стежки на груди. Шкура ящера, треща, скользнула по его плечам и скомкалась у ног серо-зеленой бесформенной кучей. Все тело героя струями заливал пот. От левой ключицы медленно стекала тоненькая струйка крови.
— Гектор… — чуть слышно выдохнул он. — Пентесилея… Жена моя!
— Ахилл!!!
Два крика прозвучали одновременно, сразу заполнив все вокруг, заглушив изумленный возглас появившегося откуда-то Яхмеса, радостные вопли Авлоны. Два голоса, роднее которых он не знал, которые столько времени мечтал услышать снова…
— Ахилл!
И тотчас какой-то пронзительный звон возник в ушах, и тьма, густая, как небытие, поглотила сознание.
Глава 14
— Я думал, что убил его! — воскликнул Гектор, ладонью стирая пот с бледного, как воск, лица брата.
— Сумасшедший! Как ты мог такое подумать, когда мы оба видели, что он перехватил древко! — голос Пентесилеи был хриплым и дрожал. — Никогда бы не поверила, что возможно рукой удержать тяжелое боевое копье, пущенное с тридцати шагов…
— Да, ранка совсем неглубокая… — прошептал царь Трои, вновь проводя рукой по лицу и спутавшимся волосам Ахилла. — Он потерял сознание не от нее. Боги! В то мгновение, когда копье полетело, я услышал крик Авлоны и понял, что совершаю нечто ужасное, но было поздно!
Пентесилея склонилась к мужу, голову и плечи которого Гектор положил к себе на колени, и прикоснулась к его лбу сухими потрескавшимися за время похода губами.
— У него жар, — тихо сказала она. — Что с ним?
— Лихорадка! — подала голос стоявшая немного в стороне Авлона. — Он от нее чуть не умер. А началась она от ран, конечно. Он был сильно изранен.
— Это видно, — проговорил Гектор. — Шрамы еще свежие. Ахилл, родной мой! Ты слышишь нас?
Молодой человек открыл глаза и улыбнулся.
— Здравствуй, брат! Пентесилея, а кто у нас родился?
— У нас родился сын.
— Я так и знал! Как его зовут?
— Патрокл.
Губы Ахилла дрогнули.
— Спасибо, Пентесилея! Спасибо, что сохранила его и что дала ему это имя!
Она по-прежнему стояла на коленях, склонившись к лицу Ахилла так, что прядь ее волос, выбившаяся из тугого узла на темени, падала на его влажную от пота щеку. Глаза были близко-близко, и оба видели друг у друга слезы…
— Амазонка не может дать имя сыну. Только дочери… — глухо произнесла женщина в ответ на слова мужа. — Это Гектор его так назвал.
Герой крепко сжал руку брата.
— Ты знал, что я захочу назвать его именно так, да, Гектор?
— Да, — кивнул тот. — И знал, что ты жив, и что тебя это обрадует. Прости меня, братец! Я не успел удержать руку и ранил тебя!
— Это не рана. Пустяки! — Ахилл засмеялся и, сделав над собою усилие, привстал на локте. — Мне за последнее время так крепко попало, что подобные царапины можно и не замечать…
В это время к ним стали медленно подходить египетские воины, только что в ужасе бежавшие от явившегося им чудовища, но быстро понявшие, что ничего ужасного не произошло и устыдившиеся своего страха и бегства. До многих из них еще не вполне дошло, в чем же все-таки дело, куда пропал гигантский ящер и откуда взялся молодой великан, так необычайно похожий на их военачальника. Главным образом, воинов успокоило появление Яхмеса, в котором они сразу признали соотечественника, и который своим совершенно невозмутимым видом дал им понять, что все так и было задумано… Анхафф и Харемхеб, подошедшие первыми, негромко отдали несколько распоряжений, и египтяне совершенно пришли в себя. Послышались удивленные, смущенные и радостные возгласы, кто-то засмеялся, на землю полетели щиты и копья, и большинство воинов принялись с наслаждением сдирать с себя грязные и липкие от пота ливийские доспехи.
Но Гектор, Ахилл и Пентесилея не замечали ничего вокруг. В эти бесконечно растянувшиеся мгновения они видели и слышали только друг друга.
— Я тоже знал, что вы оба живы! — сказал Ахилл, переводя взгляд с бледного лица старшего брата на лицо Пентесилеи. — Я каждый день молился за вас!
— Наверное, это и спасло нас! — просто сказал Гектор и, не выдержав, обнял Ахилл и прижал к себе с силой, от которой у обычного человека затрещали бы кости.
Герой ответил брату такими же могучими объятиями и затем, разжав их, проговорил тихо и очень серьезно:
— Думаю, ваши молитвы помогли мне не меньше, Гектор! Но если уж говорить честно, то после Бога, того, кто всех выше и сильнее, я прежде всего обязан жизнью этой девочке, сестре твоей жены, брат!
И он обернулся и посмотрел на стоявшую немного в стороне Авлону.
— Это еще, кто кого больше спасал! — воскликнула девочка, вся загораясь алым румянцем, одолевшим ее густой загар. — А кто убежал от египтян и меня на руках утащил, потому что я бы так быстро не смогла? А кто плиту надвигал на яму, чтобы нам спрятаться под ней? А кто попросил Бога повернуть в сторону смерч? Разве я бы догадалась? А может, Он бы меня и слушать не стал! Я бы без тебя точно сто раз пропала!
Она бы и еще чего-нибудь наговорила, но тут Пентесилея, встав с колен, подошла и, подхватив ее, крепко прижала к себе. Авлона тоже обняла свою приемную мать и, прижавшись щекой к ее щеке, с изумлением поняла, что эта щека совершенно мокрая.
— Моя царица, неужели ты плачешь?
— А ты думала, я не умею? — молодая женщина ласкала рыжие кудри девочки, пытаясь унять дрожь в пальцах и в спине, но у нее ничего не получалось. — Самое удивительное, что это видят другие люди, и мне от этого нисколько не стыдно!
Понемногу все успокоились. Гектор приказал своим воинам сложить костры за пределами крепости и предать огню трупы ливийцев, кроме, разумеется, тех, которые попадали в ущелье — доставать их оттуда было бы слишком долго и слишком трудно. Это распоряжение троянский царь отдал не только и не столько из-за того, что хотел отдать должное погибшим врагам. Прежде всего необходимо было очистить двор крепости — ведь из небольшого войска египтян предстояло выделить сотни две воинов для охраны египетской твердыни, которым предстояло дожидаться подкрепления из Мемфиса. Северная крепость была слишком необходима фараону, чтобы вновь рисковать ею. С этой же целью Гектор приказал как можно скорее починить и укрепить ворота и, не удержавшись, заметил, что их вообще надо бы было сделать попрочнее, коль скоро его брату, пускай и в облике ящера, удалось так легко их вышибить. В ответ на это Харемхеб сказал, что до тех пор, пока на свете найдется второй Ахилл, ворота крепости успеют истлеть, а тогда уж и можно будет вешать новые.
Гектор понимал также, что войску нужен отдых, и что отдыхать лучше именно здесь, за надежными крепостными стенами. Здесь был колодец, сохранились запасы зерна и вяленого мяса, имелось запасное оружие и бинты для раненых. Военачальник объявил, что отдых продлится три дня, но при этом необходимо послать нескольких гонцов в Мемфис, чтобы сообщить фараону обо всем: о победе, об измене, о необходимости выслать новый отряд для северной крепости.
Поразмыслив и посовещавшись с остальными командующими, Гектор приказал ехать Анхаффу с двумя десятками воинов и Яхмесу, поскольку он один мог рассказать Великому Дому о предательстве номарха и о том, каким образом ливийский отряд сумел обойти войско фараона с тыла и едва не напал на него врасплох. К сожалению, нельзя было подкрепить свидетельства признанием предателя Тефиба: тот был мертв — как перед тем десятки ливийцев, он умер от страха, увидав перед собою чудовищного ящера…
— Я рад, что Гектор выбрал меня. Мне хотелось бы отомстить номарху за смерть моего дяди, — сказал Яхмес Ахиллу. И добавил вполголоса, отводя взгляд в сторону: — К тому же лучше будет если я уеду до того, как твой брат поинтересуется, откуда на твоей спине следы от бича. Они еще неплохо видны!
Герой в ответ рассмеялся.
— Я никому не собираюсь рассказывать этого подробно. Мне не доставит удовольствия, как ты понимаешь… А уж если зайдет такой разговор с моим братом, тогда спроси у него, между прочим, откуда на его горле большой алый шрам. Думаю, в отличие от следов бича, он будет виден всю жизнь, только с годами побледнеет.
Яхмес посмотрел на Ахилла с нескрываемым изумлением:
— Ты… ты хочешь сказать, что?..
— Я хочу сказать, что это большой вопрос — кто из нас с тобой наделал больше глупостей и гадостей, Яхмес! Я надеюсь, мы еще встретимся, и я тебе многое расскажу. Пригодится.
Ахилл говорил совершенно искренне. Он на самом деле уже не просто простил Яхмеса, но испытывал к нему благодарность, и египтянин отлично это видел. Однако ему все еще было неловко в присутствии героя, что тоже побуждало юношу поскорее уехать из крепости.
Зато другой «должник» Ахилла, простодушный Эша, совершенно не хотел расставаться со своим спасителем. На предложение героя отправиться обратно в свой оазис вместе с верблюдами и вторым проводником юноша ответил, только что не расплакавшись:
— Почему мне не можно остаться с египтяна? Почему не можно остаться с великий светлая великан? Эша может служить, может быть воин, может быть кто надо.
— Воин из тебя пока что никакой! — вздохнул Ахилл. — Ну, что с тобой делать? Ладно, я попрошу брата, и тебя, может быть, возьмут в войско.
Гектор, разумеется, внял просьбе, а Харемхеб, которому военачальник предложил определить юношу в пеший отряд, само собою, даже не подумал возражать, и юный туарег, едва не принесенный в жертву пустынному ящеру, стал воином армии фараона Рамзеса.
Глава 15
— Душная ночь! Ты никогда не замечал, Сети, что в такие ночи звуки становятся ближе? Слышишь, воет шакал? Он ведь воет где-то на другом берегу, а кажется, что под самыми окнами дворца…
Начальник охраны вслушался и покачал головой:
— Это не на другом берегу, великий! И воет не шакал, а собака. Нынче утром умер один из дворцовых садовников, вот его пес и поднял вой к ночи. Прикажешь убить собаку, чтобы она тебя не тревожила?
— Нет! — фараон резко отвернулся от окна и опустил занавеску, которую держал приподнятой. — Преданность нужно уважать. Она бывает не так уж часто. Пускай кто-нибудь попытается утешить пса и вновь его приручить. А не уймется, подари его пастухам — пусть его воет на пастбищах у реки.