Измотанный, перепуганный, вконец растерянный, а теперь еще и ослепленный, жеребец резко встал. И пока он стоял, нагнув морду вниз, Пентесилея смотала с руки свой пояс и преспокойно продела его в страшную зубастую пасть, превратив полосу окованной бляшками кожи в узду.
Через некоторое время полосатый вновь поскакал, однако застрявший во рту ремень дергал его голову то вправо, то влево и заставлял менять направление. Как всякая объезженная лошадь, он понимал, что повинуется принуждению седока, но не имел сил противиться. Правда, ни у дикого коня, ни, конечно же, и у этого жеребца такая покорность не означала окончательного подчинения — ему нужно было только опомниться, чтобы снова попробовать вернуть себе свободу. Но амазонка знала, что теперь уже справиться с ним будет легко. Впрочем, она, разумеется, не собиралась ехать на зебре в лагерь — ей хотелось только вернуться туда, откуда началась скачка, а потом отпустить полосатого на волю. Ведь в пути он едва ли мог пригодиться, да и норов у него был слишком отличен от лошадиного — вряд ли такой станет другом… А раб, да еще злобный, не помощник в тяжкой дороге.
Они как раз проезжали негустые заросли, полусухие и почти не дающие тени, когда среди них послышался громкий треск. Полосатый, все еще ослепленный надетым ему на морду платком, взвизгнул и шарахнулся, но почему-то как раз в ту сторону, откуда раздался напугавший его звук. Он ни на что не наткнулся и никого не задел, однако одно уже его вторжение в колеблемый ветром кустарник показалось тому, кто там находился, то ли нападением, то ли оскорблением…
В следующее мгновение желтый куст распался пополам, и прямо перед Пентесилеей явилась образина, страшнее и гнуснее которой она до сих пор не видывала. Выросшее из куста гигантское, почти как у слона, туловище, такое же серое и массивное, несло бесформенную голову, изогнутую посередине и завершенную губастым рылом со свинячьими глазками. Над этим рылом, как раз посередине, вздымался чудовищный, локтя в четыре, черный рог, слегка вытянутый вперед. Позади него торчал еще один, но куда меньше…
— Носорогий! — воскликнула потрясенная до глубины души амазонка.
Впервые в жизни она видела так близко от себя сказочное чудовище, в существование которого с трудом верила. Легенды о единороге жили среди ее племени и передавались из поколения в поколение. Затем, уже живя в Египте, она слыхала от Альды и Хауфры рассказы о том, как охотники Черной земли привозили и недешево продавали в Мемфисе и других городах черепа носорогих зверей. Причем, они не убивали их — все жители этих мест, как проклятия, боялись носорога… То были черепа старых, издохших животных, найденные в саванне и в лесах. Увидеть такой череп амазонке так ни разу и не удалось. Во время странствия, за год пути, троянцы раз пять или шесть видели издали этих чудищ, похожих на слонов. Но на расстоянии трудно было разглядеть, один ли у них рог на носу, а именно в это им и не верилось. Гектор много слышал и много читал о единорогах Черной земли, но и он признался, что плохо в них верит… Только Ахилл уверял, что старик Хирон описывал ему носорогих, виденных им вблизи, — их нравы и повадки были ему хорошо известны. Но Пентесилее думалось, что старик просто рассказывал мальчику сказки и предания… Ну как может жить на земле зверь с одним рогом посреди морды?!
И вот теперь нелепое и страшное чудище было от нее в двадцати локтях. И рогов у него все-таки оказалось два — только они, будто издеваясь над обычаями живого мира, росли не поперек морды, а вдоль, нелепые и ужасные!
Носорог издал звук, более всего напоминающий визг свиньи, и кинулся на жеребца зебры. Пентесилея могла поклясться, что они не задели животное, и все же оно напало, да так стремительно, что успеть что-либо сделать уже нельзя было… Амазонка соскочила, вернее, слетела со спины полосатого и метнулась в сторону в тот миг, когда тупая морда нагнулась к самой земле, и чудовищный рог до основания вошел в бок зебры.
С жеребцом было покончено в одно мгновение, и тотчас носорогий, в которого, казалось, вселился кровожадный демон, вновь пригнул голову с окровавленным рогом и помчался на Пентесилею. Она резко отпрянула в сторону, и гигант пронесся вплотную к ней, но отбежав на пятьдесят-шестьдесят локтей, развернулся с быстротой и легкостью, совершенно невероятными для такого массивного и тяжелого зверя. Снова бросок, и снова молодая женщина ушла в сторону, на этот раз почти под самым носом чудовища. Это подарило ей несколько лишних мгновений: мощь удара, который носорог нанес в пустоту, заставила его пробежать вдвое дальше, чем в первый раз. И пока он вновь разворачивался, амазонка припустила бежать изо всех сил.
Охотничий лук был за ее спиной, и у пояса, как обычно, висела боевая секира, однако она великолепно понимала, что стрела просто отскочит от твердой, как железо, шкуры зверя, а удар секиры может только разозлить его еще больше, если возможно было допустить в живом существе еще большую злость.
Пентесилея не знала, как быстро может бежать носорог, но уже через несколько мгновений поняла, что, пожалуй, немногим медленнее лошади — он догонял царицу амазонок, догонял неотвратимо.
«Как скверно я бегаю! — эта мысль ее насмешила, хотя смеяться не стоило. — Как же скверно я бегаю! Ахилл убежал бы от него без труда. Только он, возможно, не стал бы убегать! Чушь… С этой грудой злобы и мощи никому не справиться!»
Подумав так, она вновь резко свернула, и серая махина с сопением и топотом пролетела мимо. Амазонка поняла, что носорогий, скорее всего, видит только то, что находится прямо перед его носом, а его уродливая башка не способна поворачиваться в стороны, потому он и тратит столько времени на эти развороты, не умея сразу, сходу сворачивать следом за убегающей жертвой.
Пентесилея резко свернула в сторону, и чудовище пронеслось мимо
При каждом новом развороте Пентесилея пыталась определить, куда именно ей нужно постараться добежать, где можно найти убежище от зверя. Однако кругом была только саванна и редкие рощицы, в которых невозможно было укрыться. Крупные деревья росли вдоль берега реки, и на одном из них, возможно, она могла бы спастись — мощные буки и баньяны были не по силам даже исполинской мощи носорогого. Но туда не добежать — вот так, шарахаясь в стороны, петляя, точно заяц, она вряд ли сможет одолеть этот путь…
Еще рывок, еще… Носорог и не думал прекращать гонку, и хотя его сопение и фырканье становились все громче и все яростнее, усталости он не проявлял ни малейшей, его силы были, казалось, неистощимы. Между тем Пентесилея, при всей своей выносливости, начала уставать, у нее срывалось дыхание. Еще немного, и она сбавит быстроту движений, и тогда все будет кончено…
Принять бой? Как? Удар секиры, даже точно направленный, не только не убьет гиганта, но не сможет и нанести ему серьезной раны, а ударить еще раз носорогий не даст. О стрелах и говорить нечего! Оставалось одно, самое отчаянное решение, и решаться надо было немедленно, или она потеряет силы, и уже ничего не сможет сделать.
Амазонка еще раз резко свернула, дождалась, пока чудище, прогрохотав мимо, развернулось и, пригнув башку к земле, понеслось на нее и, в то мгновение, когда страшный рог был от нее в десятке локтей, взлетела в воздух. Она перевернулась, как сделала, прыгая на жеребца зебры, и в следующий миг села верхом прямо на гнусную носорожью морду, как раз между меньшим рогом и большим, в который вцепилась обеими руками, ногами что есть силы сжав складчатые щеки гиганта и издала при этом пронзительный боевой клич амазонок.
Носорогий завизжал и завертелся на месте. Он сразу потерял из вида жертву, однако ее присутствие на своей башке ощущал отлично. Его шея двигалась плохо, но он закрутил и затряс всей передней частью массивного туловища, подскакивая и резко вздергиваясь вверх, и делал это с такой силой, что, при всей своей цепкости, амазонка поняла: долго ей таким образом не усидеть. Надо было освободить одну руку, снять с пояса секиру и попытаться ослепить чудовище, причем сделать это двумя точными ударами. Стиснув зубы, Пентесилея всем телом прижалась к гигантскому рогу, отняла правую руку, перехватила рукоять секиры… В этот самый миг носорогий вскинул башку и мотнул ею что есть силы. Толчок был слишком силен — скользкий рог вырвался из объятий амазонки, и она вновь взлетела над головой чудовища, на сей раз не по своей воле.
Носорогий поддел бы ее рогом, однако она успела опять перевернуться в воздухе и упала шагах в пятнадцати от разъяренного зверя. Удар о землю оглушил ее на долю мгновения, однако она успела, уже почти без единой мысли, уклониться от атаки врага. На сей раз тот проскочил всего локтей на двадцать и повернулся мгновенно. Амазонка стояла, выпрямившись, с поднятой секирой. Она знала, что носорог убьет ее, но хотя бы один удар он получит, и пускай это будет хороший удар!
В это мгновение она вдруг увидела расширенные золотистые глаза Ахилла и пухлые ножки сына, увязшие в песке.
Носорог ринулся вперед. До удара оставалось два или три мгновения. Но в эти мгновения… Резкий, короткий крик, похожий на рык взбешенного льва, что-то острое и стремительное, как пустынная змея, обрушилось на серого гиганта. Громадное железное жало пробило броню его шкуры и вошло в бок.
Зверь дико завизжал, но не остановился. Его жертва опять успела шарахнуться в сторону, носорог повернулся и тут увидел нового врага, именно того, который сумел так страшно его ужалить. Этот враг, метнув копье с расстояния чуть не в сотню локтей, что есть силы бежал навстречу чудовищу.
— Ахилл, берегись! — крикнула Пентесилея, бросаясь вслед за носорогом. — Берегись!
— Прочь! — зарычал герой. — Не лезь…
Он был безоружен — «пелионский ясень» торчал из серой туши, и от него змеились, расползаясь по боку чудовища, затекая на брюхо, струи густой темной крови. Чтобы вновь завладеть копьем, нужно было оказаться вплотную к носорогу, который, возможно, был ранен смертельно, но пока не думал издыхать, а исступленно мчался на троянца.