[22]? И к кому он? К Хауфре?
Белокурая амазонка в ответ презрительно фыркнула.
— Ну да! Как бы к нему. Как бы везиру срочно надо узнать, сколько колесниц можно будет отправить в ливийский поход, не оставив славный Мемфис и двор фараона без этих колымаг! До похода, если я правильно поняла, по крайней мере семь дней, а он является на рассвете, будто уже время собирать отряды… Ну, сейчас они там поговорят, и могучий Панехси будет тут как тут в этих комнатах! А то мы глупее летучих мышей и не понимаем, что ему нужно на самом деле!
— Боюсь, ему безразлично, понимаем мы или нет, — пожала плечами Пентесилея. — Не кричи на весь дом, Альда, не то ты и Сети разбудишь, а он и вовсе ни при чем. Правда, он все равно встает чуть позже рассвета — начальник охраны фараона не имеет права на лишний сон. Ну что же, раз везир не сказал прямо, что он ко мне, то я и не должна ждать его. Захочет — отыщет, не захочет, я не загрущу… Гектор, дай мне Патрокла: я пойду прогуляюсь по саду.
— И я с тобой! — воскликнул троянец, аккуратно заворачивая племянника в пеленку. — У меня такое чувство что явился как раз тот человек, о котором ты не успела мне рассказать, да?
— Тот самый, — кивнула молодая женщина, еще сильнее хмурясь.
— Тем более. Я очень хочу на него посмотреть.
— И он на тебя тоже, шлемоблещущий царь! — вновь вмешалась неугомонная Альда. — Он уже спрашивал Хауфру, здесь ли ты, будто и так этого не знает. У-у-у, змей! Хорошо, что я как бы просто жена хозяина, и мне нет надобности встречаться с ним и любоваться его надменной рожей!
— Это жаль, что ему не надо с тобой встречаться, Альда, — негромко и как бы про себя заметила Пентесилея. — Может, тогда он бывал бы здесь реже… А мы дали имя сыну Ахилла! Его зовут Патрокл.
— А вот это чудесно! — сразу заулыбалась жена Хауфры, — Патрокл? Патрокл… Что-то знакомое.
— Ты не могла знать того, в чью честь он назван, — покачала головой Пентесилея. — Патрокл, близкий друг моего мужа, без малого год, как погиб. Идем, Гектор. Хотя, кажется, мы опоздали!
При этих ее словах в дверь постучали, и на пороге нарисовался черным силуэтом раб-нубиец.
— Госпожа! (это относилось к Альде). — Госпожу Пентесилею ищет гость твоего мужа, везир Великого Дома…
— Еще перечисли все его названия и прозвания, Тека! — оборвала раба Альда. — Вот она, госпожа, а дальше спрашивай у нее, где она захочет беседовать с везиром, здесь или…
— Здесь, — сказала Пентесилея спокойно. — При его нетерпении он, я полагаю, уже на лестнице, ведущей сюда.
Она оказалась права. Почти сразу за дверью ее покоя послышались тяжелые уверенные шаги, и в комнате появился человек, чье имя уже немало сказало Гектору, потому что когда-то, еще будучи троянским царевичем, он не раз слышал его ото всех, кто бывал на берегах Нила. Упоминали это имя и нубийский царь Нуманта, и его предатель-брат Колуба. В Египте имя Панехси, везира фараона, звучало с особой значительностью. Потому что этот человек и вправду был вторым, а по сути, быть может, и первым человеком страны. Он стал везиром еще при отце Рамзеса, фараоне Сетнехте, и носил этот сан уже более двадцати лет. Власть его многие считали безграничной.
Панехси в ту пору исполнилось пятьдесят два года. Среднего роста, хорошо сложенный и всегда чисто выбритый, он казался моложе своих лет, и только его глаза, совершенно черные, так что зрачка в них было почти не видно, глубоко посаженные, постоянно полуприкрытые массивными веками, были старше лица. Они смотрели чаще всего прямо, и от этого порою казались неживыми. Само же лицо везира, породистое, с крупными волевыми чертами, было достаточно подвижно, а речь его иногда порывиста и стремительна.
Сын простого воина, он отличился некогда при подавлении восстания, поднятого сирийцем Ирсу[23]. Восстание угрожало самому существованию Египетского царства, часть которого была захвачена мятежниками, а в остальных землях зрела народная смута. И военачальники, которые помогли тогда фараону Сетнехту удержать власть, получили особые, неслыханно щедрые награды. Панехси стал хранителем царской казны, затем номархом в одном из южных номов. Но он хотел жить в главном городе и быть рядом с фараоном, чего многие, даже очень сильные люди опасались — Сетнехт, раскрывший не один заговор против себя, был подозрителен и жесток ко всякому, в чьей верности мог хотя бы чуть-чуть усомниться. Однако он приблизил к себе Панехси и вскоре сделал его везиром. Умный, властный и волевой царедворец не разочаровал и его сына. Рамзес, удаливший от себя многих приближенных отца, везира оставил на прежнем месте. Правда, среди знати ходили слухи, что Великий Дом просто побоялся посягать на человека, прочно державшего в своих руках почти все управление страной. Злые языки нередко утверждали, что Панехси сам может сместить фараона, если тот станет мешать ему, и что именно из-за этого в последние годы Рамзес избегает возглавлять длительные боевые походы, дабы не оставлять Египет в руках своего всесильного соперника…
Везир вошел в комнату Пентесилеи один — его воины и рабы-нубийцы, сопровождавшие колесницу, остались у порога дома. Только Хауфра, первым принявший придворного, следовал за ним, но и он остановился возле двери.
Панехси сделал несколько шагов и остановился. Он успел увидеть своими неподвижными глазами сразу всю комнату и всех, кто в ней был, но его взгляд остановился только на лице царицы амазонок.
— Здравствуй, Пентесилея! — на миг он застыл в двух шагах от нее, затем слегка поклонился. Везир кланялся очень редко, и со стороны это выглядело так, будто он сам себя потянул за невидимую нить и немного изогнул.
— Здравствуй, Панехси! — ответила молодая женщина, не шелохнувшись. — Но ты кланяешься мне в присутствии моего царя. Это не годится.
Везир улыбнулся.
— Вот как! У тебя есть царь? У амазонок бывают цари?
— Я оставила свой народ, — спокойно, будто впервые что-то объясняя, сказала Пентесилея. — У меня есть муж, и я ему повинуюсь. А он повинуется своему царю и своему брату. Имя царя Трои — Гектор, ты знаешь его, и сейчас он перед тобою.
Гектор подошел к ней и стал рядом, тем самым вынудив Панехси посмотреть на него снизу вверх. Тот, видимо, понял это, и его черные глаза сверкнули. Одновременно, попав в полосу света, остро сверкнул громадный скарабей, выточенный из редчайшего черного алмаза и вделанный в золотое ожерелье везира.
— Здравствуй, троянский царь, непобедимый Гектор! — сказал египтянин, едва заметно сделав ударение на слове «непобедимый». — Я — везир Великого Дома, мое имя Панехси, и это ты уже знаешь. Мне и с тобой нужно поговорить, но сначала я должен поговорить с Пентесилеей.
— Говори, — спокойно произнесла царица амазонок. — Вряд ли у нас с тобою есть тайны, которые от кого-то нужно скрывать.
По лицу везира скользнула тень, его губы негодующе дрогнули, но он овладел собой.
— Хорошо. Как хочешь, Пентесилея. Вопрос у меня к тебе всего один… Мне сказали, что ты намерена принять участие в походе против мятежных ливийцев.
Она кивнула.
— Да. Я приму в нем участие.
Панехси нахмурился.
— Я не могу тебе этого позволить!
Он произнес эти слова резко и твердо, словно не ожидал возражений. Гектор, зная Пентесилею, подумал, что сейчас последует вспышка ее гнева. Однако царица амазонок осталась невозмутима.
— И не позволить тоже не можешь, Панехси, — пожала она плечами. — Приказ о походе отдан фараоном, а отрядом командует брат моего мужа. И тот и другой знают о том, что я буду в отряде.
— Но готовлю этот отряд и выделяю ему снаряжение я! — теперь везир уже не скрывал ни волнения, ни раздражения. — И если я скажу фараону…
— То ничего не изменится, — в синих глазах Пентесилеи сверкнули и погасли колючие искры. — Для Рамзеса главное — победа в этом походе. А для тебя?
— Твое участие победы не обеспечит! — зло произнес Панехси.
Она рассмеялась.
— Я не такой великий полководец, как Гектор, но сражаюсь я не хуже. И раз уж Гектору дают для битвы с тремя тысячами врагов всего полторы тысячи воинов, то я буду совсем не лишней.
— Ты можешь погибнуть! — проговорил везир, и страх, прозвучавший в его голосе, вдруг объяснил Гектору, что происходит и что движет сейчас этим могущественным царедворцем. Он смотрел на Пентесилею, и этот взгляд, и дрожь в голосе против воли его выдавали… Кажется, Пентесилея тоже прекрасно это понимала, и она была готова к этому разговору заранее.
— Любой воин может погибнуть, Панехси. И это не повод избегать битвы.
— У тебя — маленький сын! Или ты не женщина? — почти с мольбой проговорил везир.
— У моего сына есть отец, которого я хочу ему вернуть, а это во многом зависит от нынешнего похода, — ответила молодая женщина, приподнимая младенца и прикасаясь губами к его выпуклому лобику. — Я права, Патрокл? Да?
Лицо везира совсем потемнело. Он не привык, чтобы ему возражали, а что еще хуже, сейчас он был бессилен, он не мог настоять на выполнении своей воли, и это приводило его в бешенство.
— Сто против одного, что твоего мужа нет в живых, и ты сама это понимаешь, Пентесилея! — глухо произнес он, отводя глаза от ее пронзительного взгляда. — И если погибнешь ты, у мальчика никого не останется.
— Останется Гектор, его дядя и наш царь, — невозмутимо отрезала амазонка, не дрогнув и не смутившись. — Или в твои планы входит и смерть Гектора, о везир Великого Дома?
В этих словах прозвучал вызов, и Панехси, услыхав их, едва заметно вздрогнул. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и везир фараона первым отвел взгляд.
— Я не понимаю тебя, — сказал он.
— Я еще плохо говорю на вашем языке, — улыбнулась Пентесилея. — И возможно, что-то сказала не так. Но, думаю я, все было сказано так, как надо, Панехси. На этом и закончим. Ты хотел поговорить с Гектором, да?
— Да, — внезапно овладевая собой, ответил везир. — Но лучше будет, если Гектор сам приедет ко мне сегодня вечером. Нам нужно многое обсудить.