— Жаль. Мне очень жаль его, Паламед, поэтому я очень надеюсь, что он не вернется, и мне не придется этого делать.
Самозванец расхохотался.
— Чудесно! Но… — он резко оборвал смех и нахмурился. — Но мне важно знать вот что: ребенок тебе не мешает?
— Какой ребенок? — недоуменно спросил Гелен.
— Астианакс. Ты ненавидел Гектора, значит ненавидишь и его сына. Но имей в виду, я сорву твои планы, если ты не дашь клятву, что не собираешься убить мальчика. Какие бы счеты мы с тобой ни сводили, восьмилетний ребенок здесь ни при чем!
Лицо Гелена оставалось таким же жестким и злым, но на губах появилась улыбка.
— Зря ты лукавишь, Паламед. Ты ведь отлично знаешь, что я уже не раз и не два нарушал клятвы, а значит, могу тебе поклясться, а потом нарушу любую клятву. Ты просто успокаиваешь таким образом свою совесть. Мол, ты лучше, чем я. Может быть, лучше… Хотя по сути мы — одно и то же. Мы оба предали своих, оба пытаемся стать мужьями чужих жен. А что до мальчишки… Тут ты можешь никаких клятв не требовать — я его пальцем не трону. Потому что взять Андромаху можно только, пока он жив. Пока она за него боится, пока надеется обеспечить ему какое-то будущее, она будет смиряться с обстоятельствами, переступать через свои желания, будет жертвовать. Если его не будет, ее уже ничем не сломишь, ее хрупкий облик — одна видимость, на деле она тверже кремня. Ты доволен?
— Вполне. Раз тебе выгоднее, чтобы мальчик был жив, то я спокоен. А теперь ответь: когда я получу корабль, чтобы отправиться на Итаку?
— Как только я женюсь, — Гелен улыбнулся. — Надеюсь, это произойдет уже завтра. Сегодня еще кое-что должно случиться, и это кое-что поможет царице быстрее принять решение.
Паламед вздохнул.
— Ты хитрее нас с Одиссеем, вместе взятых, Гелен! Словно весь Тартар, со всеми его тварями сидит в твоей голове. Что ты там еще задумал? Опять отравишь колодец, или…
— Стоп, стоп! — взмахнул рукой прорицатель. — Я не говорил тебе, что отравил колодец, так что свои догадки оставь при себе. А о том, что я задумал, ты скоро узнаешь. Потерпи.
— И еще вопрос, — Паламед вновь подошел к кусту и остановился прямо над ним. — Ты сказал, что, возможно, поедешь со мной на Итаку, чтобы подтвердить перед Пенелопой и всей сворой ее женихов, что я — ее муж. Не откажешься ехать?
Гелен пожал плечами.
— От молодой жены уезжать обидно. Но, думаю, поеду. Если ты станешь царем на Итаке, у меня будет хотя бы один надежный союзник. Но если здесь все пройдет не так гладко, как хотелось бы, ехать будет небезопасно. Впрочем, я думаю…
Последней фразы Гелен не успел докончить.
Все время, что Астианакс подслушивал беседу заговорщиков, вокруг него, среди ветвей куста, вился целый рой мошкары. Иногда мушки больно кусали мальчика, и он терпел их укусы, не выдавая себя ни одним движением. Но в тут одна мушка, вертясь у самого его лица, то ли втянутая его дыханием, то ли по собственной неосторожности, влетела прямо в ноздрю маленького лазутчика! Это было так неожиданно, что мальчик даже не успел вспомнить советы Пандиона, как можно удержать чихание. Он и подумать об этом не успел — чихнул так громко, что весь мушиный рой вылетел из куста, пестрым облачком взвившись над зеленой завесой.
Заговорщики, стоявшие как раз над самым кустом, от неожиданности отпрянули и одновременно схватились за оружие.
— Что это?! — завопил лже-Одиссей. — Кусты чихать не умеют! Это твои соглядатаи, Гелен, или кто-то следит и за мной, и за тобой?!
— Это уж точно не мои соглядатаи! — Гелен резким движением обнажил свой короткий меч и замахнулся. — А ну, выходи, кто бы ты ни был, или я изрублю этот проклятый куст в крошево!
— Стой-ка! — Паламед ухватил его за локоть. — Да ведь куст совсем низкий. — Неужто там может поместиться взрослый человек, да спрятаться так, чтобы его было совсем не видно?
Астианакс в первые мгновения испытал одно-единственное желание — выскочить из куста и что было силы кинуться бежать. Но это мгновение ужаса прошло, и он увидел, что заговорщики стоят как раз между ним и кратчайшей дорогой к тропе, а обогнуть их будет нелегко: они, скорее всего, успеют его перехватить. К тому же мысль о бегстве показалась ему позорной — он, сын великого Гектора, кинется, как заяц, улепетывать от этих подлых предателей?! Он помнил рассказы матери о том, что его отец, когда тому было восемь лет, сражался на равных с двумя-тремя опытными воинами. Правда, это были учебные бои, но ведь в учебном бою противники дерутся почти по-настоящему, только не убивают друг друга…
Как змея, он проскользнул под гибкими ветвями и появился перед ошеломленными заговорщиками, правда, по другую сторону куста. Может быть, подсознательно сработала самозащита, а может быть, с той стороны просто было легче пролезть, но, так или иначе, куст оказался между юным лазутчиком и его врагами.
— Я прятался, чтобы узнать ваши мерзкие замыслы! — крикнул мальчик, обнажив кинжал. — И я узнал достаточно, чтобы рассказать царице, кто вы такие на самом деле! Ничего у вас теперь не выйдет!
— Ну вот, Паламед, вот и тот, о ком ты так тревожился… — проговорил Гелен. — Вот теперь мне, скорее всего, на самом деле придется его убить, хотя пока что нужно его взять живого: в моей игре он — слишком важная кость[76].
У Паламеда вырвалось короткое выразительное ругательство, и он тоже вытащил из ножен оружие.
— Попробуйте взять меня! — воскликнул Астианакс. — Посмотрим, как у вас получится! Хоть одну гадкую душу я отправлю к Аиду на суд! У вас души грязные, как жабы из лужи, и Харон[77] будет плеваться, когда такие увидит! Нападайте, ну!
— Попробуйте взять меня! — воскликнул Астианакс
— Полегче, щенок! — рявкнул Гелен. — Или ты решил, что могуч, как твой отец? Так это вряд ли. Ты послабее будешь. Может, и не намного, но с двоими взрослыми воинами не сладишь. Бросай свой кинжальчик и иди-ка сюда, пока еще можно решить дело по доброму. Если ты нас слушал, то знаешь: я хочу только добра твоей матери и не желаю смерти тебе.
— Ты хочешь украсть то, что не твое, поганый лжец! — голос мальчика зазвенел от ярости. — Мама никогда не выйдет за тебя, а Неоптолем скоро вернется, и Гектор вернется, и Ахилл тоже! Тогда от вас даже потрохов не останется! Уроды!
В бешенстве Гелен ринулся в обход куста и замахнулся, кажется, позабыв, что сын Гектора нужен ему живым… Но земля у воды была скользкая, прорицатель слегка оступился, и ученик Пандиона, лучшего воина Эпира, моментально этим воспользовался. Отразив направленный в него удар меча, он сделал стремительный выпад. Кинжал был слишком короток, чтобы достать грудь Гелена — достал только руку с мечом, но лезвие вошло глубоко.
У Гелена вырвался короткий крик боли.
— Теперь я тебя точно убью, выродок! — прохрипел он, перекладывая меч из правой руки в левую — правая была проткнута почти насквозь.
В это время с тропы, ведущей к озеру, послышались голоса.
— Гелен, Гелен, ты здесь? — кричал кто-то из-под зеленой завесы.
Почти сразу в проеме показались двое мужчин, судя по всему, горожане.
— Что случилось? — крикнул прорицатель, оборачиваясь, но продолжая краем глаза следить за каждым движением мальчика, неожиданно оказавшегося таким опасным противником.
— Троянские поселенцы захватили поселок на севере, у пролива между Эпиром и Керкирой[78], взяли береговые укрепления и перебили стражу на них! Местные жители вооружаются, собираясь сражаться с ними. Царице доложили, и она с отрядом мирмидонцев поехала туда…
— Чего и следовало ожидать! — проговорил Гелен, поглядывая то на замершего в боевой позиции Астианакса, то с некоторой тревогой на свое предплечье и бегущую по нему струйку крови. — Ясно было, что она поедет их мирить… Ха-ха!
— Это и есть твой план? — усмехаясь, спросил Паламед.
— Да, это он и есть. Надеюсь, ни троянцы ни разгневанные мирмидонцы не убьют царицу. Это в мои планы совсем уж не входит. Но междоусобица начнется знатная… И теперь я один могу ее усмирить. Понял, что я говорю, Гекторов выродок? Последний раз: бросай кинжал и сдавайся. Тогда я ограничусь тем, что отстегаю тебя ремнем и надеру уши. Ну!!!
— Будь ты проклят при жизни и после смерти! — закричал мальчик и, забыв осторожность, сам кинулся на прорицателя.
Но на помощь Гелену уже бежали те двое, что явились с сообщением — это были, конечно, его люди. Паламед тоже поднял свой меч. Мальчик понимал, что не справится с ними, об этом и думать было нечего. Но сдаться?.. Им?!
— А ну-ка, прочь от царевича, собаки! Прочь, я сказал!
Астианакс не удержался — завопил от восторга. Между ним и его врагами выросла, будто взявшись ниоткуда, громадная фигура Пандиона.
Пандион, как обычно, не размышлял и не медлил. Его меч, взлетев, опустился длинной сверкающей дугой, и один из горожан упал на землю с рассеченной головой. Второй с воплями отпрянул.
— Стой, Пандион, стой! — закричал прорицатель. — Ты же ничего не знаешь! Мальчик подслушал наш разговор, но ничего не понял и ранил меня кинжалом. Он ведь еще ребенок!
— Я все понял, Пандион! — Астианакс уже стоял рядом с мирмидонцем, потрясая окровавленным кинжалом. — Они все наврали! И про отца, и про Неоптолема… И этот вот… он не Одиссей никакой! Они все-все врут!
— Ах, вот оно как! — воин нахмурился. — Вот оно как, значит… И, раз так, случайно ли именно сейчас эти приблудные троянцы напали на наш поселок?
— Это он все подстроил! Не случайно! Не случайно! — кричал мальчик, указывая на Гелена. — Он хочет заставить маму жениться! То есть… ну… Чтобы он и она…
В путаных словах Астианакса трудно было сразу разобраться, но Пандион, кажется, отлично понял, что к чему.
— Оружие на землю! — крикнул он заговорщикам и их сообщнику. — Я не буду повторять два раза.
Горожанин, кажется, готов был подчиниться приказу: грозный воин привел его в ужас. Гелен раздумывал, не теряя хладнокровия. Что до Паламеда, тот был определенно не трус и не собирался сдаваться. Возможно, он бы первым кинулся на Пандиона, но тут со стороны тропы вновь послышались голоса, и в проеме показались и высыпали на берег человек пять, одетых в легкие доспехи и вооруженных луками. Это были не воины дворцовой охраны, не мирмидонцы. Пандион узнал в них лучников из тех, что с недавнего времени по приказу царицы охраняли гавань — приказ был отдан после неудачного нападения на Эпир троянских морских разбойников. Эти охранники все время не ладили с мирмидонской стражей, считали, что у мирмидонцев больше прав, что их куда лучше кормят, что им куда больше позволяют. Должно быть, Гелен хорошо все это знал и воспользовался их недовольством, переманив некоторых на свою сторону.