Спустя час берег обозначился совсем ясно, и стали видны очертания громадной бухты, похожей на сильно согнутый лук, разделенной пополам длинной темной косой. Еще немного, и бухта развернулась перед египетским судном во всю ширину. Если в море волны были хотя бы чуть-чуть заметны, то здесь, меж пологим склоном и галечным пляжем южной оконечности и скалистым мысом северной части бухты, вода походила на драгоценную восточную ткань — блестящая, серебристо-голубая, она сияла, вся точно расшитая солнечными искрами, и была так прозрачна, что даже на большой глубине сквозь нее просвечивало дно, заросшее таинственным лесом водорослей. Медузы, как перевернутые стеклянные чашки, качались меж этими зарослями и поверхностью, тоже похожей на стекло, но такое, какое не изготовить и самому великому стеклодуву — идеально гладкое и совершенно плоское.
Теперь было видно, что разделяющая бухту надвое коса — не что иное, как искусственная насыпь, состоящая из крупных камней, связанных песчаным раствором и укрепленная вбитыми в дно мощными смолеными бревнами. Было заметно, что недавно края насыпи подновили, заменив выпавшие камни новыми, очистив бревна от ракушек и водорослей. В конце насыпи был устроен клинообразный каменный волнорез, а над ним поднималась на шестьдесят локтей вверх узкая башня с верхней площадкой, укрытой навесом. Башня была новенькая, ее стены краснели недавно обожженными кирпичами, а кровля навеса сверкала огнем — она была медная, и медь не успела потемнеть. В том, что это маяк, не могло быть сомнений.
Ближе к берегу, вдоль насыпи и у береговой черты, стояло не меньше двух десятков кораблей. Однако вблизи стало видно, что лишь пять из них снабжены парусами и веслами — остальные были более или менее недостроены. Два корабельных остова, подобно ребрам гигантских рыб, топорщились на берегу.
По насыпи и по берегу двигались человеческие фигуры. Их было не менее полутора сотен. Одетые большей частью в короткие туники или в набедренные повязки, эти люди были заняты работой — видно было, как они хлопочут возле недостроенных кораблей: кто подносил доски, кто набивал медные листы на носовые выступы, кто смолил борта, кто тащил ведра с дымящейся смолой.
Впрочем, по мере того, как египетский корабль приближался, некоторые отвлекались от работы и принимались рассматривать гостей, видимо обсуждая, кто это плывет к их берегу, и чего ради… Однако ни особого волнения, ни, тем более, смятения заметно не было — многие занимались своим делом, лишь чаще обычного бросая взгляды на море.
— Пристаем? — крикнул кормчий египетского корабля.
— Да! — отозвался Сети. — Правь на маяк и во-он в то свободное пространство возле причала. Далеко в глубь бухты заходить не будем.
Когда до волнореза оставалось не более сотни локтей, Сети заметил на фоне кирпичной башни маяка фигуру человека, подошедшего сюда с берега и явно здесь распоряжавшегося. По его знаку двое людей побежали по насыпи к берегу, еще двое или трое взобрались с недостроенных кораблей на волнорез и стали позади начальника. Сам он был одет не так просто, как остальные — на нем был темный, до колен, хитон, подхваченный поясом, на ногах — сандалии с высокой шнуровкой. Он стоял, спокойно скрестив руки, и смотрел на приближающийся корабль.
— Мы плывем к вам с миром! — крикнул Сети на критском наречии, которое стал учить не так давно и знал плохо. Однако, он был уверен, что его едва ли поймут, заговори он по-египетски или по-финикийски.
— Если с миром, то мы вам рады! — крикнул человек, делая еще шаг вперед, к самой кромке насыпи. — А к кому, к нам? Вы знаете, куда пристаете?
— Если нас не обманули звезды и карты наших мореходов, то это берега Троады, и наш корабль вошел сейчас в Троянскую бухту, — ответил Сети. — Я не ошибаюсь?
— Не ошибаешься. Корабль у вас египетский. Вы из Египта?
— Да. Можно ли нам пристать?
Человек в хитоне пожал плечами.
— Смешно было бы сказать «нет»! Приставайте скорее, не то я уже устал орать во всю глотку.
Судно развернулось левым бортом к причалу, и гребцы с этого борта дружно подняли весла[43]. Теперь египтяне оказались совсем близко от причала, и Сети смог рассмотреть как следует того, с кем говорил. Это был мужчина лет сорока пяти, коренастый, но не тяжелый, на вид не могучий, но довольно крепкий и мускулистый. У него было необычайно интересное лицо: живое и подвижное, насмешливое, умное, оно казалось бы веселым, не будь при этом глубокие темные глаза такими задумчивыми. Правильность этого лица портил длинный кривой шрам — он шел сверху вниз, от конца правой брови, через правую щеку, почти до подбородка. Мужчина был гладко выбрит, а каштановые вьющиеся волосы острижены по плечи и подхвачены широкой полосой мягкой кожи.
— Ну, так кто же вы, и что нужно вам на этом берегу? — спросил он, когда борт корабля коснулся причала, и Сети со своим помощником и рабом-нубийцем ловко спрыгнули на насыпь.
— Меня зовут Сети, я начальник охраны фараона Рамзеса Третьего, великого повелителя Двух царств, — ответил царедворец учтиво. — Великий Дом освободил меня на время от моей обычной службы, чтобы я выполнил его поручение. Я назвал себя. Назовись и ты, троянец, и ответь, существует ли город Троя, недавно разрушенный войной, и смогу ли я говорить с царем Трои?
— Уф, сколько вопросов, да еще с таким прескверным произношением! Прости, высокий человек, но пока что критское наречие у тебя не очень выходит, хуже говорят разве что финикийские купцы! — человек тут же улыбнулся, и улыбка сразу уничтожила напряжение, вызванное его словами. — Но, полагаю, я все же понял тебя и постараюсь ответить. Во-первых, я не очень троянец, хотя теперь, пожалуй, могу так называться. Зовут меня Терсит, я — начальник строительства кораблей в Трое. Таким образом, я ответил и на второй твой вопрос: Троя существует, хотя не так давно здесь были одни обгорелые развалины. Видишь, даже причал восстановили и строим новые корабли. Но вот с царем ты поговорить пока что не сможешь, высокий человек: наш царь надолго уехал, оставив правителями своего младшего брата, могучего Деифоба и свою мать, великую царицу Гекубу. Доволен ли ты моими ответами?
— О да! — Сети тоже улыбнулся и махнул рукой гребцам и воинам, повелевая высаживаться на берег. — Я приветствую тебя, благородный Терсит.
Начальник строительства кораблей засмеялся:
— А вот благородным меня не зови, не то я покраснею. Я — простой человек и начальствую на строительстве, что называется, за неимением лучшего, поскольку кое-что в этом смыслю. Но все же, с чем ты приплыл к нам?
Последние слова Терсит произнес с невольной тревогой, и в первый раз посмотрел прямо в глаза египтянину.
Сети не отвел взгляд.
— Я знаю, что ваш царь, великий Гектор, уехал несколько лет назад, — сказал он. — Но ты назвал имена, которые я хотел услышать. У меня вести от вашего царя.
— Ты не шутишь?! — воскликнул Терсит, и его только что спокойный голос зазвенел радостью. — Он жив?! Фу, да что я говорю, глупец этакий! Конечно, он жив, он не мог погибнуть, все у нас верили и все ждали… Хотя прошло столько времени… почти пять лет! А… где он? Он возвращается? И… не один?
— Надеюсь, что да! — чуть заметно хмурясь, произнес Сети. — Надеюсь, что возвращается, надеюсь, что не один. Очень надеюсь, потому что я друг вашего царя, Терсит. И друг его брата. Потому Гектор и попросил Великого Дома отправить сюда с поручением именно меня. Но подробнее я могу рассказать все только его родным. У меня с собой письмо, которое написал Гектор. Мне велено передать его именно царице Гекубе или Деифобу, либо и ему, и ей.
— А этот корабль тоже ваш? — спросил Терсит, указывая глазами на второе египетское судно, в это время уже приближавшееся ко входу в бухту.
— Да, это наш корабль, — подтвердил царедворец. — Я проявил предосторожность, поплыл вперед, а им приказал отстать. Мы ведь не знали наверняка, как здесь обстоят дела. Думаю, тем, кто плывет на втором корабле, ваша царица будет особенно рада…
В это время на берегу показалась катившая со стороны равнины колесница, запряженная парой лошадей. Ездок уверенно развернул ее и направил прямо на насыпь, ширина которой вполне позволяла проехать и более громоздкой упряжке. Что до собравшихся на причале людей, глазевших вовсю на египетский корабль, то они поспешно расступились перед повозкой, и та остановилась чуть ли не вплотную к маяку. Пыль, поднятая колесами, осела, и стало видно, что колесницей правила женщина. Она ловко соскочила на землю и быстрым шагом подошла к начальнику строительства кораблей. Сети не очень этому удивился: он слышал, что в Трое женщины куда самостоятельнее, чем во многих других землях (впрочем, у знатных египтянок тоже было достаточно свободы, и египтянину такое положение дел не казалось странным), а потому царедворца и не удивило, что троянка разъезжает на колеснице одна. Но, взглянув на нее, он невольно замер: женщина была удивительно красива. Строгий темный хитон искусно драпировал ее великолепную фигуру, но не мог скрыть совершенной формы плеч и девической чистоты кожи, вызолоченной загаром, как мрамор драгоценной статуи[44]. Белое покрывало во время езды соскользнуло с головы, открывая стройную шею и гладкие, сколотые узлом на затылке волосы цвета светлого золота. Черты лица были идеальны, но по настоящему прекрасной женщину делало не это. Ее огромные, светлые, как чистый родник, глаза светились покоем, в них было то необычайное, совершенно особенное выражение, какое бывает только у очень счастливых женщин. И лишь спустя какое-то время Сети, пораженный этой красотой, понял, что женщине, скорее всего, не меньше тридцати пяти…
Терсит, сразу приметивший колесницу, повернулся и, когда наездница, подойдя, встала в трех шагах от него, спросил, украдкой поглядывая на египтянина:
— Что такое, Елена? С чего ты вдруг приехала, да еще одна? Что-то случилось? Надеюсь, не с детьми?