разу попытался, перехватив руку ближайшего из убийц, вырвать его оружие. Но не смог: рука воина была продета в кожаную петлю, прикрепленную к рукояти. Нападавших было слишком много, они даже мешали друг другу, и быть может, из-за этого не сумели сразу нанести царю смертельных ран. Он дрался отчаянно, неистово, уже весь залитый кровью, понимая, что погибает.
Его взгляд скользнул к жертвеннику. Он вспомнил о жертвенном ноже жреца. Но ножа не было — кто-то из убийц догадался убрать его…
— Оружие! — во всю силу, страшным, хрипящим голосом выкрикнул царь. — Кто-нибудь… если кто-то здесь мне верен — какое-нибудь оружие! Дайте мне оружие!
И в этот миг Андромаха, оттолкнув вцепившегося в ее руку ошеломленного ужасом жреца, подбежала к алтарю.
— Неоптолем! Лови!
Ее звонкий голос перекрыл вопли толпы и нестройные крики убийц. Кинжал, который она выхватила из привязанных к бедру ножен, блеснул в воздухе и полетел над их головами. Неоптолем, который был почти на голову выше большинства нападавших, вскинув окровавленную руку, подхватил нож на лету и в то же мгновение один из убийц упал, пораженный в сердце. Следующим движением Неоптолем перерезал ременную петлю и поднял меч убитого.
Неоптолем подхватил нож на лету, и в то же мгновение один из убийц упал, пораженный в сердце
— Вот так! И так! — ревел юноша, нанося удары направо и налево, уже не чувствуя боли от все новых и новых ран.
Андромаха смотрела и понимала, что сейчас убийцы добьют царя. Он убьет их много, но не сумеет убить всех — они напали слишком неожиданно… Вблизи не было Пандиона, не было никого из воинов — они все охраняли храм снаружи, а находившаяся внутри толпа была в полной растерянности. И тут молодая женщина вспомнила светлую тень, что проводила их с Неоптолемом почти до самых ступеней храма и отступила, лишь повинуясь ее резкому окрику. Ее верный пес — он шел за ними, будто чуя беду.
— Тарк! — закричала она что есть силы. — Тарк, на помощь! Сюда, Тарк, ко мне!
Ей и в голову не пришло, что она кощунствует, призывая пса под своды храма, да и о каком кощунстве можно было думать там, где у священного алтаря совершалось убийство?
Гигантский пес, мелькнув золотой молнией, пронесся мимо кричащей в ужасе толпы, подлетел к Андромахе и тут же, повинуясь уже не голосу, а взгляду и движению руки, кинулся сзади на убийц. Он сразу прыгнул на спину одному из них, и тот, едва успев вскрикнуть, упал с перекушенной шеей. Еще прыжок, и еще одно тело рухнуло в корчах на белые мраморные плиты.
В то же время меч Неоптолема поверг еще одного врага, потом второго, третьего…
И тогда они поняли, что будут убиты все. Смятенный крик «Бежим!» потонул в визге и вое, и уцелевшие, выставив перед собою мечи, бросились к выходу из храма. Тарк успел настичь двоих, и оба остались в оскверненном ими святилище. От входа пес повернул, не решаясь покинуть свою хозяйку.
Неоптолем тоже рванулся за убийцами и сумел заколоть еще одного из них посреди зала. Наружу выскочили только пятеро из шестнадцати и, кинулись прочь, пользуясь тем, что растерявшаяся охрана, не поняв сразу, что произошло, устремилась в храм, а не за ними.
Юный царь Эпира, весь залитый кровью, отшвырнул от себя труп врага и повернулся, ища взглядом остальных. Их не было, да и он уже почти ничего не видел. Багровый туман застилал ему глаза. Он еще пытался удержаться на ногах, выронив кинжал, хватаясь за воздух и глухо хрипя, потом упал навзничь. По телу пробегали судороги, он бился на мраморном полу, и красные ручейки растекались, заполняя щели между плитами и окружая юношу сетью кровавых квадратов.
Вопли толпы вдруг умолкли. Только несколько надрывных женских рыданий еще раздавались, нарушая страшную тишину.
— Неоптолем! — закричала Андромаха, подбегая и падая на колени возле юноши. — Неоптолем, ты видишь, ты слышишь меня?!
— Вижу.
Он смотрел на нее расширенными совершенно черными глазами: непомерно увеличенные от боли зрачки поглотили их настоящий цвет.
— За-чем… Зачем ты пришла в храм с кинжалом?
Он пытался взять ее за руку, но судорога сводила пальцы, они скользили по плечу женщины, срывались, цеплялись за складки ее хитона.
— Я не думала ни о чем дурном… Я…
— Я знаю, — он хотел засмеяться, но с хрипом и кашлем изо рта вырвались темные сгустки крови, и он едва не захлебнулся, однако продолжал говорить. — Я знаю, ты не меня хотела… ты себя… чтобы не изменять, чтобы оставить все сыну… и остаться… остаться с Гектором… Вот… ты победила! Я умираю, ты — царица, твой сын — наследник… и ты не изменила…
— Нет, Неоптолем, нет, мне не надо этого!
Пока царь говорил, она нашла дрожащими пальцами его руку и стиснула в своей. Но едва он умолк и вновь по его лицу и телу прошла мучительная судорога, Андромаха вздрогнула и подняла голову. Вокруг них стягивалось кольцо человеческих лиц, возбужденные, тревожные, испуганные голоса начинали разрывать страшную и гибельную тишину.
— Охрана! — крикнула молодая женщина, вдруг возвысив голос и ощутив, что на ней, именно на ней собрано сейчас внимание и повиновение всей этой ошеломленной толпы. — Охрана, сюда!
— Мы здесь, царица!
Мощный мужской голос раздался позади толпы, но через несколько мгновений Пандион уже стоял рядом, наполовину вытянув из ножен меч. — Что нам делать? — воин смотрел то на полубезжизненное тело своего царя, то на склонившуюся над ним женщину, которую его царь только что перед богами и людьми назвал своей женой и преемницей царства.
— Лекаря сюда, и немедленно! — голос Андромахи все креп, и она уже почти не узнавала его, таким он стал сильным и звонким. — Бинты и все, что есть, для остановки кровотечения. И догнать убийц! Догнать! Быстрее!
— Они, боюсь, уже в городе, госпожа! — сокрушенно воскликнул Пандион. — Где их там искать? Мы виноваты… не поняли сразу…
— Кто они?! Кто?! — молодая женщина обводила взглядом лица воинов. — Кто-нибудь их знает?
— Это были спартанцы, — один из охранников пнул ногой валявшийся на каменных плитах окровавленный меч. — Такие мечи у нас не делают. И, сдается мне, одного из них я узнал — он утром был во дворце с Менелаем.
— Прикажи воинам бежать к гавани, Пандион! — резко проговорила Андромаха. — Пускай гребцы выводят корабли и лодки от пристани и перегораживают бухту. Не выпускать отсюда спартанцев, пока я не разрешу! Пандион, ты понял?
— Да, царица! — твердо ответил воин.
— А сейчас лекарей, лекарей, и скорее!
— Да, царица…
— Лекарь сейчас будет здесь! — произнес младший жрец, подбегая к Андромахе. — Я тотчас же позвал его…
— Не нужно уже никаких лекарей… — еле слышно выдохнул Неоптолем, как во сне слышавший все, что говорилось. — Это — воля богов. Пусть так и будет. Ты свободна, моя Андромаха!
Женщина почувствовала, как его пальцы слабеют, разжимаются и начинают холодеть. И одновременно смертельный холод окатил ее сердце.
— Нет, Неоптолем! — крикнула она. — Нет, нет! Я не хочу, чтобы ты умер… Держись! Ты нужен мне, слышишь…
— Уже нет… — он еще пытался смеяться, но ничего не получалось. — Ты можешь сама.
— Прости меня! — молодая женщина захлебывалась, плакала, задыхалась. — Я не понимала до конца. Я люблю тебя, Неоптолем!
Его пальцы, только что остывшие и почти разомкнувшиеся, до боли, до хруста в суставах, вновь сжали ее руку.
— Пов-то-ри…!
— Я люблю тебя, муж мой! Не оставляй меня!
Глава 9
— Я убью тебя! Убью! Щенок, мальчишка, ничтожество, не способное думать! Как ты мог угодить в этот бабий капкан?! Кого ты послушался?! Дрянь! Безумец! Ты можешь стать причиной войны и раздора, каких ахейские племена не знали уже пару столетий! Все, что сделал твой отец, мой брат, ты сейчас пустил по ветру!
Менелай метался по своему походному шатру, тому самому роскошному шатру, что стоял еще под Троей, и что был сейчас поставлен на берегу бухты. Разъяренному царю в нем было тесно, он то и дело натыкался на опоры, спотыкался о походные сумки и сундуки, пинал их ногами и отшвыривал от себя, будто пытаясь этим дать выход своему бешенству.
Орест все это время стоял, прислонившись к одной из опор, совершенно неподвижный и безучастный — к гневу царя, к его угрозам, вообще ко всему миру вокруг.
Все решилось для него получасом раньше. Тогда, когда он, весь в крови и в пыли, еще содрогаясь от возбуждения, вбежал в шатер Гермионы и крикнул ей, смятенно вставшей ему навстречу:
— Мы убили его! Убили! Он еще жив, но ему не выжить!
Орест не сомневался, что говорит правду. Он не был воином и не участвовал в войнах, но раны и смерть ему приходилось видеть, к тому же его воспитывали опытные воины, и он хорошо знал, какие раны несут гибель. Без сомнения, Неоптолем был убит — ему нанесли, по меньшей мере, шесть или семь наверняка смертельных ран. Невероятная сила, дикое сопротивление, нож, оказавшийся в его руках и повергший мертвыми половину убийц (человек пять досталось страшному псу, прибежавшему на помощь царю), — все это не меняло дела: уже выбежав из храма, Орест обернулся и успел увидеть, как юный царь упал, корчась в судорогах. Он должен был умереть.
— Вы убили его? Ты в этом уверен?
Голос Гермионы как-то странно звенел.
— Да, я уверен. Я не видел его смерти, но он умрет непременно. Он смертельно ранен и, скорее всего, сейчас уже мертв.
— Так будь же ты проклят, убийца!
Этот пронзительный крик вырвался у царевны вместе с истерическим рыданием. Она бросилась к Оресту, растопырив пальцы, будто хотела вцепиться ногтями в его глаза. Но тут же запрокинула голову, схватила себя за волосы и завыла, дико раскачиваясь из стороны в сторону.
— Он умер! — вопила Гермиона. — Мой Неоптолем! Мое сердце, мое сокровище! Умер от рук грязных трусов, которые напали шестнадцать на одного, с мечами на безоружного! Ублюдки, скоты, псы! Вы убили самого отважного и самого прекрасного из ахейцев!
Орест стоял перед нею уже в совершенном оцепенении.