— Царь, нам придется затаскивать корабль глубже на берег. Прости, если мы причиним тебе неудобство. А госпожу царицу и наследника я прошу сойти — нас мало, а корабль тяжел. Не гневайтесь.
— Никто и не гневается, — Неоптолем привстал на локте и мысленно оценил высоту корабельного борта. — И отчего ты, Филипп, просишь сойти только царицу и Астианакса? Я тоже сойду.
— Пожалуй, лучше нам тебя вынести, — возразил кормчий. — Эй, воины, сюда!
— Да при чем здесь воины! — уже резко оборвал юноша. — Сам справлюсь. После этого зелья, которым меня напоил отец, я и боли-то не чувствую. Астианакс, ну-ка, дай мне хитон. Вот так. Только последи, чтобы мама не очень испугалась, когда увидит, что со мной произошло.
С этими словами Неоптолем ухватился одной рукой за свесившийся с мачты канат, подтянулся на нем, добрался до борта и затем, опершись на борт обеими руками, ловко перебросил через него свое тело и, под дружный приветственный вопль столпившихся вокруг гребцов, спрыгнул вниз, сумев встать на здоровую ногу. Правда его тут же замутило от приступа боли и слабости, однако он ухитрился никому этого не показать.
— Ну? Что вы так смотрите? Найдет мне кто-нибудь палку, или самому поискать? Хорошо бы с развилкой, чтобы опереться плечом. Мне пришлось долго лежать, и я с удовольствием пройдусь, пока обещанная Филиппом буря еще не началась.
— А лучше сразу отойти поближе к берегу, — посоветовал кормчий. — Вон к тому монолитному выступу. Судя по всему, ни лавины, ни потоки с гор ни разу не спускались по этой глыбе, значит, в случае чего она нас защитит. И едва ли сама обрушится, если только не будет землетрясения… Там, к тому же, торчит несколько скал поменьше, и среди них ветер будет не так страшен. Эй, гребцы, живее, живее! Все лишнее из кораблей вон и за дело!
Астианакс, действительно, сильно возмужал за прошедший год и за те несколько дней испытаний, которые ему пришлось пережить. Неоптолем боялся, что мальчик ахнет и разрыдается, увидев его увечье, но царевич не дрогнул. Если слезы и появились в его глазах, он не дал им вылиться.
— Вот палка, возьми!
И он протянул Неоптолему шест с развилкой, на котором только что крепился чан для приготовления обеда. Как ни крепко его вбили в мелкую гальку, мальчик сумел расшатать и выдернуть палку.
— А другой рукой можешь опереться на мое плечо, — сказал он, подходя к Неоптолему. — Я выдержу, не думай!
Андромаха, глядя на них, улыбнулась. Ее поразило, как в сыновьях Ахилла и Гектора с новой силой проявилась удивительная, могучая дружба, связавшая меж собой двух братьев задолго до того, как они узнали о своем родстве, еще тогда, когда им приходилось быть врагами. Неоптолем и Астианакс теперь любили друг друга так же чисто и самоотверженно, и не приходилось сомневаться, что с годами эта дружба станет только прочнее. Даже если они расстанутся.
«А ведь они расстанутся! — с невольной тоской подумала молодая женщина. — Мы уедем с Гектором в Трою, а Неоптолем… Как сумеет он жить со своей бедой, со своим одиночеством? Но ведь и поехать с нами он ни за что не согласится! Великий и всемогущий Бог! Как-нибудь, ну хоть как-нибудь, помоги ему! Прошу Тебя!»
— Идите скорей к берегу! — крикнула она сыну и Неоптолему. — Филипп прав: вон, облака уже клубятся над самой кромкой, и ветер становится все сильнее. А я послежу, чтобы все самое нужное тоже перенесли подальше от кораблей: не хотелось бы, чтоб пропала аптечка, или что-нибудь еще… Эй, Паламед! — она махнула рукой пленнику, сидевшему на том же месте, под охраной Тарка. — Иди тоже к берегу. Тарк, к берегу! Буря идет!
— Скрывайтесь под выступом скалы! — напутствовал Филипп. — Ветер сейчас с моря, но он переменится, чтоб у меня жабры появились, если не переменится! И тогда сюда вниз полетят всякие неприятные подарки: сучья, камни, может, целые деревья…
Неоптолем шел, опираясь на сучковатую палку, и удивлялся тому, что идти таким образом вроде бы и не очень трудно. На плечо Астианакса юноша старался не давить, и мальчик обиделся:
— Ты думаешь, я такой же слабый, как был год с лишним назад? Я стал куда сильнее, правда!
Молодой царь улыбнулся.
— Вижу. Но ведь я же не смогу всю жизнь на тебе висеть. Все равно должен научиться сам.
Но вскоре поддержка Астианакса очень пригодилась юноше. Ветер, дувший им в спину, стал вдруг так силен, что раненого пошатнуло, и он упал бы, если бы мальчик что есть силы не сдавил его локоть и не подставил ему уже не плечо, а всю спину. Последние шагов двадцать он почти пронес друга на себе, и ветер едва не ударил их о каменную стену берега.
— Вот это ураган! — Неоптолем не сел, а рухнул на камень под скалистым выступом. — Филипп был прав. Эй, гребцы, заканчивайте с кораблями! Если их унесет в море, мы выстроим другие, а если вас расшибет о камни, будет куда хуже! Андромаха, слышишь? Сюда, скорее!
Волны ворвались в узкую, казалось бы, хорошо защищенную от любого шторма бухту, и хотя их сила была все же невелика, пенные гребни взлетели выше бортов выволоченных на берег кораблей, с шумом рухнули на их борта, хлестнули внутрь.
— Правильно ты оттуда ушел! — заметил Астианакс. — Там теперь все равно мокро. Я помогу маме, да?
Андромаха, шатаясь под натиском ветра, тащила к скалам сумку с аптечкой и бинтами, которой путешественники очень дорожили, и мальчик поспешил ей на помощь. Но еще раньше подоспел Троил, вместе с гребцами вытаскивавший корабли на сушу. Покуда люди добирались до скал, ветер внезапно и резко переменился: теперь он дул с берега и был так же силен.
— Вот так разгулялся нынче Борей![82] — завопил Филипп, растирая колено, которым ударился о камень. — Ну, кораблики, благодарите мою мудрость, не то вас уже тащило бы вон из бухты. А ведь здесь, среди скал, ветер куда слабее, чем там, наверху. Лишь бы наших воинов не свалило и не смело этим ураганом!
— Это кого сметет? — крикнул Неоптолем. — Это моих отца с дядей сметет, что ли? Думай, что говоришь!
— Их вряд ли! — отозвался Филипп. — Я бы на месте ветра поостерегся… А других… Эй, смотрите-ка! Какая странная птица! Похоже она зацепилась за сосны!
Люди, скрывавшиеся меж скал, подняли головы и посмотрели на кромку берега в том направлении, куда указывал кормчий. Правда, эту самую кромку видели не все: опасаясь, что летящие с берега трава, сор, листья могут попасть им в глаза, многие не высовывались из-под нависающей над берегом скалы. Однако любопытный Астианакс, не утерпев, выскочил из убежища.
— Никогда таких птиц не видел! — вскричал он. — Больше на летучую мышь похоже. И… Ой! Смотрите! У нее же ноги, как у человека!
Теперь уже почти все вылезли из-под скалы и увидели, что птица, пронесшаяся над кромкой берега и как-то странно зацепившаяся за изогнутую над обрывом сосну, действительно не похожа ни на одну из птиц. Она была белая, крылья ее имели как бы квадратную форму и просвечивали, будто были совсем тонкие. Одно крыло порвалось, из него торчала сосновая ветка. А в середине этих невероятных крыльев угадывалась темная человеческая фигурка, и ясно видны были две ноги, которыми «птица» пыталась достать ствол сосны, чтобы за него уцепиться.
— Да это ведь человек! — вскричал один из гребцов. — Человек, который летел на крыльях! Боги великие! Не иначе, как гарпия… А что, если она на нас нападет?! И с нами ни Ахилла, ни Гектора, ни Одиссея… А наш царь ранен.
— Впервые слышу, чтобы у гарпий были тряпочные крылья! — воскликнул Неоптолем.
Никто не заметил, как он, опираясь на свой костыль, подошел к остальным. Молодой царь стоял, не обращая внимания ни на бешеный ветер, ни на летевшие сверху ветви и траву.
— Что вы — ослепли и не видите, что это полотно, натянутое на какие-то палки? Как эта штука смогла поднять и утащить человека, непонятно, но при таком ветре все может быть… А человека-то надо спасать, или он упадет!
В это самое время ветка сосны, на которой повисли тряпочные крылья, обломилась, и летун обрушился вниз, успев, однако, выдернуть руки из ременных петель на поперечной перекладине квадратной рамы. Пролетев локтей десять, он схватился за ствол другой, более тонкой сосенки. Та угрожающе закачалась, и смотревшим снизу стало ясно, что ее корни долго не выдержат — отважному летуну предстоит все равно упасть, правда, с высоты не в сорок, а примерно в тридцать локтей… При этом он, казалось, не был напуган и спокойно продолжил свои попытки найти опору ногами, но обрыв в этом месте был, как назло, совершенно ровный.
— Авлона! Это же моя Авлона! — в ужасе закричала царица. — Это она!
— Андромаха, не бойся, я спущусь! — долетел с высоты голос девушки.
Но было ясно, что ей не спуститься… Корни сосенки дрогнули, ствол накренился еще ниже…
— Спасите! — крикнула Андромаха. — Спасите мою сестру!
— Паруса! — громовым голосом, в этот миг очень похожим на голос своего отца, воскликнул Неоптолем. — Сюда паруса, скорее! И натянуть их всем вместе!
Почти все сразу поняли замысел молодого царя и кинулись исполнять приказ, однако снятые с мачт паруса лежали свернутые, придавленные камнями, вблизи кораблей — никто не подумал, спасаясь от урагана, захватить их с собой. А времени уже не оставалось. Сосенка снова дрогнула, корни захрустели… Последним усилием девушка попыталась уцепиться руками за шершавый склон, но камень крошился под ее пальцами, сдирая с них кожу.
— Авлона! Прыгай! Сюда! Ну!!!
Упав на колено изуродованной ноги, другой крепко упираясь в землю, Неоптолем запрокинул голову и раскинул руки.
— Прыгай! Я поймаю!
В то мгновение, когда корни маленькой сосны с треском вырвались из камней, юная амазонка обеими ногами оттолкнулась от стены обрыва, перевернулась в воздухе, камнем полетела вниз, затем снова перевернулась, смягчая падение, и упала прямо в подставленные руки Неоптолема.
Юноша, не удержавшись, вскрикнул, опрокинулся на спину, но, прежде, чем потерять сознание, успел выдохнуть: