— Близко. Пелей мечтал объединить эти земли, но родственников у нас еще много. А ты, выходит, и вправду хорошо знала моего отца?
Андромаха посмотрела ему в лицо своими изумрудными глазами и проговорила тихо:
— Ты можешь не верить, Неоптолем, но твой отец и мой муж действительно были самыми близкими друзьями. И мы любили… мы любили Ахилла!
И тут силы снова ей изменили, она вскрикнула и, всплеснув руками так, что блюдо едва не соскользнуло с ее колен, закрыла лицо ладонями:
— Ахилл, Ахилл! О, если бы ты был жив, если бы оставался с нами, ничего бы не произошло… Все было бы хорошо!
Она заплакала, но тут же, совладав с собою, подняла голову, ладонью отирая слезы.
— А Гектор так и не поверил! — воскликнула Андромаха. — Он говорил, все время говорил, что Ахилл жив и вернется!
— Он думал, что богиня Фетида, которая унесла с костра его тело, вернула его к жизни? — Неоптолем был изумлен этим искренним порывом отчаяния и таким явным, таким непритворным проявлением любви к его отцу со стороны молодой троянки. — Но, если так, то мой отец испил нектара и отведал амврозии и стал божеством… Он не вернется к людям. Некоторые наши воины так и думают.
Андромаха покачала головой:
— Нет, нет. Гектор был уверен, что его друг ожил и остался человеком. Он… он говорил, что его тело взяла с костра вовсе не богиня Фетида, а царица амазонок Пентесилея, которую Ахилл любил — Гектор узнал ее… Он говорил, что есть тайна, которую он не может открыть, но суть ее в том, что амазонки иногда могут оживлять мертвых! И мы ждали… мы его ждали. Если бы он был с нами, он не дал бы ахейцам разрушить Трою!
Неоптолем нахмурился. Да, ему говорили, что его отец сделал все возможное для заключения мира с троянцами, что он не хотел и слышать о штурме города, что даже после нападения амазонок он доказал, что в этом не было вины царя Приама и что переговоры можно продолжать… Об этом говорили воины, базилевсы предпочитали не говорить. Впрочем, из базилевсов он беседовал подолгу только с Агамемноном и Менелаем, а они-то ясно, чего хотели!..
— Значит, я пошел против воли отца? — резко спросил он пленницу.
— Да, — твердо ответила Андромаха. — Но ведь ты этого не знал, верно? Они обманули тебя? Они ведь и Ахилла сперва обманывали! Менелай ему сказал, что его друга Патрокла убил Гектор, а на самом деле смертельный удар Патроклу нанес другой воин. Гектор мне потом рассказал. Мой Гектор!..
Она закрыла глаза, и на мгновение ее лицо просияло — она ясно увидела мужа. Неоптолем ощутил острую, как жало, боль, но не испытал гнева. Тем более, что выражение счастья на лице Андромахи тут же исчезло, и оно вновь потемнело.
— Я схожу с ума! — прошептала она. — Я отчетливо чувствую, что жив и мой Гектор, хотя он на моих глазах! На моих глазах…
У нее вырвалось дикое, истерическое рыдание, она вся задрожала. И вновь вместо гнева Неоптолем ощутил острую, незнакомую прежде жалость. Он не понимал, что с ним происходит.
— Андромаха! — мальчик взял ее руку и сжал, стараясь не причинить боли. — Послушай… прости меня! Я никому, никогда не дам обидеть ни тебя, ни твоего сына. Даю слово.
Молодая женщина посмотрела на него сквозь слезы с такой тихой, печальной благодарностью, что ему и самому захотелось заплакать…
— Прости и ты меня! — выдохнула Андромаха. — В том, что вчера произошло, виновата только я. Я — твоя пленница, твоя рабыня, и ты волен делать со мною, что захочешь.
В этих словах был бы вызов, если бы при этом ее голос вновь не потускнел, не стал мертвым и холодным, будто она усилием воли рвала невидимую связь, возникшую сейчас между ними, и вновь оставляла за ним лишь одно право — право сильного, которое, как он убедился этой ночью, совсем ничего не стоило…
Но Неоптолем на этот раз оказался не слабее нее.
— Я никогда больше к тебе не прикоснусь! — сказал он твердо. — До тех пор, пока ты сама… если ты сама не захочешь. Ты… Ты — первая, понимаешь, первая женщина, которой мне захотелось!
— Понимаю, — проговорила она, опустив глаза.
Некоторое время и он и она молчали. Кормчий повернул весло, ветер немного развернул парус, и синяя тень, как плащом накрыла их, спящего ребенка, настороженно замершего возле их ног Тарка.
— Послушай, Андромаха! — голос Неоптолема прозвучал теперь почти робко. — Расскажи мне о моем отце. Я ведь не знаю его. Я его даже никогда не видел.
— Но тебе же рассказывали о нем — цари, воины…
Мальчик усмехнулся и пожал плечами.
— Цари? Агамемнон с Менелаем? Только громкие слова, в которых ничего не было. Воины? Ну, рассказывали… Там были восторг и преклонение. Они тоже знали его только со стороны. А ведь вы, Гектор и ты, вы же с ним дружили. Пожалуйста, расскажи мне про него!
И она стала рассказывать. Про лесной грот, про ту ночь, когда она и Ахилл сидели рядом у постели умирающего Гектора, и Ахилл пригрозил спутать крылья богу смерти Танату, если он явится за своей добычей. Про их бесконечные разговоры, про историю с троянским перебежчиком и подземным ходом, про то, как Ахилл нес ее на руках через утренний лес, чтобы она быстрее добралась до нужной горной тропы и успела предупредить пастухов троянского селения о боевом походе ахейцев. Она рассказала про битву с амазонками, и как Ахилл отпустил Гектора на свободу, и как доверчиво и бесстрашно приехал с ними в Трою. Она говорила и говорила, и мальчик слушал ее, замерев, не перебивая.
Когда, устав, она замолчала, он подал ей чашку с водой и сказал:
— Потом ты еще мне расскажешь, да? Только скажи… отца убили вместо Гектора?
— Да. Ахилл, умирая, сказал это молодому воину… Антилоху. Спроси Антилоха.
— Спрошу, когда корабли где-нибудь пристанут. Это мне говорили. Одиссей говорил. К сожалению, с ним я разговаривал совсем немного. И он мне показался куда честнее Атридов… Но… Значит Гектор и мой отец были похожи, да?
— Да, — Андромаха кивнула. — Очень похожи.
— Значит… — и тут мальчик рассмеялся. — Значит, я похож на Гектора? Я ведь похож на отца? Или нет?
— Похож. Ты похож и на отца, и на Гектора. Правда.
И она тоже засмеялась, хотя этот смех больше походил на истерику.
Они смеялись до тех пор, пока не разбудили Астианакса, который, проснувшись, выкарабкался из плаща и полез на колени к матери, искоса враждебно поглядывая на Неоптолема.
— Значит, я похож на Гектора? — упрямо повторил базилевс, чуть отдышавшись.
— Похож, — кивнула женщина.
И они снова расхохотались.
Глава 5
Густые заросли акации подступали вплотную к лесному озерцу, лишь в одном месте раздвигаясь и открывая песчаную полоску берега. Над тропой, ведущей к этому пляжу, акации смыкались плотным шатром, не пропуская солнца, так что даже в полдень она была полутемной и прохладной. Ветви низко опускались над нею, и ехать на коне здесь было неудобно, поэтому перед зарослями Неоптолем спешился.
В конце зеленого коридора акаций заблестело солнце, и тут же светлая тень заслонила юноше дорогу. Громадный золотистый пес встал перед ним, как молчаливый призрак, не лая и не рыча, просто запрещая идти дальше.
— Это я, Тарк, пропусти! — проговорил Неоптолем негромко.
Но верный пес уже и сам узнал его и отступил, скупо помахав хвостом и оскалившись в своей загадочной «улыбке». Он относился к Неоптолему ровно, не проявляя настоящей любви и не испытывая ни малейшей враждебности. Он признавал его, как сына своего любимого хозяина, и выполнял его приказы, но только потому, что выполнять их ему приказала Андромаха. Они уважали друг друга, и ни один не боялся другого.
Из солнечного проема донесся плеск воды и сердитый женский голос:
— Куда ты опять поплыла, госпожа? Нельзя же столько времени сидеть в воде! Ты можешь простудиться!
— Но вода кажется теплее воздуха, Эфра! — отозвался звонкий голос Андромахи. — Окунись еще раз, сама почувствуешь! Если вот так стоять по колено в воде, то и холодно…
Неоптолем вышел на берег.
Озерцо было почти круглое, со всех сторон окруженное густыми зарослями. С противоположной стороны в него впадал ручеек, стекая с обрамленного мхом камня и образуя крошечный водопадик. По краям вода казалась совсем темной, но посередине, там, где акации и жимолость не отражались в ней, она сияла чистой невозмутимой голубизной неба.
Молодой царь прищурил глаза, давая им привыкнуть к яркому свету, потом обвел взглядом кромку берега и поверхность воды. В траве и на нескольких плоских камнях были раскиданы хитоны, покрывала и сандалии, лежало несколько черепаховых гребней и стояла небольшая корзинка с виноградом и яблоками.
В воде у берега, набросив на плечи платок, который лишь немного ее прикрывал, стояла Эфра, любимая служанка Андромахи. Эту пожилую рабыню захватили в Трое воины Неоптолема и привезли на одном из кораблей, собираясь продать за бесценок. Однако кто-то прослышал, что она служила во дворце и была приближена к жене Гектора, и базилевсу тут же предложили купить ее, что он и сделал с великой радостью, понимая, как будет этому рада Андромаха.
Эфра оставалась такой, как и прежде — худощавая, прямая, спокойная, очень нежная со своей госпожой и жестко-невозмутимая со всеми остальными. Ей было теперь под шестьдесят, но она, благодаря своей подвижности и точности движений, казалась моложе чуть ли не на десять лет, не то ее вряд ли вообще бы взяли в качестве добычи. С нею единственной, кроме самого Неоптолема, Андромаха общалась близко и постоянно, остальных во дворце царя она все эти четыре года либо избегала, либо ограничивалась самым скупым разговором.
Украшенная полураспавшимся венцом бронзовых волос головка Андромахи виднелась почти посередине озера. Молодая женщина плыла к противоположному берегу. Ее нагие руки, взлетая над водой, сверкали на солнце.
— Андромаха! — окликнул ее базилевс.
Она обернулась.
— Ой, Неоптолем! Что случилось?
— Ты нужна мне, Андромаха! Плыви назад!
— Плыву! — отозвалась молодая женщина, ра