Плохо скрытая тревога в голосе рабыни почти насмешила Ахилла. Даже невольница способна ревновать! А он? Отчего он не ревнует Пентесилею к Гектору? А ведь в самом деле, совсем не ревнует! Откуда же эта боль?
– Послезавтра она уедет, Брисеида. Это не моя женщина. И она не пленница, а гостья в моем лагере.
Он подошел ко входу в шатер и осторожно приоткрыл полог. Внутри горел небольшой масляный светильник – Ахилл приказал рабыням оставить в шатре свет. Пентесилея лежала на его постели, полуобнаженная – на ней осталась лишь кожаная набедренная повязка. Доспехи были сложены в ногах ложа. Черные волосы волнами закрывали спину и плечи амазонки. Сперва базилевсу показалось, что она спит, но легкое подрагивание спины и рук подсказали ему, что это не так, а вслушавшись, он уловил рыдания, слегка заглушенные подушкой, в которую Пентесилея уткнулась лицом.
Ахилл почувствовал стыд от того, что невольно подсмотрел ее слабость. И вместе с тем волна горячей нежности едва не толкнула его подойти к ней, чтобы утешить, хотя бы просто провести рукой по этим распавшимся в беспорядке волосам, по мокрой от слез щеке... Но он знал, что Пентесилея не простит ему этого.
Тихо-тихо ступая, базилевс отошел назад, опустил полог шатра и, еще раз глянув на своих воинов, застывших с полуопущенными копьями, пошел прочь от лагеря.
Глава 10
– Вот видишь, она так и не может меня простить! И молчит, и молчит целый день... С ума сойти можно!
При этих словах мужа Андромаха, с преувеличенным старанием начищавшая закопченный глиняный горшок, обернулась через плечо и сердито бросила:
– О чем же прикажешь говорить, муж мой? Все, что происходит сейчас, и без слов понятно, а о прошлом ты, как я теперь поняла, не хочешь разговаривать со мной... Ты мне ничего не рассказывал, и я не дерзаю спрашивать!
– Я рассказывал тебе все, все, что со мной было, чуть ли не со дня рождения! – воскликнул Гектор. – А если я о чем-то умолчал, то только о том, что могло бы тебя огорчить!
– И как часто в твоей жизни бывало что-то, что теперь бы меня огорчило? – уже совсем резко спросила молодая женщина и вновь принялась яростно скоблить горшок, все ниже опуская голову, лишь бы мужчины не видели, что она плачет.
– И вот так третий день подряд! – с отчаянием воскликнул Гектор, бросая на Ахилла почти умоляющий взгляд – Скажи ей, прошу тебя, что мы с тобой об этом говорили и что я объяснял тебе, почему не мог...
– Да хватит тебе, наконец! – не выдержал Ахилл. – В чем ты оправдываешься?! Что в двадцать семь лет, или сколько тебе тогда было... что ты в этом возрасте женился, не сохранив до того целомудрия?! Гектор, но это же безумие!
– Ты это Андромахе скажи... – мрачно произнес троянец, в досаде обламывая уже десятый или двадцатый корешок на стене грота и кидая его в слабо тлеющий очаг.
– А по-моему, – усмехнулся Ахилл, – все дело только в том, что у вас в Трое женщинам слишком много позволено. И они до того привыкли делать то, что им угодно, что решили даже судить своих мужей. Так вам и надо!
Андромаха бросила на него быстрый взгляд и опустила глаза, понимая, что раздражение Пелида вызвано на самом деле вовсе не ею и не словами Гектора. Но Гектор, которого размолвка с женой привела в самое мрачное расположение духа, воспринял слова базилевса как обиду.
– Много позволено? Ты так считаешь? – его голос задрожал от негодования. – Может быть. Но наши женщины до сих пор не убегали от своих мужей с заезжими красавцами!
Ахилл вздрогнул, отбросил в сторону лук, на котором перетягивал тетиву, и проговорил глухо и резко:
– Этого не случалось, потому что во всех прочих землях мужчины чтут хозяев, у которых гостят, благодарны им за гостеприимство и не соблазняют чужих жен! В моей земле ни один мужчина не станет красть жену у принявшего его в свой дом человека. Этого не сделает даже последний рыбак, не то что царский сын!
Краска, залившая лицо Пелида, и его грозно сверкнувшие глаза испугали Андромаху, которая уже отчаянно жалела, что стала причиной этой столь внезапной ссоры. Она хотела бы вмешаться, но не могла придумать, как это сделать. А Гектор, тоже раздраженный и распалившийся, не смог вовремя остановиться.
– А в нашей земле мужчины сами отвечают на обиды, а не тащат за собой всех окрестных царей, чтобы посчитаться с обидчиком! Удобнее всего прикрыть свое бесчестие бесчестным поступком женщины!
– Бесчестие?! – крикнул Ахилл, вскакивая так, что его голова почти коснулась свода лесного грота. – Ты сказал «бесчестие»? Да?! Это в Трое так принято – называть подлость своих бесчестием чужих?!
Его лицо исказилось, стало страшным, каким бывало в мгновения битвы, и Андромаха, вскрикнув от испуга, бросилась между ним и Гектором, как будто она смогла бы остановить Ахилла... Но уже в следующее мгновение Пелид перевел дыхание, резко отвернулся, потом вновь посмотрел на своего пленника и проговорил совершенно другим тоном и голосом:
– Прости меня, Гектор! Я тебя оскорбил. При том глупо и незаслуженно.
Это было так не похоже на прежнего Ахилла, что Гектор сначала не нашел, что ответить, только в изумлении смотрел на залитое краской лицо мирмидонца. Потом тихо произнес:
– И ты меня прости. Я гнусно воспользовался тем, что ты не можешь мне ответить. Ты же никогда не ударишь раненого...
– Ударить? Да мне и в голову не пришло! Просто мы оба не в себе... А посмотри-ка, как Андромаха кинулась тебя защищать! Вот тебе и ответ, простила или нет.
И он, отвернувшись, вышел из грота.
Гектор посмотрел на жену, все еще испуганно замершую в изголовье его ложа, и тихо попросил:
– Помоги мне подняться.
– А тебе можно вставать? – прошептала она. – Еще вчера было плохо.
– А сегодня хорошо. Помоги. А то ведь я и сам встану.
Подавляя головокружение, он вышел из грота и огляделся. Ахилл сидел на другом конце поляны, привалившись к одному из валунов, и что-то чертил сучком на земле. Гектор подошел к нему и, стискивая зубы от напряжения, опустился рядом.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего. Все в порядке, – глухо ответил базилевс. – А ты как?
– Лучше. Куда лучше.
Ахилл искоса глянул на него.
– Я так и не спросил, зачем тебя понесло в рощу? Ты в самом деле кинулся меня спасать?
Гектор смутился.
– Ну... Я знаю Пентесилею. Когда Андромаха вышла из грота, потом вернулась и сказала мне, что идет бой ахейцев с амазонками, я понял, что будет поединок. Не знаю, как у меня хватило сил столько пройти. И как случилось, что я пришел именно туда, куда надо было.
– Спасибо, – голос Ахилла совсем потух и стал вновь очень спокойным. – Сегодня она уехала.
Они помолчали, и вдруг Пелид, не выдержав, сжал виски ладонями и застонал.
– Мне больно, Гектор! – воскликнул он, и в голосе его прозвучали детская беспомощность и обида. – Мне больно, и я ничего не могу с этим поделать. Эта женщина будто что-то вырезала у меня в груди... У меня никогда не было такой боли. Что мне делать?
Гектор положил руку на плечо базилевса.
– Это пройдет, – сказал он тихо.
– Нет, – покачал головой Ахилл. – Не пройдет. Я знаю.
– Пройдет так или иначе. Завоюй ее, раз она тебе так нужна.
– Ее нет. Она уехала.
– Она может вернуться. Или ты, когда будет заключен мир, можешь поехать в Темискиру.
– Что толку, Гектор? Она любит тебя.
Троянец засмеялся.
– Она не может любить меня, Ахилл. Она рождена любить победителя. А я побежден.
– Но я хотел бы, – прошептал Пелид, – чтобы она полюбила не «великого Ахилла», не победителя, а меня, просто меня! Мою душу, мою суть.
– Неужели не понимаешь? – в голосе Гектора было такое тепло, что герою поневоле стало легче. – Это же и есть твоя суть. Ты по сути победитель. Ты даже себя победил. Пентесилея поймет это, в конце концов…
Некоторое время они молчали. Лес качался и шумел от налетевшего ветра.
– Знаешь, Гектор, – сказал вдруг Ахилл совершенно другим, ровным и спокойным голосом, – я думаю, вам с Андромахой пора возвращаться в Трою.
Гектор вздрогнул.
– Ты... отпускаешь меня? А переговоры?
– Для переговоров и перемирия будет, пожалуй, лучше, чтобы ты находился в Трое. Приам мне сказал, что его братец Анхис снова устраивает какие-то козни... Вчера Агамемнон обронил, что власть Приама может пошатнуться, потому что не имеет твердой опоры, и как тогда вести переговоры? А Одиссей прямо сказал, что был бы уверен в заключении мира, если бы за Приамом по-прежнему стоял Гектор, но Гектора-то, мол, нет, и от пэтому он сомневается. Словом, нужно, чтобы ты был там.
Троянец задумался.
– Но если я появлюсь в Трое, это тут же станет всем известно. И что ты тогда скажешь Атридам и всем остальным?
Базилевс пожал плечами.
– Скажу правду и расскажу, как все было. Они будут в бешенстве, но сделать уже ничего не смогут.
Наступило молчание.
– Я понимаю, – сказал, наконец, Гектор. – Но мне бы не хотелось тебя оставлять, пока тебе так трудно, Ахилл.
– Я справлюсь, – коротко сказал Пелид – и вдруг тихо рассмеялся.
– Ты что? – удивленно спросил Гектор.
– Мне пришло в голову... Еще два дня назад, когда ты, зеленый от боли, еле держась на ногах, притащился спасать меня от Пентесилеи… Я подумал, что так боялся за меня и так обо мне заботился только один человек на свете. Понимаешь, кто? Да, мой Патрокл... Почти забавно, да?
– Вот что, Ахилл... – Гектор снова взял его за плечо и, когда тот обернулся, твердо посмотрел ему в глаза. – Ты окончательно решил меня отпустить? Уже никаких сомнений?
– Я же сказал тебе! Сегодня к ночи ты будешь в Трое.
– Если так, я должен тебе рассказать, как это было. Как было на самом деле.
– Что? – не понял Ахилл.
– Как погиб Патрокл.
– Я же и так знаю.
– Не знаешь. Ахейцы были далеко. Только Менелай и двое-трое его воинов были на небольшом расстоянии, но они... Словом, выслушай меня, прошу тебя! Для меня это очень важно.