— Здравствуй, Гектор! Что тебя так развеселило?
— Прежде всего твои слова. Ты сказал: «доплыли за ночь»… И еще мне очень весело от того, что ты все же проснулся. Если честно, мы все немного испугались… Знаешь, сколько ты спал?
Ахилл в недоумении посмотрел на чисто выбритые щеки брата, затем тронул ладонью свое лицо. Щетина на его щеках была уж точно не двухдневная…
— Я… Я ничего не помню, Гектор. И ничего не понимаю.
— И не можешь помнить! — воскликнула, возникая из-за мачты, Пентесилея. — Ты же спал трое с половиной суток!
— Что, что?!
Должно быть, у Ахилла был совершенно ошарашенный вид, потому что рассмеялись уже все трое. Но при этом они явно испытывали облегчение.
— Мы пытались тебя будить, — сказала амазонка, — но это было бесполезно.
— И опасно! — добавил, ухмыляясь, Гектор. — Ты только что-то бурчал, а когда я попробовал потрясти тебя за плечо, отмахнулся, да так, что я едва не вылетел за борт… Я читал во всяких сказаниях, что бывает такой богатырский сон, что великие богатыри могут спать и по пять, и по шесть суток, но думал, что это все-таки преувеличение сказителей.
— А я решила, что это из-за той дряни, которой мы все надышались в пещере Цирцеи, — вставила амазонка. — Ты ведь перед этим еще и отравился дурманом, которым ведьма окуривала входящих в ее дворец. Вот вместе и получилось такое снотворное. Только все равно это было долго, и мы уж не знали, как быть.
Ахилл снова провел рукой по лицу, испытывая страшное смущение. Он представил себе, как напугал его близких такой долгий сон, и как все это дико выглядело, и ему стало не по себе. Краска разлилась по щекам героя, но выросшая за эти дни щетина отчасти скрыла ее.
— Хорошо бы воды! — проговорил он, отводя глаза и поднимаясь на ноги. — А еда какая-нибудь есть?
— Охотники уже высаживаются на берег, — сказал Неоптолем. — Потерпи, вскоре будет свежая дичь.
— Вскоре?! — не сдержался герой. — Да я сейчас слопаю весло или кусок паруса. Дайте еды, или вам придется меня похоронить на этом берегу!
— Подожди хотя бы, пока воины выволокут судно из воды! — засмеялся Гектор. — А для этого нам всем тоже лучше сойти с него. Мы не такие уж легкие.
Герои последними спрыгнули с носовой части корабля на рыхлый влажный песок. Мирмидонцы уже цепляли канаты к носовой части, чтобы, ухватившись за них, сдвинуть тяжелый груз. Некоторые собирали и относили в глубь пляжа сброшенные с бортов тюки с оружием, пустые бочки для воды, корзины для снеди.
— С пробуждением тебя, Ахилл! — крикнул Одиссей, стоявший по колено в воде, со связкой дротиков на плече.
Его трудно было узнать: хитон до колен, коротко подстриженная борода, аккуратно расчесанные вьющиеся волосы, — все это делало его моложе лет на десять. От лохматого полунагого дикаря с острова Эрея не осталось и следа.
— По пятнадцать человек к бортам с двух сторон, двадцать человек, берись за канат! — командовал кормчий. — По-тяну-ли!
Однако корабль глубоко зарылся килем в песок, да и люди были измотаны долгим переходом и перенесенными испытаниями, и тяжелое большое судно не поддавалось их усилиям.
— Тянем, тянем! Давайте дружнее и сильнее! — закричал Неоптолем, в свою очередь, берясь за канат.
Корабль дрогнул, стронулся с места и вновь увяз в песке.
— Да ну вас всех к лягушкам в болото! — взревел Ахилл. — Так у вас не скоро допросишься куска лепешки! А ну, посторонитесь!
Герой оттолкнул двоих или троих воинов, ухватился обеими руками за выступающий носовой брус, крепче уперся ногами и потянул что есть силы. Упрямое судно резко дернулось и стремительно поползло вперед. Мирмидонцы, тянувшие канат, почувствовали, что груз стал словно вдвое легче, те же, что, стоя по пояс в воде, толкали корабль в борта, просто попадали, потеряв равновесие.
— О, Зевс-громовержец! — вырвалось у кормчего. — В жизни я такого не видывал…
— И это ты с голоду так ослабел? — воскликнул Одиссей. — А что будет, когда ты перекусишь?
— Стойте, достаточно! — закричал Неоптолем. — Корабль уже весь на суше, и уже никакой прилив его не достанет. — Отец, довольно, прошу тебя, или ты оторвешь носовой брус! Эй, что у нас осталось из еды? Сюда ее, скорее — не то мой отец совсем рассердится…
На корабле нашлись только несколько сухих лепешек и вяленая рыба. Возвращаясь после страшного шторма за своим отцом, дядей и мачехой, Неоптолем рисковал остаться вообще безо всяких припасов, потому что они и так уже были на пределе, а юноша потратил лишние двое суток на этот путь, однако ему даже не пришло в голову отказаться от поисков. Его опытный кормчий привел корабль точно к тому месту, где был остров Ээя или Эрея, но острова они не нашли! Решив, что все же отклонились от нужного направления, мореплаватели развернули корабль и стали двигаться по кругу, надеясь, что вот-вот увидят на горизонте очертания скалистого берега, с которым их недавно столкнула роковая буря. По счастливой случайности, а вернее всего, по воле Того, кто уже столько раз спасал троянских героев в самых безысходных случаях, корабль оказался вблизи бурдюка-поплавка. Правда, он чуть не ушел в сторону, но отчаянный подвиг Пентесилеи привел все к благополучному исходу…
В последующие три дня попутный ветер непрерывно наполнял потрепанный парус эпирского судна, и оно уверенно шло к Пелопоннессу, до которого, судя по звездам, оставалось дней пятнадцать пути. Однако, корабль сильно пострадал в шторм и требовал починки, но главное — необходимо было немедленно пополнить запасы пресной воды и провизии.
Явившийся на пути судна небольшой, заросший невысоким лесом островок был новым даром судьбы.
С одной стороны высокие скалистые берега этого кусочка суши почти отвесно обрывались в море, и пристать там было невозможно, зато с юга островок, точно стражи, обступали утесы, и из-за них большие волны во время штормов не добирались до берега — мощные ребристые камни резали их в клочья. К тому же и сам берег здесь изгибался внутрь удобной бухтой, и склон его был пологим, а вдоль воды тянулся очень широкий песчаный пляж. Правда плыть к нему пришлось, минуя эти самые утесы, и это было небезопасно, но для искусного кормчего провести судно при ровном ветре и почти спокойном море мимо скал было делом нетрудным. Он стал на носу, отдав рулевое весло Неоптолему, велел свернуть парус и грести не слишком быстро, и корабль, лавируя между каменными столбами, спокойно подошел к берегу и с ходу зарылся носом в мягкий песок. При этом судно, конечно, встряхнуло, оно накренилось на бок, и этот толчок прервал, наконец, богатырский сон Ахилла.
Привыкшие к нежданным потрясениям скитальцы готовы были встретить и здесь любую неведомую опасность, однако на сей раз их ожидания оказались напрасны — островок был безлюден, тих и не таил в себе ничего, что могло бы стать новым препятствием на их пути домой.
Корабль сильно пострадал во время шторма, на его починку и просмолку днища нужно было потратить не менее двух дней, да и сами мореходы нуждались в отдыхе, а потому Гектор, посоветовавшись со своими спутниками, принял решение сделать остановку на три дня. Всем хотелось как можно скорее продолжить дорогу домой, но все понимали, что царь Трои прав: и корабли, и люди имеют свой предел прочности…
Кормчий Неоптолема — его звали Филиппом, и из сорока девяти лет жизни тридцать он провел в плаваниях — уверенно сказал, что в ближайшие десять-двенадцать дней сильных штормов не будет. Он слишком хорошо знал море, чтобы ошибаться в таких предсказаниях, а значит, время на отдых у скитальцев было.
На островке не было крупных животных, зато здесь во множестве водились кролики, которых истребляли до сих пор только коршуны и совы, а на двух маленьких озерах, спрятанных в чаще леса, гнездились утки и гуси. С северной стороны, на скалах также обитало немало птиц — чайки, бакланы, кайры, морские ласточки густо заселяли утесы. Все это обилие дичи позволило охотникам очень быстро пополнить запасы мяса. Неплохо ловилась и рыба, а на склонах гор удалось набрать несколько мешков лесных орехов. Пресную воду нашли сразу же: из леса, как раз с южной стороны, вытекала речка, бравшая свое начало в одном из лесных озер. Вода в ней была очень чистая, и, к радости Гектора, без малейшего привкуса серы…
Что до кормчего Филиппа, то он больше всего обрадовался, обнаружив на островке небольшую рощицу черных сосен, вполне пригодных для смоловарни. Запас смолы на корабле был, однако две смоляные бочки во время памятного шторма пришлось сбросить за борт, вместе со всем лишним грузом, чтобы облегчить корабль, принявший на борт людей с разбитого судна…
Из пальмовых листьев и потрепанного паруса, давно замененного новым, соорудили несколько навесов. Ночевать в лесу Неоптолем, по совету Гектора, твердо запретил — как ни спокоен казался островок, в чаще вполне могли водиться ядовитые змеи и насекомые.
С починкой корабля и заготовкой съестного путешественники справились за два дня и на третий день отдыхали, нежась в тени навесов и купаясь в теплой, как молоко, воде бухты.
— Ты ведь согласен, что мы должны по пути в Эпир зайти на Итаку и отвезти домой Одиссея, да, брат? — спросил Гектор, вылезая в очередной раз из набегающей на берег невесомой волны и ложась рядом с Ахиллом на горячий песок.
Ахилл лежал на животе и развлекался, играя с пойманным во время купания маленьким, меньше ладони, крабом. Он то отпускал крабика и наблюдал, как тот деловито и упрямо топает на своих членистых ножках к воде, то снова оттаскивал его назад, опрокидывал на спинку, потом переворачивал и выпускал вновь. Краб возмущался таким издевательством, широко раскрывая продолговатый рот и очень забавно пуская пузыри. При его выпученных, сильнее, чем у лягушки, глазах и воинственно поднятых клешнях, казалось, будто он и в самом деле бранится, что есть силы…
— Одиссею мы обязаны жизнью, — проговорил Ахилл, выкапывая рукой ямку в песке, опуская туда своего пленника и наблюдая, как тот из нее вылезает. — Конечно, мы должны довезти его до дому. Итака ведь на пути к Эпиру, да и нам, кстати, неплохо будет сделать еще одну останов