Дождь кончился, стало светать. Перед рассветом Ахилл тоже забылся неглубоким чутким сном, и ему снилось, что он куда-то летит на своей колеснице, что у нее отрывается колесо, он балансирует, стараясь удержать равновесие и одновременно пытаясь сдержать сумасшедший бег коней, но кони, всегда такие послушные, будто не чувствуют поводьев и мчатся, и мчатся, как обезумевшие. Самое странное, что герой отлично понимал – это сон. С ним уже бывало такое раньше, когда он спал недостаточно глубоко. Но самое мучительное было именно в этом осознании сна и в неумении прервать его и проснуться.
Но вот где-то в лесу пронзительно закричал свиристель, и базилевс разом вынырнул из сна, прекратив бесконечное падение с колесницы и осознав себя лежащим на овечьих шкурах, под темным сводом лесного грота.
В отверстие входа лились солнечные лучи. Птицы захлебывались разноголосыми трелями, завершая утреннюю перекличку, и Ахилл подумал, что, скорее всего, с восходом солнца все же заснул крепче, не то этот гомон разбудил бы его уже давно.
Он потянулся, сел. Гектор спал все так же глубоко, и Ахилл не стал будить его. Андромаха, даже если вышла из пастушьего поселка чуть свет, раньше полудня не вернется. А лишнее волнение раненому совсем ни к чему.
Затянув свой кожаный пояс и расправив тунику, герой выбрался из пещеры и зажмурился – так ярко сверкали кусты и деревья, омытые дождем и с утра еще мокрые. Когда он шел с кувшином к ручью, на него рушились маленькие густые водопады капель. Но, умывшись, проверив свою сеть, в которой оказалось, кроме трех небольших рыбок, еще и шесть большущих раков, наполнив кувшин и отправившись назад к гроту, он заметил, что прохладные потоки иссякли, а трава перед убежищем его пленников уже совсем высохла. Утро, наступившее после пасмурной и ветреной ночи, оказалось жарким, почти знойным.
– А я думал, ты с утра отправился в лагерь! – встретил его Гектор, не скрывая удовольствия от того, что его предположение не оправдалось.
– Куда бы я ушел, не накормив тебя завтраком? – пожал плечами базилевс, выгребая из горячей золы горшок с румяными тушками трех цесарок (четвертая послужила ему ужином). – Ты же не съел ни кусочка мяса, ни крошки хлеба... Только молоко и пил. Но молоком бывает сыт разве что грудной младенец! А сегодня молока не будет – ночью была гроза, и оно, скорее всего, прокисло.
– Гроза была? – Гектор встревожился. – А она не могла застать в пути Андромаху?
– Ни в коем случае! Андромаха обещала переночевать у пастухов и тронуться в путь на рассвете. В это время уже не было ни грозы, ни дождя. А утро сегодня великолепное.
И, лукаво поглядев на раненого, Ахилл вдруг спросил:
– Хочешь туда?
Он кивнул в сторону сверкающего солнцем проема.
– Очень хочу! – сразу оживился Гектор. – А ты поможешь мне встать? Дойти я, наверное, и сам смогу, но подняться...
– Нет, пока что не вставай, – возразил базилевс. – Успеешь. А солнце тебе вреда не причинит.
С этими словами он сгреб в кучу с десяток овчин, вытащил их из грота и, вернувшись, подхватил троянца на руки и вместе с ним вышел на лужайку.
Гектор зажмурился.
– О! Я сейчас ослепну!
– Бог Гелиос[24] слишком рад встрече с тобой, он давно тебя не видел! – рассмеялся Ахилл, раздвигая плечами ветви и осторожно поворачиваясь так, чтобы они не хлестали раненого по лицу. – Ничего, сейчас твои глаза привыкнут. Вот здесь мы сегодня будем завтракать.
Выходя перед тем из грота, он соорудил возле запруды, в углублении берега удобное кресло из овечьих шкур, устроенное таким образом, чтобы можно было сидеть, опираясь спиной. Он помнил, что троянцы, в отличие от ахейцев, предпочитают есть сидя, а не полулежа. Впрочем, живя в боевом лагере, он привык есть так же.
Когда вся приготовленная с вечера снедь была принесена на берег, а блюда и чашки расставлены на одной из шкур, Гектор вдруг сказал:
– Ахилл, ты говорил, что молоко прокисло... А ведь, помнится, ты приносил целый кувшин вина и добавлял мне его в воду.
– Ну да, и сейчас добавил, – кивнул базилевс.
– А нельзя ли принести этот кувшин и попробовать вино?
Ахилл усмехнулся:
– Ты прав: вино уж никак не могло прокиснуть от грозы. И с ним наше ожидание будет короче...
Он принес объемистый кувшин и пару серебряных кубков, но перед тем, как наполнить их, заколебался:
– Вино очень крепкое. Разбавить?
Гектор вдруг вспыхнул:
– Я не ребенок! И терпеть не могу разбавленого вина! Если хочешь, разбавляй себе!
– О, только не сверкай глазами так грозно! – Ахилл опустил голову, подавляя новый смешок. – Что ты станешь делать, если я испугаюсь и убегу?
– Утоплюсь! – отозвался Гектор, закатываясь смехом. – Вода так и зовет...
– А вот это – хорошая мысль! – воскликнул базилевс и вскочил: – А ну-ка, окунись для начала!
Ахилл снова подхватил раненого и, не снимая с себя сандалий и туники, вместе с ним вошел в прозрачную и прохладную воду озерца. Он зашел по грудь, так, чтобы вода не коснулась раны на шее Гектора, осторожно опустил свою ношу, дав Приамиду коснуться ногами дна, и тут же бережно подхватил его за локти. Они стояли как раз в том месте, где ручей переливался через запрудившую его преграду, там, где его движение ощущалось еще сильно, настолько сильно, что вода, казалось, толкала их и обволакивала, мягко, но властно увлекая за собою.
– Ну что же? Хорошо? – спросил базилевс.
Гектор, продолжая смеяться, окунул лицо в воду, потом подхватил ее пригоршней и плеснул в Ахилла:
– Чудесно! Какая легкость! Нет, постой, не выходи на берег... Я хочу еще почувствовать эти струи ручья, эту прохладу, этот жар солнца, что льется сверху... Самые обыкновенные ощущения... А я и не знал, как это все невероятно!
Спустя некоторое время они, развалившись на овечьих шкурах, одним духом осушили полные кубки.
– Хорошо! – выдохнул Гектор, поводя мокрыми плечами.
– Хорошо! – Ахилл вновь налил вина и хотел было по привычке нарезать мяса для раненого, но тот выхватил у него тушку цесарки и, решительно оторвав от нее порядочный кусок, принялся за еду, отщипывая кусочки от лепешки и заедая ими мясо.
– Вкусней не бывает! Давно мне так не хотелось есть... И вина давно так не хотелось. Налей-ка еще.
– Уже налил! – отозвался Ахилл. – И я пью за скорое возвращение твоей жены, в котором, как ты понимаешь, не сомневаюсь... Поверь мне, Гектор, я не думал, что бывают такие женщины. Разве что амазонки... Но их я никогда не видел. А ты?
К удивлению базилевса, Гектор вдруг покраснел.
– Я-то видел их... Какое хорошее вино! Откуда такое?
– Варвары привозят и продают за чистую бронзу и прочие мелочи. Таковы дикари – союзничают с Троей и торгуют с ее врагами... Тебе еще?
Гектор кивнул.
– Наливай. Ты ведь можешь не бояться, что я свалюсь, коль скоро таскаешь меня на руках.
– Скорее ты должен бояться, что свалюсь я, с тобою вместе! – проговорил Ахилл, с готовностью вновь наполняя кубки густым темно-красным напитком. – А расскажи-ка об амазонках. Правда ли, что их почти никто еще не побеждал в сражении?
– Правда! – Гектор улыбнулся, поднося к губам кубок. – Но их царицу я победил.
– Царицу? – переспросил Ахилл. – О ней я много слышал... Ее зовут...
– Пентесилея. Она поклялась, что станет моей женой.
Ахилла так изумило это известие, что он едва не поперхнулся вином и, держа в одной руке кубок, в другой – полуобглоданную ножку цесарки, уставился на Гектора.
– Вот это здорово! И отчего же не она твоя жена?
Гектор опустил глаза.
– Я никогда и никому этого не рассказывал. Ты первый, кто узнает... Это было пять лет назад. Тогда, если помнишь, мы заключили с ахейцами первое перемирие и начали было переговоры, но вскоре стало ясно, что они закончатся ничем, и война возобновится. И в то время пришло письмо из Темискиры, столицы государства амазонок. Как раз тогда погибла их прежняя царица, Амарсида, и амазонки избрали Пентесилею. Ей было семнадцать лет, и она стала самой юной царицей за всю историю государства амазонок. Она знала о том, сколько лет уже длится война Трои с ахейцами, и горела желанием помочь нам, хотя им по-прежнему хватало войн со своими соседями. Отец решил, воспользовавшись перемирием, послать меня к амазонкам, чтобы договориться о помощи с их стороны, на случай, если снова начнутся бои...
– Он понимал, что против тебя царица не устоит? – небрежно спросил Ахилл.
Приамид покраснел и сердито нахмурился.
– Полагаю, он думал скорее о том, что я умею говорить на нескольких языках... Хотя, Пентесилея говорит отлично и на нашем языке, и на многих других. Амазонок дикарками не назовешь, при всей суровости их жизни. И вот, я поехал туда, и мы с ней встретились. И... это было как рок... Она полюбила меня. И я... Я тоже думал, что люблю.
– Думал или любил? – безжалостно уточнил Ахилл, опрокидывая свой кубок и вновь берясь за кувшин.
– Думал, что люблю, – голос Гектора на сей раз прозвучал твердо. – Тогда я и не знал, что такое любить... Я радовался, что завоевал неприступную царицу амазонок. Это были несколько безумных и великолепных дней и ночей! Мы с Пентесилеей отдавались друг другу, забыв на время обо всем! Потом я вспомнил, что должен возвратиться в Трою, и предложил ей поехать со мною. Но она отказалась. Ты слышал, наверное, как строги их законы. Чтобы выйти замуж не на время, а навсегда, амазонка должна сначала получить разрешение всего племени. Потом ее избранник должен выдержать специальное состязание с амазонками...
– Неужели ты бы его не выдержал? – искренне изумился Ахилл.
– Не в этом дело... – Гектор смущенно отвел глаза. – Я сказал ей, что на это ведь нужно еще несколько дней, а у нас война, и... На самом же деле я просто не знал, так ли хочу этого... А она... Она и мгновения не усомнилась во мне! Она готова была ждать годы! И поклялась, что выйдет за меня замуж, как только это будет возможно. Тогда и я думал, что, если не будет всех этих препятствий, то я женюсь на ней... Я... Ах, разве я сейчас помню обо всем, что тогда думал!