— Царица! Это же царица Пентесилея! Это же она!
Но крик прозвучал уже в то мгновение, когда рука Гектора выпрямилась, стремительно и точно посылая копье в цель.
ЧАСТЬ IIIВЕЛИКИЙ ЯЩЕР
Глава 1
Ахилл мог ясно вспомнить только самое начало схватки.
Он помнил, как сидел на берегу, пытаясь перевести дыхание и преодолеть судороги в руках и в ногах. Еще немного, и из-за этих судорог он утонул бы. Ему пришлось провести в воде несколько часов: яростный прибой не давал выйти на сушу, постоянно оттаскивая назад, и он чувствовал, что теряет последние силы. Волны сорвали повязку с его головы, рана надо лбом кровоточила, его мутило от боли и слабости. Но он боролся — перед ним все время были расширенные глаза Пентесилеи, полные страха… Он впервые видел страх в ее глазах, страх и мольбу — она молила его не умирать! Это был последний ее взгляд там, на корабле, в то мгновение, когда их вновь ударило о камни, и черная пропасть поглотила все. Прибой немного ослабел, и герой сумел, нырнув под очередную волну, вместе с нею выброситься на берег. Почти теряя сознание, он встал, прошел немного, уходя от опасной кромки набегающей воды и пены, потом сел, дрожа от холода и от боли. Болела теперь не только рана на голове: много раз пытаясь выплыть, он разбил себе о прибрежные камни колени и локти и, кажется, сломал пару ребер.
— Ничего! — шептал он, кусая губы. — Ничего! Все хорошо… Только бы остались живы они — Пентесилея, Гектор, Авлона, мой маленький сын! Я знаю, что у меня будет сын!
Кругом никого не было. Над пустынным берегом разливался рассвет, где-то тонко, противно завывали шакалы, допевая свою ночную песню. Ахилл смутно видел невдалеке очертания высокой крепостной стены и подумал, что нужно найти силы добраться до нее и попросить помощи. Судя по тому, как изменили их морской путь шторма, судя по звездам, их могло прибить только к берегам Египта. Он знал, вернее еще смутно помнил язык египтян, а значит, мог с ними объясниться. Правда, знал он и о том, что отношения Египта и Троады никогда не были дружескими, хотя явно они и не враждовали. Кто знает, как примут здесь троянца, Да еще брата троянского царя? Но выхода не было — что мог он один, на этом чужом берегу, раненый и безоружный?
Сквозь шум в ушах он услышал голоса и вдруг увидел, что к нему бежит, по крайней мере, человек двадцать с поднятыми копьями. От первого броска он уклонился почти непроизвольно, лишь смутно осознав, что на него напали. Копье вонзилось в песок рядом с ним, и тотчас второе оцарапало плечо. Тогда сработала многолетняя реакция воина и он вскочил на ноги. Вместе с изумлением (отчего они напали?) разум волной захлестнуло бешенство — ах, вот вы как! Двадцать вооруженных на одного раненого!
Герой налетел на них раньше, чем третий воин успел метнуть копье, и пятеро или шестеро разлетелись в стороны, вопя от боли, сметенные его кулаками. Но вначале он бил не насмерть — он еще пытался подавить свой гнев и охладить их безумие.
— Я же не трогал вас! — крикнул Ахилл, вырывая копья еще у двоих и одним движением ломая их. — Я не нападал!
Он не был уверен, что правильно произносит египетские слова, но его, вероятно, поняли.
— Собака! — завопил один из воинов. — Проклятый мятежник! Ишь, как запел! И ты думаешь, мы тебя отпустим живым! Сюда, сюда, на помощь!
Уже потом Ахилл догадался, что его приняли за кого-то другого, и его неправильный египетский выговор только укрепил нападающих в их уверенности. На подмогу им бежали еще несколько десятков человек, и тогда герой понял, что придется драться всерьез. У него было мало надежды: голова все сильнее кружилась, кровь заливала глаза. Но выбора тоже не было.
Он уложил мертвыми человек сорок египтян, когда послышался крик:
— Это же не Мартаху! Тот бы такого не смог! Да у него и рожа другая — я же видел проклятого ливийского бунтаря! Эй, люди, постарайтесь его взять живым, или никто нам не поверит, что он один стольких убил! Пускай номарх хотя бы получит такую добычу, которая его умилостивит!
Первую наброшенную на него сеть Ахилл разорвал нечеловеческим усилием, срывая кожу с плеч и мускулов, задыхаясь, ибо одна из петель захлестнула ему горло. Прочно сплетенная из конского волоса сеть лопнула и упала к его ногам, а окружившие его враги взвыли от изумления и страха. Но кто-то тотчас метнул вторую сеть и, пока герой выпрямлялся, всем торсом налегая на впившиеся в кожу петли, сзади на голову ему обрушился страшный жестокий удар. Он вскрикнул, впервые за все время боя, не от боли, но от ярости и, развернувшись, уложил на месте здоровенного египтянина, ударившего его дубиной. И тут же его настиг второй удар, третий. Сеть все больше мешала двигаться, а боль поглотила сознание и свет, он уже ничего не видел. Последний удар пришелся спереди, как раз по ране, и тогда герой упал, зарывшись окровавленной головой в песок.
Он очнулся, видимо, спустя несколько часов. Очнулся и понял, что лежит на спине, и лежать мучительно неудобно, потому что руки заломлены назад и от локтей до ладоней скручены толстыми жесткими ремнями. Эти же ремни пересекали грудь, ими же были спутаны ноги от колен до щиколоток. Ремни были стянуты очень туго и успели сильно врезаться в тело, причиняя жестокую боль, не менее страшную, чем та, что по-прежнему наливала голову, затуманивая сознание. Мучительно ныли сломанные ребра с левой стороны, тем более, что один из ремней перетянул тело как раз в месте перелома.
Ахилл никогда в жизни не представлял себя в плену и тут же подумал, что еще совсем недавно просто сошел бы с ума от такой мысли. Но теперь он лишь усмехнулся про себя: «Ну вот тебе за твою самоуверенность, величайший воин Ойкумены! Полюбуйся на свою непобедимость…»
Стараясь не замечать боли, он сначала немного, потом что есть силы напряг руки, пытаясь разорвать или хотя бы ослабить ремни. Бесполезно! Напуганные невероятной мощью Ахилла, египтяне скрутили его толстыми ремнями из кожи бегемота и намотали их столько, что не порвал бы и сам бегемот! Тогда герой перевел дыхание, насколько это было возможно в его путах, и попытался осмотреться.
Он лежал на берегу широченной реки, неподалеку стояли две лодки, в которые египетские воины грузили какие-то кувшины и складывали свое оружие. Несколько человек стояли вокруг него, что-то живо обсуждая, но они говорили быстро и беспорядочно, а потому он почти ничего не понял.
Обращаться к ним сейчас, находясь в таком унизительном положении, Ахилл счел невозможным, к тому же у него не было сомнений, что после того, как он перебил египтян в таком количестве, они уже не станут его слушать и, уж в любом случае, не отпустят. Другое дело, если бы он мог предложить за себя выкуп. Но ведь и здесь, наверное, уже знают, что великая и некогда богатейшая Троя лежит теперь в руинах…
К нему подошел какой-то немолодой человек, в широком ожерелье с эмалью, с золотыми браслетами на полных, волосатых руках.
— Ты не ливиец? — спросил он, видя, что Ахилл очнулся.
— Нет, — ответил тот, с трудом размыкая окровавленные губы. — Я троянец.
— Вот как! — человек, казалось, был удивлен. — И ты не знаешь, что иноземцам разрешено приставать к берегам Египта только в установленных для этого гаванях[36]?
— Знаю, — Ахилл засмеялся бы, не будь ему так больно. — Я и не приставал. Наш корабль разбило бурей. Почему вы напали на меня?
Тут уже усмехнулся человек в ожерелье.
— Тебя приняли за мятежника-ливийца, которого давно разыскивает наша стража. Но такая добыча, как ты, тоже неплоха. Мы отвезем тебя к номарху, и пускай он решает, что с тобой делать. Ты явился сюда без ведома наших властей, напал на наших воинов, и по закону должен быть обращен в рабство.
— А вот это вряд ли получится! — почти спокойно сказал герой, и только сверкнувшее в его глазах бешенство выдало то, что он почувствовал.
В это время двое воинов поднесли к ним что-то длинное и, пыхтя от затраченных усилий, остановились.
— Это твое? — спросил начальник, указывая пленнику на то, что они притащили.
Ахилл взглянул и едва не вскрикнул, узнав свое копье! Оно оставалось на корабле, когда их швырнуло на камни. Выходит, прибоем его выкинуло на берег. Как же сильны были волны, если справились с древком «пелионского ясеня», окованным железными полосами!
— Мое, — ответил герой и отвернулся.
О, если бы он мог сейчас взять свое верное копье в руки!
Человек в ожерелье что-то приказал воинам, и они понесли «пелионский ясень» к одной из лодок.
— Номарх будет доволен! — воскликнул, обращаясь к начальнику, статный юноша, одетый почти так же, как и тот и, очевидно, его помощник. — Это копье он сможет дорого продать, хоть самому везиру! Ну, а этого красавчика, думаю, наш номарх захочет оставить себе… Слышишь, ты, разбойник, может статься, повелитель Нижнего нома посадит тебя в клетку, как диковинного зверя? А?
И он расхохотался, довольный своей шуткой.
— Если только номарх такой же дурак, как ты! — спокойно проговорил Ахилл, наконец, вспомнив, как звучит по-египетски слово «дурак».
По выражению лица молодого египтянина он тут же понял, что не зря напрягал память.
— Ах вот как, шакал поганый! Ну, ты у меня заскулишь! Эй, воины, ну-ка поверните эту тушу мордой вниз! Посмотрим, что крепче — ты или мой бич…
Длинный ремень засвистел в воздухе. Ахиллу показалось, что его ударили полосой раскаленного железа, так пронзительна была боль. Он не вскрикнул и не застонал только потому, что уже долго заставлял себя терпеть и крепиться. Второй удар был еще страшнее, третий пришелся по хребту и почти лишил его сознания. Руки героя были связаны сзади от локтей, и бич, впиваясь ему в спину и оставляя на ней багровые вздутые рубцы, одновременно полосовал плечи, и на каменных буграх мускулов сразу выступила кровь. Еще удар, еще…
— Яхмес, остановись! — человек в ожерелье сердито схватил юношу за руку. — Ты хочешь, чтобы в подарок номарху мы привезли труп? У него же и так разбита голова и все тело в кровоподтеках. Не будь ему уже худо, мы бы вряд ли взяли его. Мертвый он недорого будет стоить.