«Я ранен, – сказал он себе. – Да, я помню. Я ранен. Хотя я ведь был не ранен, я был убит! Так что же это?! Что со мной?»
Он открыл глаза. Полупрозрачный туман, вначале окутавший все и мешавший смотреть, рассеялся. Гектор увидел над собою земляной свод со свисающими, замысловато переплетеными корнями, покрытый кружевом мха и светлых лишайников. Из узкого бокового проема стекал ручеек неяркого утреннего света. Где-то, совсем рядом, тихонько журчала вода.
Он попытался приподнять голову, но даже слабое напряжение вызвало резкую острую боль, которая прожгла шею и грудь. Гектор застонал и на мгновение зажмурился. Вновь открыв глаза, он увидел над собою испуганное лицо Андромахи.
– Гектор, милый!
Ее нежный голос, полный тревоги, сразу погасил боль.
Раненый попытался улыбнуться, и это ему удалось.
– Гектор, ты видишь меня? – проговорила молодая женщина. – Ты меня узнаешь?
– Да.
Он прошептал это хрипло и еле слышно, но затем уже яснее:
– Здравс...твуй… Андромаха!
Она поцеловала раненого в запавшую, заросшую густой щетиной щеку.
– Здравствуй, муж мой!
Гектору было очень трудно говорить, при каждом слове снова просыпалась боль, но смутное волнение и вопросы, родившиеся в сознании, едва он очнулся, заставили его спросить:
– Где... Где мы?
На лице Андромахи появилось замешательство, она как будто заколебалась, потом сказала:
– Мы с тобой в лесу. В гроте.
– Почему?
Молодая женщина опустила на миг голову. Она не знала, что ответить. Но затем, собравшись с духом, произнесла:
– Гектор, все хорошо. И будет хорошо. Так случилось, что... Словом, ты сейчас еще очень слаб, и не надо ни о чем говорить и беспокоиться. Поверь мне, самое плохое уже позади!
В это время вблизи послышались чьи-то шаги, четкие шаги мужчины. Андромаха обернулась и сказала, обращаясь к тому, кто, видимо, остановился в ногах постели:
– Он очнулся.
Последовало короткое молчание, будто тот, кто вошел, тоже был в замешательстве и не знал, как поступить. Потом захрустели ветви, из которых было устроено ложе, и над Гектором наклонилось загорелое и, как ему показалось, незнакомое лицо.
– Тебе лучше?
Голос был тот же, что слышался сквозь пелену бреда и забытья. Он был знаком и не знаком одновременно. Гектор не мог понять, слышал ли его когда-нибудь прежде. Видел ли он это лицо? Сначала он подумал, что, пожалуй, не видел. Худощавое, с немного острыми, но почти идеально правильными чертами, тонкое и резкое одновременно, еще очень молодое, в обрамлении коротко остриженных черных волос. «Почему он так острижен? – подумал раненый. – Раб? Не может быть! Тогда, значит, траур?». На мгновение этот человек показался ему похожим на кого-то из братьев. Но нет, что-то в нем было совсем особенное, что-то, что будило тревожное и жадное воспоминание.
– Мне лучше, – Гектор старался говорить яснее и громче. – А кто ты?
– Хозяин этого грота, – ответил незнакомец и странно посмотрел на Андромаху, будто взглядом просил ее о чем-то молчать.
– Троя... – вдруг прошептал раненый, испуганный внезапной мучительной мыслью – С ней ничего?..
– Троя стоит, как и стояла! – голос молодого человека выдал чуть заметное напряжение. – С ней ничего не случилось.
Гектор с облегчением перевел дыхание, вновь причинив себе боль, но на сей раз почти ее не заметив. И тут же понял, что встревожило его в незнакомце: тот говорил хотя и на очень правильном критском наречии, но с интонациями, необычными для троянца. Он не мог быть жителем Троады. Варвар? Но те говорят совсем не так, да и совершенно не так выглядят. Неужели данаец? Но тогда...
И вдруг словно ярчайшая вспышка озарила сознание Гектора – он вспомнил, где слышал этот ровный и низкий голос, пугающий своей силой и глубиной, даже когда звучал совсем тихо. И эти карие светлые глаза странной формы, со скрытым в них огнем, глаза, которые могли метнуть Зевесову молнию и устрашить больше, чем блеск оружия... Пришедшая к раненому мысль была страшна и невероятна, хуже, кажется, ничего не могло быть...
Но Гектор не привык лгать никому, и себе самому прежде всего. Он узнал того, кто склонялся сейчас над его постелью, того, кого он видел над собою в последние, как он думал, мгновения своей жизни, так же, как сейчас, без шлема, с обрамлявшими лицо короткими черными волосами.
– Ты... – прохрипел раненый, едва не теряя сознания от охватившего его смятения. – Я тебя узнаю! Ты...
Он рванулся, пытаясь привстать, но вновь не смог даже оторвать голову от кожаной подушки.
Андромаха вскрикнула, метнулась к мужу, и в то же время Ахилл очень мягко, но сильно опустил руку на грудь Гектора и властно прижал его к постели.
– Ты погибнешь, если будешь напрягаться и делать резкие движения, – твердо сказал базилевс – Рана на твоем горле еще не до конца закрылась, и жар только что прошел. Может быть, тебе не нужно было видеть меня, но ты все равно захотел бы знать все, что произошло, и Андромаха не смогла бы тебя обмануть. Этот грот далеко от ахейского лагеря, и никто, кроме меня, не знает, что вы – ты и твоя жена, здесь. Ахейцы считают тебя мертвым, Гектор.
Троянский герой молча слушал своего врага, пытаясь понять и до конца осознать всю непоправимость случившегося. Но если ахейцы не знают, то... Чего хочет теперь Ахилл?
– Почему... ты не убил меня? – глухо спросил раненый.
– Копье вошло недостаточно глубоко, – спокойно ответил Ахилл. – Ты первый, кто не умер сразу после удара моего копья.
– А потом... Почему потом не убил?
– Не знаю.
Базилевс сказал это просто и как-то растерянно, опустив глаза.
– Несколько дней подряд, – вмешалась между тем Андромаха, – Ахилл лечил тебя. Если бы не его снадобья и лекарское искусство, ты бы умер, Гектор. И верь мне: с нами не будет ничего плохого!
«Она-то откуда знает?! Почему так уверена?» – со злостью подумал Пелид.
Но злость его была не настоящей, не искренней, и герой промолчал. Его рука все еще лежала на груди Гектора, и он ощущал, какими неровными толчками бьется сердце раненого.
– Что ты с нами сделаешь? – спросил Гектор, невероятным усилием подавив накатившую дурноту.
Ахилл быстро взглянул на него.
– Не бойся. Все дурное, что я мог сделать в отношении тебя, я уже сделал. На второй день после нашего поединка ко мне в лагерь приходил твой отец... Нет, не смотри так, с ним ничего не случилось, он вернулся в Трою. Он приходил просить, чтобы я отдал твое тело...
– Ты ему сказал? – на этот раз Гектор не совладал с собою, и его голос задрожал.
– Да, ему я сказал, – проговорил Ахилл, отводя глаза от мучительно тревожного взгляда троянца – И разрешил сказать царице Гекубе. Через пять дней мы встретимся снова.
– Для чего?
Пелид отвернулся, встал, налил что-то в глиняную чашку и вновь подошел к постели.
– Тебе рано говорить и нельзя волноваться, Гектор. На, выпей.
– Что это?
– Молоко. Я добавил в него отвар одного корня... Ты выпьешь и уснешь. Не то у тебя снова будет жар. Обо всем, что предстоит сделать, мы поговорим дня через два.
– Нет! – губы Гектора побелели, но он по-прежнему боролся с наплывающим обмороком. – Сначала я должен знать... Я выпью все, что ты мне дашь, но только когда ты скажешь, что тебе нужно от царя Приама и от меня, Ахилл! Прошу тебя...
Эти последние слова прозвучали почти умоляюще, и вновь будто что-то острое кольнуло Ахилла в сердце. И когда он заговорил, его голос, до того ровный и бесстрастный, прозвучал очень мягко:
– Я договорился с царем Приамом, что, когда тебе станет лучше – чтобы он мог быть уверен в твоем будущем выздоровлении – он через послов начнет переговоры с Атридом Агамемноном о прекращении войны. Я обещал вернуть ему не твое тело, а тебя живого, если война будет окончена.
– На... На каких условиях? – выдохнул Гектор.
– На любых, кроме сдачи города. Приам умен и искусен в таких делах, он сумеет уговорить Атридов. Это все, чего я хочу. В моем намерении есть что-то плохое?
– Нет.
Гектор смотрел на Пелида если не с изумлением, то с новым, напряженным интересом.
– У меня... плохо работает голова, Ахилл... Если ты говоришь правду...
– Лгать я не умею. А теперь пей молоко и спи. Ты обещал.
И он осторожно, медленно приподнимая чашку, влил густое козье молоко, приправленное чем-то остро-ароматным, в рот раненого, с неосознанной радостью замечая, что тот уже легко глотает и ему, вероятно, не больно.
– Андромаха, подойди, – прошептал Гектор. – Я хочу тебя видеть.
Она взяла его руку и нежно потерлась об нее щекой.
– Я здесь. Я всегда с тобой!
– А... А как ты сюда?.
Но он не договорил. Слабость, пришедшая на смену напряжению, словно сковала язык. Тут же начало действовать снотворное, и уже не обморок, а глубокий сон, без сновидений и кошмаров, погрузил его в тихую прохладную тьму.
Глава 2
Пройдя через восточное крыло дворца и миновав один из его обвитых диким виноградом внутренних дворов, царь Приам поднялся по широкой каменной лестнице в покои царицы.
Было раннее утро, и он не встретил на пути никого, кроме стражи и рабов, подметавших двор и поливавших росшие в нем розовые и гранатовые кусты. Но царь не сомневался, что Гекуба уже не спит, она всегда вставала с рассветом, а в последние дни и вовсе почти не спала. Правда четыре дня назад, когда царь сообщил ей, взяв клятву молчать, что их сын жив, она после бурного разговора сразу уснула и спала мертвым сном весь день до вечера. Но потом тревога и смятение снова лишили ее сна.
Приам застал свою супругу в комнате, смежной с ее спальней, за резным, персидской работы столиком, накрытым для завтрака. Впервые со дня смертельного поединка Гектора с Ахиллом царица заставила себя по-настоящему поесть. Перед нею на тарелке лежала лепешка, выпеченная из ячменя с растертыми орехами, стояла чашечка меда и высокий кубок разбавленного родниковой водой вина. На небольшом серебряном блюде рассыпались спелые фиги.