— Нет, Ахилл. Я — Елена Троянская, — ответила она.
Прижала к себе детей и поцеловала обоих.
— Закройте глаза, дорогие, — прошептала она. — Закройте их крепко-крепко! А когда вы снова откроете их, папа будет здесь.
Ахилл метнулся вперед, но опоздал.
Елена закрыла глаза и упала спиной вперед в пустоту.
Глава 16Битва за Скамандер
Каллиадес прислонился к влажному стволу дерева и вгляделся в темноту, в ту сторону, где была Троя. Дождливая ночь была такой темной, словно ему завязали глаза. Он снова повернулся туда, где мог разглядеть лишь сотни воинов, хмуро сидящих вокруг потрескивающих костров.
Они что есть духу скакали из Дардании, и всего полдня пути отделяли их от Золотого города, но безлунная ночь вынудила их остановиться. Все они были расстроены и злы, и утешало их только то, что до рассвета у стен Трои не будет сражений.
Каллиадес был воином с четырнадцати лет. Он побывал в сотнях битв, страдал перед боем от переполненного мочевого пузыря и пересохшего рта, видел страдания друзей, медленно умиравших от раны в живот или гангрены. И то же самое переживал каждый на этой лесной поляне. Однако все они, до последнего человека, отчаянно ждали первого проблеска рассвета, чтобы сесть на лошадей, поскакать к Трое и бросить вызов микенской армии. Многие из них погибнут.
Может быть, они погибнут все.
Посланец от Приама появился у Каприза Парнио усталым и грязным. Банокл и Каллиадес поехали вниз, туда, где на другой стороне расселины ждал гонец. Банокл приказал ему пересечь ущелье, и человек этот с сомнением посмотрел на единственный узкий пролет моста, который успели возвести рабочие Халкея. Но он был Царским Орлом и высоко держал голову, уверенно шагая по узкому мосту. Только когда гонец ступил на твердую землю, они смогли разглядеть страх в его глазах и пот на лбу.
— Командующий, — обратился гонец к Баноклу, и тот сердито нахмурился, — на Трою напали! Агамемнон привел сотни кораблей в бухту Геракла. Дворец Радость царя захвачен, царевич Парис мертв. Наша пехота пытается остановить их у реки Скамандер. Царь Приам приказывает тебе скакать на помощь городу.
Каллиадес посмотрел на друга и увидел на его лице возбуждение.
— Мы отправимся немедленно, — ответил Банокл, не пытаясь скрыть своего восторга. — Оставим здесь небольшой отряд и возьмем моих фракийцев.
— Только не фракийцев, — сказал посланник, понизив голос, так как уже начали собираться и троянские, и фракийские воины. — Царь желает, чтобы на защиту города пришли только верные троянские воины. Он сказал, что фракийцы должны защищать здесь крепость Дарданию.
Каллиадес фыркнул. Неужели все в Трое забыли, что они с Баноклом раньше были микенскими воинами, всего несколько лет назад?
Каллиадес приказал, чтобы посланцу дали поесть и напиться, а после обратился к Баноклу:
— Сказать «отправимся немедленно» легко, но как это сделать? Человек может пройти по мосту, но мы не можем переправить по нему лошадей. А если ехать в обход, на это уйдет лишний день.
Коренастый Халкей, маячивший неподалеку, откуда было все слышно, двинулся к ним и нетерпеливо проговорил:
— Это простая задача и решить ее легко. Мои рабочие положат ряд крепких досок крест-накрест вдоль всего моста, на расстоянии шага высокого человека. Потом лошадям можно будет завязать глаза и провести их гуськом через мост. Это предельно просто, — повторил он.
— А твое сооружение выдержит вес лошадей? — с сомнением спросил Банокл.
— Конечно, — раздраженно ответил строитель. — Оно выдержит любой вес, который я решу на него нагрузить.
Каллиадес посмотрел на небо.
— Сколько времени все это займет?
— Тем меньше, чем раньше я перестану отвечать на глупые вопросы.
Рыжеволосый строитель повернулся и принялся забрасывать распоряжениями своих рабочих. Через несколько мгновений одни из них уже пилили доски, а другие бежали, чтобы принести еще дерева.
Каллиадес и Банокл вернулись туда, где спокойно ждал Тудхалияс со своими людьми, одетыми для верховой езды.
— Вы будете защищать вместе с нами Трою? — спросил Каллиадес, хотя догадывался, каков будет ответ хетта.
Тудхалияс с сожалением покачал головой.
— Нет, мой друг. И ты бы не захотел, чтобы я ее защищал. Если я и мои люди будем драться за Трою, мой отец никогда не согласится прийти на помощь городу. При сложившихся обстоятельствах мне лучше вернуться домой и рассказать, в каком вы находитесь положении, — тогда, может быть, император пошлет свою армию.
— Приам предпочел бы помощь трехсот человек сейчас, а не хеттскую армию, которая в будущем разобьет лагерь у его ворот, — сказал Каллиадес. — Это может показаться скорее угрозой, чем помощью союзника.
Тудхалияс улыбнулся.
— Может, ты и прав. Война делает друзей врагами и врагов друзьями, верно, микенец?
С этими словами он повернулся, сел на коня, и хеттские воины двинулись на север.
Банокл откашлялся и сплюнул.
— Скатертью дорога, — сказал он. — Мне никогда не нравились эти коровьи сыны.
Каллиадес вздохнул.
— Эти три сотни коровьих сынов очень бы нам пригодились, — ответил он. — А теперь остались только ты, я и наши пятьдесят воинов конницы.
— Я поеду с вами, командир, с моей полусотней, — раздался чей-то голос.
Предводитель фракийцев Хиллас, Хозяин Западных Гор, шагал по ущелью к ним. Его волосы и борода были заплетены в косы, а лицо расписано голубыми полосками, как было принято в племени киконов.
— Примам говорит, что фракийские воины должны остаться здесь и защищать Дарданию, — нехотя сказал Банокл. — Не знаю, почему. Любой из твоих киконов стоит двух его проклятых Орлов.
Хиллас засмеялся.
— Все мы знаем, что если Троя падет, Дардания будет потеряна. И тогда киконы никогда не получат обратно своей земли. Я дал клятву верности царю Приаму и хочу сражаться за него в Трое. Мои люди поедут с тобой, желают нас видеть там или нет. Приам не откажется от нашей помощи, когда мы встанем перед ним с головами микенцев, насаженными на копья.
Теперь, в темном от дождя лесу Каллиадес перестал ждать наступления рассвета и вернулся к лагерному костру, у которого лежал на спине Банокл, облаченный в доспехи.
— Мы будем в Трое завтра, — со счастливым видом сказал Банокл. — Примем хороший бой, убьем сотни вражеских ублюдков, а потом я пойду домой, повидаюсь с Рыжей и выпью несколько кувшинов вина.
— Идеальный день, — заметил Каллиадес.
Банокл поднял голову и посмотрел на него; блики костра отсвечивали на светлых волосах и бороде Банокла.
— Что с тобой такое? — спросил он.
Каллиадес лег рядом с ним на мокрую траву.
— Все в порядке, — ответил он и понял, что так и есть.
Он замерз, промок и был голоден, завтра ему предстояла битва с превосходящим по численности врагом, но он редко чувствовал себя таким довольным. Он улыбнулся.
— Думаю, мы слишком много времени провели вместе, Банокл. Я с каждым днем становлюсь все больше похож на тебя.
В свете костра он увидел, как друг нахмурился и открыл было рот, чтобы ответить, но привязанные лошади вдруг затопали и заржали. Несколько воинов устало поднялись на ноги и отправились их успокоить.
— Это снова тот проклятущий черный коняга. От него сплошное беспокойство. Не знаю, зачем мы взяли его с собой.
— Нет, знаешь, — терпеливо проговорил Каллиадес. — Ты сам слышал, как Гектор сказал, что этого коня надо с честью вернуть обратно, как героя Трои. Мы не могли оставить троянского героя с Воллином и его фракийцами.
Маленький отряд из Дардании в придачу к собственным верховым вел с собой последних двенадцать золотых лошадей Геликаона — три из них были жеребыми кобылами — и огромного жеребца, перепрыгнувшего через пропасть с царицей Халисией и ее сыном на спине.
— Мы должны как-то его назвать, — задумчиво сказал Банокл. — Мы не можем все время называть его «тот большой проклятущий конь». У него должно быть имя.
— И как ты предлагаешь его назвать?
— Ослиная задница.
Люди, сидевшие вокруг костра и прислушивавшиеся к его словам, тихо засмеялись.
— Ты всех своих коней называешь Ослиной задницей, Банокл, — сказал конник, сидевший рядом.
— Только хороших! — негодующе ответил Банокл.
— Назовем его Героем, — предложил Каллиадес.
— Пусть будет Герой, — согласился Банокл. — Хорошее имя. Может, теперь, получив имя, он будет доставлять меньше неприятностей.
Он неловко шевельнулся и, удовлетворенно крякнув, вытащил из-под себя сучок.
— Клянусь Аресом, какой это все-таки был прыжок, а! Ты бы сумел сделать такой прыжок, как ты думаешь?
Каллиадес покачал головой.
— Я бы не стал и пытаться.
— Хотел бы я это видеть, — вслух подумал Банокл. — Вот, должно быть, было зрелище! С царицей и мальчиком на спине.
Он помолчал.
— Так обидно, что она умерла. Царица, я имею в виду. После этакого прыжка!
Каллиадес подумал, что Банокл сильно изменился за последние годы. Когда они впервые сражались вместе, он говорил только о выпивке, траханье и битвах, в которых сражался. Больше всего он хвастался тем, что может помочиться на дерево выше любого другого мужчины. Но последние годы смягчили его, и Каллиадес знал, что в этом виноват его брак с Рыжей. Банокл обожал жену и не скрывал этого. Теперь он стремился, как часто твердил Каллиадесу, выиграть войну, уйти в почетную отставку из Троянской конницы и поселиться вместе с Рыжей в маленьком сельском домике. Каллиадес не мог представить себе Банокла землепашцем, но никогда ему об этом не говорил.
Когда погибла жрица Пирия, Банокл был искренне опечален. Он редко о ней говорил, хотя однажды, когда о ней упомянул Каллиадес, Банокл коротко бросил:
— Она погибла в битве, спасая жизнь подруги, верно? Так поступил бы любой стоящий воин.
И больше ничего не сказал.
Таков был Банокл Одноухий, говоривший с уважением о мертвой женщине, с которой даже не был знаком.