— Всем молчать! — крикнул Гектор, покрывая своим могучим голосом общий шум. — Страже нести караул. Враги близко, и они вовсе не там, где говорил нам этот человек. Шерданы мертвы, и нас теперь тысяча против трех тысяч. Если их только не больше… Ну, урод, говори теперь: кто приказал тебе это сделать?
Тефиб молчал, опустив голову. Внезапно отчаянным движением он рванул к себе кувшин и, наклонив горлышко, глотнул. Гектор расхохотался.
— Ты решил, что я идиот?! Для чего мои люди тащили бы сюда отравленную воду? Она совсем из другого колодца. Да и от той воды ты подыхал бы час, не меньше, судя по тому, как умерли воины-шерданы. Я жду ответа на свой вопрос, и не выводи меня из себя!
— Я… Мне приказал это сделать Мерикара!
Гектор ожидал услышать известное ему имя, но то, которое назвал предатель, было совершенно незнакомо.
— Это еще кто? — спросил он, обращаясь не к Тефибу, а к своим военачальникам.
Анхафф усмехнулся.
— Второй хранитель казны фараона. К армии он прямого отношения не имеет. Вероятно, он лишь чей-то язык и тень чьей-то воли…
— И тот, чью волю он передал, весьма крупная фигура, коль скоро отбросил такую немаленькую тень! — сказал Гектор.
— А я что говорил! — воскликнул Харемхеб, с торжеством глянув на начальника колесничих.
— И давно Мерикара приказывает тебе служить врагам Египта? — спросил Гектор Тефиба. — Что вообще заставило тебя? Ты же египтянин! Или ты раб?
— Я — должник! — воскликнул Тефиб. — Я должен Мерикаре столько, что не расплачусь, даже если всю жизнь буду отдавать все, что заработаю! Если бы я отказался помогать ливийцам и исполнять приказы Мерикары, он забрал бы моих сыновей в медные рудники! Что мне было делать?
— Донести фараону о замыслах казначея! — сказала Пентесилея. — И тогда в рудниках оказался бы он.
— Разве Великий Дом услышит такого, как я? — голос предателя вновь сорвался на хрип. — Разве мне, ничтожному, возможно было бы дойти до фараона?
— Всегда легче назвать себя ничтожным… — Гектор перевел дыхание, вдруг сразу успокоившись: он понимал, что только его хладнокровие может сейчас спасти положение, или капкан захлопнется, и войско погибнет. — Ну, ладно! А теперь говори: раз ты, как я понимаю, исполняешь уже не первое поручение этого Мерикары, которому я желаю полететь в Тартар вверх ногами, то, значит, знаешь, и все планы врагов. Итак, ты хотел вести нас к крепости. Да?
— Да, — ответил Тефиб.
— Значит, в крепости уже не египетский отряд? Там ливийцы? Ну, что ты молчишь? Я прав?
Тефиб ответил едва слышно:
— Ты прав, великий! Уже четыре луны назад ливийцы захватили крепость.
Стоявшие вблизи египетские военачальники и воины вскрикнули. Все, наконец, стали понимать то, что давно уже понял Гектор — по воле могучего изменника, находившегося вблизи самого фараона, их войско отправили на верную гибель!
Гектор поднял руку, призывая всех молчать.
— Я еще не все услышал. Тихо! Говори, Тефиб: сколько ливийцев в крепости?
— Чуть больше тысячи.
— А те силы, что вне ее… Они сейчас идут за нами?
Изменник покачал головой.
— Они идут навстречу, чтобы обойти ваше войско сзади и ударить в случае, если ты не пойдешь к крепости, либо перехватить вас, если вы сумеете отступить, наткнувшись в крепости на врагов. Этот их отряд насчитывает две с половиной тысячи человек.
Полководец нахмурился. Люди вокруг него вновь зашумели, еще яснее понимая, в какое почти безвыходное положение они попали.
— Нас всех приказано истребить? Да? Говори же!
Тефиб отвечал уже почти равнодушно:
— Все египтяне должны погибнуть. Я передал приказ предводителям мятежников… Приказано дать уйти вот этой женщине, амазонке. Тебя, великий, они должны взять в плен.
— Ого! — изумился троянец. — Ливийцы, сколь я слышал, пленных не берут. Или берут только для продажи в рабство. Зачем же им я?
— Этого я не знаю, — ответил Тефиб. — Правда, не знаю.
— Ты им затем, — глухим и еще более низким, чем обычно, голосом проговорила Пентесилея, — что коль скоро мне удастся уйти и я доберусь вновь до Мемфиса, то кое у кого появится еще одна великолепная возможность ставить мне условия! Тогда мне будут не только обещать, может быть, отыскать моего пропавшего мужа, но и, может быть, спасти из рук ливийцев тебя!
— Змей двухголовый! — прошептал Гектор и затем быстро огляделся. — Так… Если я правильно понял тебя, ехиднино отродье, то отряд ливийцев в две с половиной тысячи движется сейчас по этому вот ущелью?
— Да.
— Надо немедленно повернуть назад! — воскликнул Анхафф.
— Поздно, — спокойно возразила Пентесилея. — Если мы пойдем в обход ущелий, то потеряем слишком много времени, и они встретят нас по другую сторону высохшей реки, которую мы миновали вчера. — А если втиснемся вновь в первое ущелье, нас в нем и настигнут, а там драться невозможно.
— Но, быть может, они еще далеко! — предположил Харемхеб.
— Их конница в двух часах езды, — сказала амазонка, опускаясь на колено и касаясь ладонью земли. — Я слышу их. Нет, нам не успеть уйти. И, в любом случае, конница движется быстрее колесниц. Они бы нас догнали.
— Будь проклят, предатель! — завопили вокруг несколько человек. — Прежде, чем перебьют нас, надо разорвать на куски этого ублюдка!
— Прежде, чем перебьют нас, надо постараться перебить врагов! — резко оборвал воинов Гектор. — Что это вы раскричались? Две с половиной тысячи каких-то ливийцев, каких-то паршивых разбойников, которым страшно принять честный бой и которые устраивают противникам западни… И мы их испугаемся и побежим?
Пентесилея улыбнулась. Такой оборот ей нравился.
— Здесь будем драться? — спросила она.
— Нет.
С высоты своего роста Гектор еще раз осмотрелся и затем, подойдя к своей колеснице, вскочил на нее.
— Слушать всем! Сейчас мы поднимемся на плато, то, что над ущельем. Это надо сделать быстро и по-возможности тихо. Поднимаются только пешие, колесницы остаются внизу. Харемхеб! Лазутчика связать и покрепче, — если он сбежит, голову я сниму с тебя!
— О, об этом не беспокойся! — воскликнул молодой военачальник. — Что-что, а вязать мы, египтяне, умеем на славу…
— Хорошо. Анхафф, будь возле меня, я скажу, что предстоит делать тебе и бойцам на колесницах. Пешие, вперед! Когда будете наверху, я к вам поднимусь.
Глава 9
— Скажи, отец, а почему гиксосы разрушали наши храмы? Они так боялись наших богов?
— Наверное, они боялись, что наши боги окажутся сильнее духов, которым молились они. Тем более, что впоследствии так и произошло. Послушай, Атуни, уже скоро полдень. Становится слишком жарко, и тебе лучше пойти в дом. Там и читать удобнее.
— Но в доме не прохладнее. Там даже душнее, а здесь, под тенью деревьев очень хорошо и так легко дышится! Папа, ну побудем еще немножко в саду! А то ты ведь скоро опять поедешь к фараону… Старшие сыновья тети Альды в школе, маленький Анх-Гор с утра наигрался и спит, и мне опять до вечера придется быть одной… Ну пожалуйста!
Девятилетняя Атуни, дочь Сети, начальника охраны фараона, сидела на широкой деревянной скамье, под шатром огромного ивового куста. Тонкая, очень смуглая, с большими, сильно вытянутыми к вискам глазами, похожими на лиловые сливы, с прямыми, до пояса иссиня-черными волосами, одетая в белую воздушную юбочку и широкую полупрозрачную накидку из бледно-голубой кисеи, девочка походила на диковинную птичку, укрывшуюся среди густых ветвей от дневного зноя. Она устроилась, подогнув под себя босые ножки и разложив на коленях прошитые листы папируса. Это был один из списков любимой многими египтянами «Истории о нашествии гиксосов и их изгнании из пределов двух царств»[30]. Сети, потерявший во время эпидемии черной язвы всех своих детей, кроме Атуни, уделял ей много внимания и сам обучил ее читать, хотя в этом возрасте большинство девочек еще только-только начинали узнавать грамоту, а иные не умели читать и писать до самого замужества[31].
Обычно Сети бывал на службе целыми днями, возвращаясь лишь к вечеру, и Атуни оставалась под присмотром рабынь. Живая и смышленая, она не любила сидеть дома, а проводила время с сыновьями Хауфры и Альды, вместе с ними бегая, играя и, так же, как и они, учась приемам кулачного боя, стрельбе из лука, верховой езде и прочим чисто мужским искусствам. Альда, сама обучавшая сыновей, только радовалась участию в их занятиях маленькой дочери Сети — амазонке, само собою, и в голову не приходило, что эти упражнения не для девочки. Не приходило это и в голову Сети — он считал, что будет вовсе не плохо подготовить Атуни к любым поворотам судьбы. Когда же старшие два мальчика стали днем посещать школу, шалунья полюбила уединяться в саду, где с удовольствием читала все подряд, особенно то, что касалось войн и подвигов — здесь тоже сказывалось влияние воинственной тети Альды.
Но больше всего девочка радовалась, когда Сети удавалось днем отлучиться из дворца и приехать к ней, либо пораньше вернуться вечером.
Отец сидел на скамье подле дочери, рассеянно вертя в руке ивовую веточку и постепенно обрывая с нее длинные светлые листочки. Обычно он охотно беседовал с маленькой шалуньей, но в этот день был рассеян: слишком много мыслей занимало его и не давало сосредоточиться.
Сад вокруг его дома был ухожен и разбит на аккуратные аллеи. Деревья и кусты давали густую тень даже в самый огненный полдень, а множество самых разнообразных цветов заливали все вокруг густым и сладким запахом, от которого пьянели даже пчелы, до самого заката сновавшие меж разноцветных бутонов и соцветий. Водой сад снабжали два колодца со специальными приспособлениями — шадуфами, которые позволяли доставать воду, не прикладывая большой силы. Рабы-садовники очень любили эти забавные сооружения, состоящие из столба и длинной-длинной перекладины с грузом на коротком конце. К длинному концу крепилась веревка с кожаным ведром, которое и опускали в колодец, чтобы затем грузило, опускаясь, вытягивало его наверх. Атуни, однако, злилась на шадуфы: однажды, когда ей было всего шесть лет, она вздумала сама достать ведро воды и ухитрилась до половины опустить кожаную бадью вниз, но грузило оказалось тяжелее девочки, и она с визгом и плачем взвилась на длинном конце перекладины и задрыгала ножками над жерлом колодца. Испуганная служанка кинулась на выручку и тут же спасла озорницу, но та с тех пор так и не смогла забыть обиды, полученной от «противной палки», как она прозвала шадуф.