Одиссей увидел, что над ним стоит Ахилл, с его мечей капает кровь.
— Возвращайся обратно, итакиец! — прокричал фессалийский царь, перекрыв шум битвы. — Или эта рана тебя убьет. Только кинжал не дает тебе истечь кровью.
Одиссей посмотрел вниз и увидел, что из его бедра торчит рукоять кинжала. Нога была мокрой от крови. В пылу битвы он даже не заметил раны.
— И надень доспехи, — приказал Ахилл.
Качнувшись в сторону — меч мелькнул мимо его груди — он сразил атакующего ударом по шее.
— Ты ведь без доспехов, Ахилл! — закричал в ответ Одиссей.
Ахилл только ухмыльнулся и снова ринулся в битву.
Одиссей выругался, почувствовав, как от потери крови у него кружится голова. Шагнув вперед, он понял, что у него подгибаются колени. Чьи-то руки подхватили его и помогли выпрямиться, потом под его рукой очутилось могучее плечо. Звуки битвы сделались глуше, когда его потащили прочь от поля боя; он все еще ругался.
…Он снова был на борту «Пенелопы», волосы его трепал ветер, грудь наполнял свежий морской воздух. Огромная стая чаек летела над кораблем, затеняя крыльями небо. Их шумные крики оглушали. «Глупые птицы, эти чайки», — сказал он себе. Потом увидел, что у птиц женские лица, перекошенные от ненависти и злобы. И подумал, что это гарпии пришли, чтобы разорвать его на куски…
Острая боль от вонзившихся в ногу зубов привела его в чувство, и Одиссей понял, что лежит на грязной земле далеко от поля боя. Один из его моряков, могучий боец Леукон, зашивал рану на его бедре, толстые пальцы моряка неуклюже орудовали иглой и пропитанной кровью нитью. Три дня назад Леукон сломал ногу и не мог сражаться. Теперь он неуклюже сидел, и было видно, какую мучительную боль доставляет ему сломанная кость.
Одиссей сел.
— Дайте мне вина, кто-нибудь! — приказал он, и ему протянули кубок.
Он осушил его, попросил второй и нетерпеливо наблюдал, как Леукон завязывает стежки. Кровь больше не текла, и Одиссей почувствовал, что вино его оживило.
— Обратно в битву, Леукон, — сказал он.
— Да, мой царь, — ответил огромный воин и попытался подняться.
— Да не ты, дурак! Я!
Одиссей начал было вставать, но чья-то рука удержала его за плечо, и холодный голос сказал:
— На сегодня твоя битва окончена, Одиссей.
Он посмотрел вверх и увидел Агамемнона. С огромным трудом Одиссей все-таки встал, пытаясь не обращать внимания на резкую боль в плече и на боль натягивающих кожу стежков на бедре.
Микенский царь был прав. Одиссей чувствовал себя слабым, как котенок, и ему потребовалась вся сила воли, чтобы удержаться на ногах.
Они посмотрели на поле боя с возвышенности перед главным земляным укреплением. Утреннее солнце выжгло туман, и Одиссей мог ясно разглядеть равнину впереди. Там кипела рукопашная, пешие воины обоих сторон отчаянно сражались, ни одна из сторон не уступала другой. Вся конница Агамемнона развернулась слева и ударила в правый фланг врага, заставив Гектора привести туда всю Троянскую конницу. Одиссей видел, что троянцы здесь одерживают верх, заставляя всадников Агамемнона отступать к реке. «Радуйся своим успехам, пока можешь, Гектор, друг мой», — подумал он.
Посреди моря сражающихся Одиссей разглядел группу одетых в черное воинов, вонзающихся, как наконечник стрелы, в троянскую пехоту.
— Ахилл и его мирмидонцы дерутся без доспехов, — сказал он сердито.
Всю долгую ночь, пока составлялся план атаки, западные цари соглашались, что как только поднимется тревога, лучшие отряды вернутся и наденут доспехи. Ахилл, в пылу боевого безумия, отмел эту договоренность и продолжал сражаться.
— Он ни за что не выживет! И его люди не покинут его. Он обрекает всех их на гибель!
— Это будет обидно, — ровным голосом проговорил Агамемнон.
Одиссей посмотрел на него, и в груди царя Итаки полыхнула ярость.
— Тебе наплевать на всех, микенец? — зло спросил он. — Ахилл сражается на твоей войне!
Агамемнон повернулся и посмотрел на Одиссея; темные глаза микенца были холодными и пустыми, как зимнее небо.
— Ахилл сражается ради славы Ахилла, — сказал он, и Одиссей знал, что это правда.
Солнце медленно вставало, а битва продолжала кипеть.
Одиссей видел, что западных воинов постепенно теснят назад, и Ахиллу с его отрядом грозит опасность быть окруженными. Взглянув на солнце, теперь поднявшееся над горизонтом, Одиссей начал тревожно наблюдать за местностью к югу, вдоль речной долины. В конце концов он увидел далекие точки: к ним во весь опор скакали конники. Передовой всадник обогнул поле боя, галопом поднялся наверх и спрыгнул с лошади перед Агамемноном.
— Они идут, господин! — выдохнул он.
— Давно пора, — удовлетворенно сказал Царь Битв.
Солнечный свет заблестел на наконечниках копий сотен марширующих людей, на флангах которых ехала конница — новая армия приближалась к Трое. Одиссей снова посмотрел на битву впереди. Троянцы, находившееся в низине, пока не видели новой угрозы.
Конница приближающейся армии пустилась галопом, нацелив копья, направляясь прямо в незащищенный фланг троянской пехоты. Осознав теперь, что им угрожает, утомленные боем троянцы отчаянно попытались перестроиться, чтобы повернуться к атакующим лицом, но, когда всадники в доспехах врезались в них, последствия были ошеломляющими. Десятки людей пали под копытами лошадей.
Гектор действовал быстро. Его фригийские лучники, находившиеся на дальнем конце поля битвы, начали раз за разом выпускать стрелы в приближающихся пеших воинов. Стрелы отскакивали от щитов и конических шлемов, но некоторые воины рухнули, а другие споткнулись о них.
Троянская конница оказалась далеко, на другом конце поля, но по приказу Гектора половина его всадников отделилась и галопом помчалась, чтобы встретить нового врага.
Сам Гектор ударил пятками в бока своего огромного боевого коня и ринулся на вражескую конницу. Когда он приблизился, несколько всадников устремились к нему. Его меч смел первого всадника с коня; второй верховой упал, когда меч Гектора, которым тот орудовал с испепеляющим гневом, раскроил череп врага. Потом в грудь жеребца Ареса воткнулось копье, и он рухнул, сбросив Гектора на землю.
После этого Одиссей Гектора уже не видел.
Расстроенный, он перевел взгляд на командира только что прибывшей армии: окруженный своими телохранителями, тот ехал вверх по склону, к ним.
— Что ж, Кайгонес, — заметил Одиссей, когда ликийский царь остановил лошадь, — сегодня ты не вступаешь в бой?
Толстый царь снял с головы шлем и холодно улыбнулся.
— Тебе бы следовало быть более благодарным, итакиец, — ответил он. — Во время нашей последней встречи ты открыто признался, в какое возмущение тебя приводит смерть одного человека, простого моряка. А теперь ты и твои товарищи-цари просите меня помочь вам убить тысячи людей. Где же твоя благодарность?
Он спешился и передал поводья одному из своих людей.
— Все наши поступки имеют последствия, Одиссей. Запретив своим кораблям приходить к моим берегам из-за смерти одного моряка, ты и Геликаон нанесли удар Ликии, причинили огромный ущерб нашей торговле, обескровили нас. Мои люди пострадали, и впервые за целое поколение дети зимой умирали от голода. А когда Агамемнон нашел во мне союзника, ты удивился, что я не чувствую верности к Геликаону и к его кровному родственнику Приаму?
Одиссей не ответил. Он снова повернулся к полю боя и услышал, как заиграл рог Гектора — два коротких звука повторялись снова и снова, давая сигнал к отступлению.
«Хорошо, — подумал Одиссей. — Ты не можешь победить, Гектор. Равнина Скамандера принадлежит нам. Отступай в боевом порядке, пока можно».
Но троянцы сражались на каждом шагу, защищая своих раненых, пока медленно отходили к реке и к перекинутым через нее четырем мостам, ведущим в относительно безопасное место.
По деревянным мостам успело отступить не больше сотни воинов, когда среди них, как огромный факел, вспыхнуло яркое пламя. Весь мост разом запылал, и запылали находившиеся на нем люди; они вопили и метались в муке.
Многие прыгнули в Скамандер, но продолжали гореть, и крики их были ужасны.
Потом вспыхнул второй мост. Прошло всего несколько мгновений — и все четыре моста, единственный для троянцев путь к отступлению, неистово пылали.
Ошеломленный этим зрелищем, Одиссей повернулся к Агамемнону.
— Твоя работа? — спросил он, но микенский царь покачал головой, не менее удивленный.
Они наблюдали, как отчаявшиеся троянцы, запертые между наступающей армией врага и рекой, начали кидаться в быстрый поток, как некоторые помогали переправляться раненым, а другие просто плыли, спасая свою жизнь. Раненых утаскивало под воду и несло к бухте, они были слишком слабы, чтобы бороться с могучим течением.
Потом Агамемнон показал на Гектора — тот снова был верхом на великолепном Аресе, и жеребец шагом входил в Скамандер далеко от горящих мостов. Гектор направил коня к середине реки и остановил там; вода пенилась вокруг. Остальные воины Троянской конницы присоединились к нему, приведя своих коней, чтобы остановить их рядом с Аресом и уменьшить напор течения.
Вскоре тридцать боевых коней стояли в реке, выдерживая натиск ударяющей в них воды.
Всадники имели только щиты, чтобы защитить себя и своих лошадей от стрел и копий врага, и трое верховых упали в Скамандер и были унесены прочь, но большинство твердо стояли, позволяя троянским раненым перебраться через реку в безопасное место. Фригийские лучники побежали вдоль берега, чтобы защитить лошадей дождем стрел, выпущенных в приближающегося врага.
Одиссею захотелось разразиться радостным криком, и он улыбнулся про себя, увидев гневное лицо Агамемнона.
— Гектор жив, — прошипел микенский царь. — Неужели никто не может его убить?
— Он напал на целую армию и все-таки выжил, — со счастливым видом сказал Одиссей. — Вот почему Гектор — это Гектор, а мы — цари, которые просто стоят тут и наблюдают.
Сытый по горло обществом Агамемнона, Одиссей заковылял в сторон