицает он, указывая жестом на заградительный вал, за которым реют на ветру ахейские знамёна (там, где ещё недавно были троянские позиции). — Какой такой мир, если через пару часов я выпущу кишки Гектора вот этим копьём?
Пожимаю плечами:
— Будь по-твоему, сын Пелея. Я послан помочь тебе отомстить за Патрокла и забрать его тело для погребения. Если твои желания переменились…
Поворачиваюсь к нему спиной и притворяюсь, что ухожу. В одно мгновение герой настигает меня, валит на песок и достаёт нож. Всё произошло столь быстро, что я не успел бы прицелиться из тазера, даже если б от выстрела зависела чья-нибудь жизнь. Вообще-то так и есть: острое, точно бритва, лезвие щекочет мне шею.
— Ты посмел оскорбить меня? — жарко дышит в лицо Пелид.
Отвечаю как можно осторожнее, чтобы не поцарапаться:
— Никого я не оскорбляю. Я пришёл ради тебя и Патрокла. Хочешь похоронить его с честью — делай, что я скажу.
Очи Ахиллеса опасно сверкают. Затем он встаёт, убирает клинок в ножны и помогает мне подняться. Одиссей и прочие молча следят за нами издали, явно сгорая от любопытства.
— Как тебя зовут? — вопрошает герой.
— Хокенберри.
Я отряхиваю штаны и потираю шею. Затем, спохватившись, прибавляю:
— Сын Дуэйна.
— Чудное имя, — бормочет мужеубийца. — Хотя какое время — такие имена. Добро пожаловать, Хокенберри, сын Дуэйна.
Он протягивает руку и сжимает моё предплечье, так что кровь прекращает струиться по жилам. Пытаюсь ответить на дружеское приветствие тем же. Ахилл поворачивается к своим вождям и помощникам.
— Дай мне пару минут на сборы, и я последую за тобой даже в сам Аид, если нужно.
— Начнём с Илиона.
— Идём, я представлю тебя моим товарищам и военачальникам, ибо державный Атрид низложен.
Не могу удержаться, чтоб не спросить:
— Агамемнон мёртв? И Менелай?
Собеседник мрачнеет и качает головой:
— Нет. Я одолел обоих в честном поединке, одного за другим. Сыны Атрея сильно помяты и истекают кровью, но целитель Асклепий обещал, что негодяи скоро встанут на ноги. Они поклялись в вечной преданности, только я ни в жизнь не поверю этим змеям.
Новый владыка мужей знакомит меня с Одиссеем и другими героями, за кем мы, схолиасты, наблюдали более девяти лет. Каждый здоровается лично, и под конец рука просто отсыхает.
— Божественный Ахиллес, — молвит Лаэртид, — нынче утром ты сделался нашим царём, и все мы присягнули тебе на верность, поклявшись идти за новым повелителем хоть на сам Олимп, дабы покарать Афину за её вероломство — как бы дико ни звучала эта невероятная история с гибелью товарища нашего Патрокла и похищением его тела. Но выслушай моё слово: люди голодны. Следует подкрепиться перед славной битвой. Ни один из мужей не спал достаточно, а многие не спали вообще, и вот — рати отважно сражались всё утро, отбросив неприятеля от наших чёрных судов за крутой вал с частоколом. Воистину, люди устали и голодны. Вели же Талфибию заколоть огромного вепря для предводителей, прочие же ахейцы пусть насытятся в стане хлебом и вином, да и сам…
— Завтракать? — взвивается герой. — В уме ли ты, сын Лаэрта? Да мне сейчас никакая еда не полезет в горло! Всё, чего я жажду, — это сеча, кровь и страшные стоны умирающих врагов!
Многоумный учтиво склоняет голову:
— О Ахиллес, величайший среди ахейцев! Ты и храбрее меня, и намного сильнее, но с другой стороны, я далеко превзойду тебя мудростью, прежде родившись и больше изведав. Так позволь душе укротиться моим убежденьем, о царь и владыка. Не посылай своих верных аргивян на тощий желудок воевать от рассвета до заката, особенно против бессмертных.
Быстроногий медлит с ответом. Одиссей воспринимает молчание как знак согласия и продолжает давить на оппонента:
— Храбрейший сын Пелея, мы до единого готовы положить за тебя свои головы — на поле брани. Или ты предпочтёшь, чтобы люди, ослабев, скончались от голода?
Пелид опускает свою тяжёлую длань на плечо товарища, и я не впервые отмечаю, насколько мужеубийца выше хитроумного Лаэртида.
— Будь по-твоему, о мудрый советник. Пускай вестник Агамемнона Талфибий рассечёт гортань самого громадного вепря, какого найдёт в лагере, и насадит зверя на вертел, а вы тем временем разложите самый жаркий костёр. Режьте волов и ешьте до отвала. Мои преданные мирмидонцы позаботятся о достойном пире. Однако никаких приношений Олимпийцам! Не вздумайте ничего кидать в огонь: пора бессмертным отведать обнажённых мечей!
Он оглядывает командиров и возвышает голос, так чтобы все слышали:
— Насыщайтесь, друзья мои. Почтенный Нестор! Доверяю твоим сынам — Антилоху и Фразимеду, а также сыну Филея Мегесу, Мериону, Фоасу, потомку Крейона Ликомеду и ещё Меланиппу донести весть о пире на самый передний край битвы, дабы ни один из ахейцев не ушёл сражаться, не усладив алчущую плоть хлебом и не подкрепив дух вином! Я же потороплюсь облачиться для брани. Потом обсудим вместе с Хокенберри, сыном Дуэйна, грядущий поход на Олимп.
Повернувшись и подав мне знак следовать за ним, герой отправляется обратно в шатёр.
Поджидать Ахиллеса, собирающегося на войну, — это всё равно что наблюдать, как моя жена Сюзанна наряжается на вечеринку, на которую мы оба опаздываем. Ускорить данный процесс нет никакой возможности, остаётся лишь смириться и терпеть.
Однако я не могу удержаться, то и дело гляжу на хронометр, думая о маленьком роботе: порешили его боги или ещё нет? Ладно, Манмут дал мне час, а значит, минут тридцать в запасе есть.
Эх, поторопился я отдать ему Шлем! Расщедрился! Теперь бессмертным ничего не стоит «засечь» беглого схолиаста на своих экранах или через видеопруд, а если им лень искать, так я скоро сам заявлюсь на Олимп безо всякого прикрытия! Ладно, шут с ним, с капюшоном, Афродита заметит меня в любом виде. И потом, я же ненадолго: заберу робота и сразу квитнусь обратно, плёвое дело! Сейчас гораздо важнее то, что происходит здесь и за стенами Трои.
А здесь идут сборы Ахилла на войну.
Кстати, герой и сам уже скрежещет зубами от нетерпения, надзирая за рабами, слугами и помощниками, снаряжающими его на бой. Ручаюсь, ни один конный рыцарь галантного Средневековья не устраивал перед битвой столь пышных церемоний, как сын Пелея в этот судьбоносный день.
Во-первых, быстрые ноги Ахиллеса облекают в изящно изогнутые поножи, защитные пластины для голеней. В детстве у меня имелось нечто подобное для игры в бейсбол — правда, из простой пластмассы, а тут настоящая бронза и щеголеватые серебряные застёжки на лодыжках.
Затем прославленный мужеубийца пристёгивает к могучей груди броню и надевает через плечо длинный меч. Медный клинок начищен до зеркального блеска и наточен, как бритва. Затейливая рукоять отделана серебром. Чтобы поднять один этот меч, мне пришлось бы сесть на корточки и уж точно использовать обе руки. Хотя не уверен, помогло бы…
Герой принимает у рабов исполинский круглый щит, выкованный из двух листов бронзы и слоя олова (довольно редкий металл в эти дни), разделённых золотой прокладкой. Вещий слепец посвятил этому блистательному творению классического искусства целую песнь «Илиады». Мало того, щит воспевается во множестве отдельных поэм, среди них и моя любимая — та, что написана Робертом Грейвзом. Надо сказать, вещица и впрямь заслуживает восхищения. Хотя бы за удивительный узор, который — ни больше ни меньше — воплотил в себе суть античной мудрости и представлений о Вселенной. Рисунок расходится концентрическими кругами. По внешнему краю изображена река Океан; далее следуют неподражаемые сцены из жизни Мирного Города и Града, Охваченного Войной, а в середине сосредоточены изумительные картины Земли, моря, солнца, месяца и всех созвездий. Даже в полумраке шатра щит сияет, словно зеркало гелиографа.
В конце концов ахеец водружает на голову тяжёлый шлем, надвинув его на самые брови. По легенде, не кто иной, как повелитель огня Гефест, изукрасил золотой гребень конской гривой (не только в троянских ратях мода на пышные султаны), и та воистину напоминает жаркое пламя, когда реет при ходьбе.