Птицы и звери пировали вовсю, их вой, хохот и карканье врывались в треск огня – смутные тени так и шныряли среди развалин. Убитые троянские мужчины были большей частью без доспехов, зачастую полунагие, и Ахилл понимал, что это не победители раздели их – на простых воинах не могло быть дорогих лат – просто захваченные врасплох, вероятно, среди ночи, они вступили в бой, совершенно к нему не готовые. Трою взяли ночью...
– Гектор! – что есть силы закричал герой, – Андромаха!
Визг шакала ответил ему из окутанной дымом галереи.
– Здесь нет живых, Ахилл! – сказала Пентесилея. – Идем назад, на берег. Там скорее может кто-то отыскаться. В этих горящих развалинах люди укрываться не могут: это – верная смерть!
– Мой друг жив, раз он звал меня! – ответил сквозь стиснутые зубы Пелид. – Троя погибла больше суток назад, вероятно, позапрошлой ночью, а я слышал его голос вчера вечером. Я должен его найти!
– Здесь его нет, – голос амазонки был тверд, но выдавал огромное напряжение. – Мы должны найти кого-то, кто остался в живых, чтобы знать, где искать Гектора. Все же не могут быть убиты или увезены в рабство ахейцами, кто-то же остался! Назад, Ахилл, идем на берег!
Герой понимал, что она права, но что-то незримо держало его здесь, среди этих страшных, наполненных смертью развалин. Однако, взглянув на Авлону, стоявшую с ним рядом, герой решился последовать совету Пентесилеи: девочка была бледна, как алебастр.
Когда они вновь шли через площадь, Пентесилея вдруг указала рукой на статую Троянского Коня:
– Вот! Смотрите: вот как они проникли ночью в город!
Дым вокруг статуи в это время рассеялся, и стало видно, что дверца в левом боку коня открыта. Из нее спускалась, свисая до земли, веревочная лестница.
– Эта статуя для троянцев священна, – глухо сказала Пентесилея. – Я о ней много слышала, хотя вижу впервые. Троянцы вряд ли оставили бы ее с раскрытой дверцей, не убрав лестницу. И трупы стражников возле самого Коня – видишь, Ахилл? Они подбежали сюда, наверное, когда заметили со стены что-то неладное...
– Да, – сказал он, – я понимаю... Коня увозили в город в последний день праздника. Вероятно, ахейцы убили рабов, которые должны были его увезти, и вместо них забрались внутрь – там, внутри, поместится десятка четыре воинов... Перед ними открыли ворота, они туда въехали. Было уже темно. Ктото из них спустился, стражники, глядя со стены, подумали, что это – рабы. Кто разглядывает рабов, кто запоминает их в лицо? А ночью те, что оставались внутри, выбрались наружу, убили стражу и раскрыли ворота.
– Ты совершенно прав! Так в точности все и было. Я не видел, но они рассказывали это именно так.
Прозвучавший совсем близко голос заставил всех троих резко обернуться. Из-за статуи показалась и приблизилась к ним человеческая фигура. Человек был в запыленном, испачканном пеплом хитоне, на плечах – грубый плащ, тоже весь грязный. Лицо бледное, со следами крови и копоти.
– Ахеец! – воскликнула Пентесилея и вскинула лук.
– Постой! – Ахилл предупреждающе вытянул руку, хотя амазонка и не собиралась стрелять. – Он не опасен, я знаю его. Я не ошибся – это ты, Терсит?
– Я, – спартанец подошел еще ближе. – А ты что, в самом деле живой?
Я думал сперва, что вижу твою тень и едва не рехнулся со страху. Но для тени ты что-то слишком небритый и перемазанный пеплом – как, впрочем, и я... Дотронься до меня, Ахилл, чтоб мне поверить!
Ахилл тронул его плечо.
– Правда! – в голосе Терсита послышалось невероятное облегчение. – Говорили ведь, что богиня тебя воскресит! Да вот и сама богиня, рядышком, только одета по-другому. Я-то ее разглядел и запомнил.
– Прекрати болтовню, или замолчишь навсегда! – проговорил герой, с трудом сдерживая желание ударить воина. – Ты можешь мне сказать, почему они это сделали? Почему захватили и уничтожили город, если дань была выплачена?! Или ее не выплатили?
Терсит пожал плечами.
– Богоравный Ахилл! Ты же знаешь Атридов – разве им когда-нибудь чего-нибудь не бывало мало? Это – самая главная причина. Вторая – тебя уби... ну, словом, то, что с тобой произошло. Все только и говорили, что нельзя прощать этого троянцам. И последнее, что называется – искорка на трут, и все запылало! Кто-то из троянцев подменил часть дани. Проклятущий зануда Идоменей вздумал открывать доставшиеся ему бочки и в них рыться, как жук в навозе. Ну, и обнаружил, что в нескольких бочках под золотишком – простая морская галька! Атриды стали проверять бочки на других кораблях и нашли еще с десяток таких...
– Десяток из сотен! – голос Ахилла сорвался на крик. – И это стало причиной гибели Трои?! Или нельзя было призвать Приама к ответу, добиться выдачи настоящей дани вместо фальшивой?! Ведь это, конечно, не Приам... Просто кто-то из его родни упас свои богатства, решив, что это не сразу откроется!
– Да им было все равно, – Терсит устало махнул рукой. – Они хотели взять Трою – вот и получили предлог. А тут еще тот же Идоменей вспомнил, как Одиссей в разговоре с ним брякнул, что с помощью этой лошади можно было бы попасть в Трою.
– Одиссей! Будь он проклят! Я так и думал, что это – его выдумка... – простонал герой.
– Да он-то громче всех возмущался и говорил, что так поступать недостойно, – возразил Терсит. – Но в пузо лошадке полез, а то как же – скажут еще, что струсил! Ну и последнее, Ахилл... Уж не знаю, как и сказать, чтобы ты меня не пришиб... Твой сын приплыл сюда накануне.
– Неоптолем?! Он участвовал в этом?!
На Ахилла было жалко смотреть. Он даже пошатнулся, вся кровь отлила от его лица.
– Да, он настоящий богатырь, хоть борода у него не будет расти еще года этак четыре. Они сильно рассчитывали на него, и не ошиблись. Все было сделано ночью. Барахла и пленных захватили столько – как только корабли сразу не потонули... Уплыли они вчера вечером.
Ахеец вздохнул и опустил голову. Он видел, что Пелид не убьет его, но горящие яростью глаза Пентесилеи не сулили ничего хорошего.
– Где Гектор? Что с ним? – голос Ахилла был глух.
– Я не знаю! – испуганно воскликнул Терсит. – Я же был, как обычно, по возможности, позади всех. Ты мою «отвагу» знаешь. Говорят, он убит.
У героя вырвался страшный стон, но тут же он в бешенстве топнул ногой, так что Терсит поспешно отскочил в сторону.
– Не верю! Я не верю, нет! Он жив!
Потом, взяв себя в руки, Пелид вновь обратился к ахейцу:
– А ты? Почему ты еще здесь?
Терсит ответил новым печальным вздохом.
– Хорошо, что я здесь живой, а не мертвый. Менелай хотел свести со мной счеты за все мои проделки и собирался убить. Пришлось мне сбежать от них. Я понял, что лучше ни на один корабль не соваться, тем более, что делиться со мной добычей они бы уж точно не стали, да и были бы правы – не больно-то хорошо я воевал. Так вот и вышло, что мне пришлось спасаться от них бегством. Я прятался здесь, возле города, в зарослях, искал чего поесть, а тут вот и вы идете. Ну, я и решил – лучше попросить защиты у тени мертвеца, чем помереть с голоду либо попасть на зубы этому зверью, что тут кругом рыщет… Соваться к троянцам мне тоже не хочется.
– К троянцам?! Где они? Кто из них уцелел?! – закричала Пентесилея, в волнении бросаясь к ахейцу.
– Тут, поближе к берегу, за рощицей, кто-то обосновался, – сообщил Терсит. – Несколько человек. Я их видел только издали. Поставили шатер какой-то, костер жгут ночами. Не ахейцы, это точно. Но я к ним не пошел – убьют ведь.
– Покажи, где это! – потребовал Ахилл.
– Идемте, чего ж не показать... С вами-то и меня не тронут!
– А среди них нет моей сестрички Андромахи? Среди тех, на берегу? – не выдержав, подала голос Авлона.
– Кабы я хоть раз видел твою сестричку, малышка! – развел руками спартанец. – Какие-то женщины там есть. Да пойдемте, недалеко это.
И он решительно зашагал к Скейским воротам. И снова Ахиллу показалось, почудилось, что нельзя уходить из развалин Трои. Но он понимал, что сейчас нужно найти уцелевших троянцев и, вместе со своими спутницами, поспешил за Терситом.
Глава 4
Когда они пересекли равнину и добрались до последней, самой близкой к морю рощицы, солнце уже стояло высоко, и птицы в зарослях подняли громкий гомон. С моря им вторили чайки – день был ветреный, но не штормовой, и морские птицы стаями носились над волнами, украшенными гроздьями легкой пены.
Эта роща – кипарисовые и олеандровые заросли – завершалась возле низкой гряды скал, доходивших почти до самой воды, и когда во время прилива случался шторм, волны порою докатывались почти до самых корней отдельных кустов, росших вдоль линии утесов.
Небольшой воинский шатер стоял меж редких кипарисов, на краю рощи. Костер, пылавший перед ним ночью, теперь почти догорел, и лишь дым курился над головешками.
Возле костра, на большой коряге, сидела женщина. Ахилл издали увидел только ее темное платье и плащ, тоже темный, украшенный серебром, плотно окутавший ссутуленные плечи. Сколотые гребнями волосы издали казались очень темными, и лишь подойдя ближе, путники увидели, как много седых прядей вторгается в эту густую тьму. В солнечном свете ее волосы отливали сразу золотом и серебром, так, что казалось, будто необычайный венец украшает ее голову.
Женщина сидела, обняв руками колени, в позе, выражавшей огромную, дикую усталость. Однако, когда идущие приблизились, она услыхала их шаги и подняла голову. Ее взгляд упал на огромную фигуру шагавшего впереди Ахилла – и она вздрогнула, приподнялась, вся напрягаясь, словно ей померещилось что-то, чего не могло быть. Потом ее плечи опали, взметнувшиеся было руки опустились. Но она тут же снова встрепенулась и быстро поднялась на ноги.
– Ахилл! – крикнула женщина звонким, молодым голосом. – Это ты?!
– Это я, – ответил герой. – А ты?..
И тут он узнал сидящую. Это лицо, на котором лежала печать отчаяния и скорби, глаза, почти черные в синих провалах, сжатый в волевом усилии рот – все это едва ли могло напомнить величавую красавицу, казавшуюся еще недавно молодой в роскошных царских одеждах, среди блеска дворца, среди любви близких... Но что-то было в ней прежним, что-то главное, что не могло исчезнуть, и это «что-то» сразу заставило Ахилла ее вспомнить. В платье, черном от пепла, с обтрепанным подолом, в измятом и испачканном плаще, с головой, поседевшей за два дня сильнее, чем за двадцать лет, – она все равно была царицей Гекубой. Ее нельзя было не узнать.