— Я тебя тоже. Но так уж получилось…
— Похоже, ты меня не убьешь? — немного удивленно спросил Паламед.
— По твоему, я столько возился, перевязывая тебе голову, чтобы удобнее было расшибить ее кулаком? — без улыбки спросил Ахилл. — Я знаю, сколько ты тут напакостил, знаю, что именно ты помог заманить в ловушку Неоптолема, и этого я тебе никогда не прощу. Но не мне с тобой разбираться. К тому же ты спас жизнь моему племяннику, и он говорит, что ты с самого начала требовал от Гелена, чтобы мальчику ничто не угрожало.
— Это правда, — кивнул Астианакс.
— У меня было только одно безумное желание, — усмехнулся раненый. — Мальчик слышал… Он слышал весь наш разговор с Геленом. Но все это бред. Одиссей, как я понял, жив, и все мои надежды — полная глупость.
— Если ты о Пенелопе, то у тебя не было бы надежды, и будь Одиссей мертв, — спокойно заметил герой. — А теперь, если можешь, вставай. У меня нет желания тащить тебя до наших кораблей на себе. А вот ты, племянник, полезай ко мне на плечи — после суток с лишним, проведенных на этом кедре, думаю, тебе неплохо отдохнуть. И не спорь.
Мальчик и не думал спорить. На широких плечах богатыря ему сразу стало так хорошо и спокойно, что он очень скоро заснул, опустив голову на затылок Ахилла, утонув лицом в его мягких волнистых волосах. Андромаха некоторое время шла рядом, но вскоре Ахилл понял, что она вот-вот станет отставать, и подхватил ее на левую руку, как когда-то, пять лет назад, когда он бегом домчал ее до подножия гор, чтобы жена Гектора успела предупредить жителей троянского поселка о походе ахейцев и о необходимости засыпать подземный ход. Андромаха только улыбнулась, и тоже склонилась к его плечу.
Паламед шел следом, искоса поглядывая на Тарка, бежавшего позади всех и смотревшего на ахейца без злобы, но с настороженностью, не оставлявшей сомнений в приказе, который дал псу его хозяин. Впрочем, Паламед и не собирался бежать, в любом случае он знал, что догнать его быстроногому Ахиллу ничего не стоит — и без Тарка справится.
Три часа спустя, когда солнце уже сильно перевалило за полдень, они оказались над кромкой берега, круто уходившего к заливу, где стояли два корабля — Неоптолема и Одиссея.
На узкой полоске галечного пляжа, окаймлявшего высокие утесы, были разведены несколько костров, в котлах бурлила вода — варилось мясо, гребцы с обоих кораблей либо несли караул, либо занимались ловлей рыбы, либо купались и отдыхали.
Став над самым краем берега, Ахилл высоко поднял обе руки и трижды развел их в стороны. За берегом снизу наблюдали — тотчас все, кто сидел вокруг костров, повскакали на ноги, а трое воинов бегом кинулись к самому высокому утесу и стали карабкаться на него. Один из них тащил зажженный факел.
— Там, на утесе, мы заранее сложили большой костер и покрыли кучей водорослей, — пояснил герой, спуская на землю женщину и мальчика, сонно протиравшего глаза. — Сейчас костер зажгут, и столб дыма подаст сигнал Авлоне. Она должна была после полудня подняться наверх, на башню, либо послать кого-нибудь — Эфру, Феникса, кого-то надежного, чтобы ей вовремя сообщили. Теперь Авлона будет знать, что мы нашли тебя, Астианакс, и она может уходить.
— А если ей не дадут? — в тревоге спросила Андромаха.
— Тогда ее дело — дождаться нас, а уж это она сумеет. До ночи мы возьмем Эпиру. Это ведь просто. Только бы обошлось без лишних смертей!
По крутой тропе они спускались довольно быстро. Как и прежде, последним был Тарк, не сводивший глаз с Паламеда. Что до ахейца, то во время спуска у него явилась малодушная мысль нарочно оступиться и рухнуть с высоты в сотню локтей на жесткую гальку. Это сразу освободило бы его… Но ахеец тут же подумал, что в случайность падения никто не поверит, а показать такую трусость… Нет уж, лучше еще раз взглянуть в глаза Одиссею.
Они одолели две трети спуска, и уже стало возможно без труда разглядеть людей на берегу. Андромаха, шедшая сразу за Ахиллом и Астианаксом, ясно увидела среди стоявших полукругом воинов огромную фигуру в черном хитоне, с волной черных волос, растрепанных ветром. Она видела его еще с самого верха, но старалась не смотреть, боясь, что ошибается, что это — обман зрения, что все это вообще сон и сейчас исчезнет. У нее кружилась голова, она цеплялась за камни, царапая руки, чувствуя, что может упасть. Ахилл, угадав ее состояние, обернулся и предложил:
— Тебя спустить, а?
— Нет, нет! Я сама… Пропустите, пропустите меня!
Она соскользнула по краю тропы, чудом не оступившись и, как сумасшедшая, рванулась вниз, одолев последнюю часть спуска за несколько мгновений, увлекая за собой дождь мелких камешков и песка, скользя, спотыкаясь, но продолжая этот безумный бег. Ахилл только ахнул, не успев ее удержать, однако поняв, что она, невредимая, уже почти внизу, перевел дыхание и подхватил подмышки мальчика, готового ринуться следом за матерью.
Гектор, который тоже увидел ее еще на кромке обрыва, сделал несколько шагов навстречу, испытав запоздалый ужас от ее головокружительного спуска… И тут у великого героя позорно задрожали колени — он лишь страшным усилием заставил себя устоять на ногах.
— Андромаха! — крикнул он хриплым чужим голосом.
— Гектор!
Она протянула руки, уже почти добежала до него, прежняя, юная, с тем же вихрем колдовских бронзовых волос, вся будто горящая в лучах полуденного солнца. В трех шагах круто остановилась, пошатнулась и упала у его ног, коснувшись лбом его сандалий.
— Андромаха!!!
Пораженный и испуганный, он нагнулся, подхватил и поднял ее к своему лицу.
— Что с тобой? Что?
— Здравствуй, Гектор! — выдохнула она. — Прости меня!
— Великий Бог, за что?! Это я… я хотел просить прощения. Я потерял вас, не сумел защитить, не находил так долго. За что мне прощать тебя, жена?
—. Я была женой другого.
— Не была, — его голос стал прежним, но ломался и дрожал. — Я все знаю. Неоптолем рассказал мне…
— Да хватит же вам целоваться! Отец, ты меня не узнал, что ли?
Возмущенный голос Астианакса, успевшего спуститься и подойти вплотную к обнявшимся родителям, вернул их в действительность. Гектор выпустил жену, обернулся и подхватил кинувшегося ему на шею сына.
— Вот это да! Это как же ты так рос, что такой вырос?! Ахилл, ты точно нашел того самого мальчика, а не другого?
— Того, того! — успокоил брата герой. — Другие мальчики не высидят сутки с лишним на верхушке кедра, чтобы не сдаваться врагам, не смогут после этого еще и взяться за меч, и вообще другие мальчики на нас с тобой так не похожи, разве нет?
Глава 10
Наблюдая за всем этим, Паламед, спустившийся с тропы последним, устало опустился прямо на жесткую гальку, трогая рукой повязку на голове, за время пути пропитавшуюся с левой стороны стороны кровью. Однако кровь стала подсыхать и больше не проступала. Почти исчезло и головокружение. Ахеец с интересом осматривал берег и корабли, а Тарк, верный приказу, усевшись в двух шагах от пленного, тянул носом воздух и чуть-чуть косил янтарным глазом на ближайший дымившийся над костром чан.
Крепкая рука легла сзади на плечо ахейца, он вздрогнул и обернулся.
— Ну, здравствуй, Паламед!
Этот голос заставил пленника вздрогнуть. Как ни готовил он себя к встрече со своим заклятым врагом, ее внезапность застигла его врасплох.
Обернувшись, он снизу вверх взглянул на стоявшего рядом человека и с трудом узнал его. Нет, за те восемь с лишним лет, что они не виделись, Одиссей изменился мало. Вернее, изменилось не его лицо, но что-то другое, какая-то глубокая суть, которая почти не меняет черты лица, но заставляет видеть его по иному.
— Здравствуй, Одиссей. Хоть я и не рад тому, что ты здравствуешь.
— Догадываюсь.
Одиссей опустился на землю рядом с Паламедом, и Тарк, приподняв верхнюю губу, чуть слышно рыкнул.
— Я его не украду, пес! — примирительно сказал базилевс, на всякий случай, отодвигаясь чуть дальше. — А тебе, Паламед, хочу сказать совсем немного, так что уж потерпи. Я догадался, вернее, почти догадался, что это ты решил выдать себя за меня. Не удивляйся. Во-первых, мы походим друг на друга внешне, я это и прежде замечал, во-вторых ты тогда исчез с берега явно не смытый волнами, как думали некоторые, и я всегда знал, что ты жив, и не сомневался, что захочешь мне отомстить. А в-третьих, я ведь отлично знал, что ты любишь Пенелопу.
— Чтоб тебя муравьи сожрали! — вскрикнул пленник, сразу утратив все свое хладнокровие. — Какое твое дело, собака?! И как ты мог догадаться об этом? Как?!
Он резко дернулся, порываясь вскочить, но предупреждающий, уже громкий рык Тарка заставил его вновь рухнуть на гальку. Он видел перекушенную шею троянского разбойника, который перед тем его едва не убил, и знал, что Тарку ничего не стоит сделать это и с его шеей…
— За собаку я бы заставил тебя ответить, — спокойно проговорил Одиссей. — Но ты ранен, это во-первых, во-вторых, Тарк вот тоже собака, и я не могу презирать его. Он за всю свою собачью жизнь не совершил и одной сотой тех подлостей, в которых мы с тобой можем упрекнуть себя. Что до Пенелопы, то тут догадаться было нетрудно. Я еще в Спарте понял, что перешел тебе дорогу, но ведь она сама меня выбрала… И вот теперь в Эпире появляется вдруг человек, который выдает себя за меня. Почему в Эпире? Да ясно, почему. Ты решил помочь Гелену захватить власть здесь, а он, небось, обещал тебе помочь одолеть женихов, которые осаждали на Итаке мою жену. Уж не знаю, надеялся ли ты и ее убедить, что ты — это я, в конце концов, после восемнадцати лет отсутствия даже такое возможно, но затея была, в общем, не такая уж глупая… Однако, вот видишь, я жив.
— Да, — сухо бросил Паламед и отвернулся. — Повезло опять тебе.
— Если только это можно назвать везением! — воскликнул Одиссей. — Впрочем, что гневить богов… Да, мне повезло. И тебе, потому что и ты, и я уже должны быть мертвы не по одному разу. Слушай, Паламед, я знаю, что виноват перед тобой.