— Это «Борей», — сказал он.
Они молча ждали, пока молодой светловолосый капитан дарданского судна взберется по канату, поднимется на палубу и упадет на колени перед Геликаоном.
— Хвала Посейдону, Золотой, что мы встретили тебя! — задыхаясь, сказал он. — Мы ожидали, что «Ксантос» пойдет вдоль берега и большинство наших судов ожидают тебя у Лесбоса.
— Успокойся, Асий. Почему «Борей» меня ждал?
— Троя в осаде, господин, — ответил молодой человек, — и микенский флот Менадоса удерживает вход в Геллеспонт. Агамемнон стоит лагерем у бухты Геракла с тысячью кораблей. Мы надеялись предупредить тебя, прежде чем ты наткнешься на них, не зная, что происходит.
Андромаха закрыла глаза. Она оставила Астианакса, думая, что он в безопасности в Трое. В нее вцепился знакомый демон вины. Она оставила своего сына, чтобы быть со своим любовником. О ком она чаще думала во время путешествия — о единственном сыне или о Геликаоне?
Геликаон спросил:
— Что насчет Дардании?
— Микенцы не обратили внимания на крепость. Наши люди пока в безопасности. И Агамемнон отвел свои войска от Фив, госпожа, — он посмотрел на Андромаху и покраснел. — Он бросил все свои силы и все силы царей запада на Золотой город.
— А Гектор? — спросила Андромаха.
— Гектор возглавляет оборону Трои, но врагов слишком много, и последние весточки гласили, что троянцев оттеснили к нижнему городу. Дворец Радость царя захвачен, равнина Скамандера тоже, — он поколебался. — Царевич Парис и его жена погибли. И царевич Антифон.
Андромаха, ошеломленная новостями, увидела, как краска отхлынула от лица Геликаона.
— Все они мертвы? — спросил он глухим голосом.
— Обе стороны понесли огромные потери, господин. Погребальные костры горят день и ночь. Если «Ксантос» появится после наступления темноты, ты увидишь огни этих костров издалека с моря.
— Город окружен?
— Нет, господин. Все их атаки происходят к югу от города, у защитного рва. Люди все еще могут бежать через Скейские или Дарданские ворота. Все покидают город. Но это было шесть дней тому назад, а с тех пор «Борей» не получал никаких известий.
Ониакус шагнул вперед.
— Агамемнон оставил свои корабли без защиты у бухты Геракла, Золотой, — сказал он. — Наши метатели огня могут уничтожить его корабли за одну ночь, как мы сделали на Имбросе.
Геликаон нахмурился.
— Может быть, позже. Но сейчас, как ни печально, у меня нет выбора. Город ждет наш груз олова, не так ли, Асий?
Молодой человек кивнул.
— Огонь в городских кузнях не горит, — ответил он. — Троя отчаянно нуждается в оружии и доспехах.
Внезапно он испуганно посмотрел в сторону берега, и все повернулись туда. Вдалеке, у крайней точки троянских земель, Мыса Приливов, появился свет. То был ярко пылающий маяк.
Геликаон посмотрел на него и нахмурился.
— Маяк, но какой сигнал он подает и кому? Асий, Мыс Приливов в руках троянцев или в руках микенцев?
— Не знаю, господин. Когда я слышал о нем в последний раз, им владели троянцы, — капитан пожал плечами.
— Значит, этот сигнал ни о чем нам не говорит, — быстро сказал Геликаон, приняв решение. — Ониакус, мы поплывем к Геллеспонту и Троянской Бухте, потом доберемся до Симоиса. Там мы встанем на якорь и, если Афина будет к нам благосклонна, тайно переправим с севера наше олово в город.
— Но флот Менадоса держит Геллеспонт! — ответил молодой капитан. — Даже «Ксантос» не сможет победить его пятьдесят кораблей!
— Но, может быть, «Ксантос» и «Борей» смогут сделать это вместе, — задумчиво проговорил Геликаон.
Микенский адмирал Менадос, стоя на высокой палубе своего патрульного корабля, посмотрел вверх и увидел маяк, сияющий на самом высоком утесе Мыса Проливов.
— Что это означает, адмирал? — спросил его помощник, сын его сестры — мальчик довольно умный, но безынициативный.
— Не знаю, — ответил адмирал. — Троянцы подают кому-то сигнал. Но мы не можем знать, кому именно и что этот сигнал означает. Много пользы им будет от этого сигнала! — фыркнул он. — Все они в любом случае, почитай, мертвецы.
Как и его команда, Менадос скучал и был расстроен после долгих дней плавания по Геллеспонту. Его флот состоял из пятидесяти кораблей; он приказал тридцати из них следить за троянским берегом от мыса Фракии до бухты Геракла. Семь кораблей, в том числе его собственный, новая галера «Электрион», держались против течения в Геллеспонте. Остальные двадцать судов были вытащены на берег Фракии, их команды отпущены поспать и поесть. Корабли регулярно сменяли друг друга.
«Но для бойцов нет никакого занятия, — подумал Менадос. — Только и знай, что ходи взад и вперед, сперва на веслах, потом под парусом, снова и снова, утомляя гребцов и притупляя навыки капитанов».
Менадос втайне думал, что порученное ему дело — наказание Агамемнона за то, что Геликаон пощадил его в Дардании.
Весть о микенском флоте быстро разнеслась по землям, граничащим с Геллеспонтом, и пока что ни один корабль не пробовал выплыть из проливов. Они потопили один дарданский корабль, пытавшийся пройти под покровом темноты, и два хеттских торговых судна, пытавшихся вернуться домой; хеттов злило, что действия Агамемнона закрыли проливы для судов всех стран.
Когда обреченные хеттские моряки барахтались в холодной предательской воде, Менадоса спросили, должны ли микенские корабли их подобрать. Пусть погибнут — таков был его приказ. Лично он предпочел бы спасти их; он уважал моряков всех земель, и было нетрудно оставить их на фракийском берегу, чтобы они вернулись домой пешком. Но нельзя было допустить, чтобы до хеттского императора дошла весть, что его корабли потоплены микенцами. С кораблей высмотрели нескольких сильных хеттских пловцов, казалось, вполне способных добраться до берега, и лучники их перестреляли, пока все хетты не пошли ко дну.
— Корабль к северу!
Менадос повернулся и затенил ладонью глаза.
Члены команды «Электриона» вскочили, чтобы тоже посмотреть: им не терпелось взяться за дело.
Далекий корабль шел под парусом, быстро гонимый к ним сильным северным ветром. Менадос не видел знаков на этом судне в угасающем свете дня, но надеялся, что оно троянское или дарданское.
Большая часть троянского флота была заперта в Троянской бухте. Она не могла оттуда выйти, но и микенский флот не мог туда войти. Приам никогда не стремился построить сильный флот, достойный столь великого города; вместо этого он полагался на огромный флот Дардании, построенный его родственниками Энхисом и Геликаоном для троянской торговли и защиты города. В бухте были заперты всего-навсего восемнадцать троянских судов, но многие, как говорили, были теперь оснащены метателями огня, что уравновешивало численное превосходство судов Менадоса.
Это было тупиковое положение. Если бы в распоряжении Менадоса было больше кораблей, он легко захватил бы бухту, но Агамемнону требовался каждый пеший воин, чтобы взять город, потому что его воины гибли у Трои тысячами.
Менадос вздохнул. Членам команды, запертым на кораблях, следовало бы радоваться, что они остаются на борту. Каждый день они видели в небе над Троей вести о горящих погребальных кострах — столбы дыма днем и яркое зарево ночью.
— Это дарданский корабль, господин! — закричал помощник Менадоса. — Твои приказания?
Теперь Менадос и сам мог видеть парус с изображением черного коня. «Но это не „Ксантос“, — подумал он. — Судно слишком маленькое. Жалко».
— Пять кораблей, — приказал он. — Возьмите его на абордаж. У них могут быть полезные сведения для Агамемнона. Остальные корабли пусть держатся поблизости, но не вмешиваются. Там могут оказаться метатели огня.
Его приказы были переданы с помощью поднятых ярких флажков, прицепленных к канату — система, которую Менадос изобрел сам, чтобы передавать сообщения в море.
Пять кораблей — четыре микенских и один афинский — двинулись вперед, к приближающемуся судну, собираясь уничтожить его парус и заставить сбавить ход, а потом таранить и взять на абордаж. Остальные микенские суда тоже повернули на север.
Дарданский корабль продолжал идти, не меняя курса, очевидно, решившись прорваться через строй приближающихся судов.
Когда они сблизились, с афинского корабля взлетели горящие стрелы, нацеленные в черного коня. Две стрелы упали в воду, но пять попали в цель, и парус загорелся. Когда он исчез в пламени, корабль сбился с курса, но продолжал идти. Клочья горящего паруса падали на палубу, потом раздался оглушительный свист, и внезапно все судно охватил огонь.
В последний миг Менадос увидел три силуэта — люди бросились с палубы в море.
— Огненный корабль! — закричал он. — Поворачивайте! Уходите!
Но пылающий корабль все плыл, и афинское судно не смогло убраться вовремя с его пути. Огненный корабль врезался в корпус поворачивающего судна и скользнул вдоль деревянной обшивки. Сила столкновения уронила мачту дарданского корабля, и она, пылая, упала на палубу афинского. Куски горящего паруса, подхваченные свежим ветром, попали на парус одного из микенских судов, и парус этот тоже загорелся.
— Дураки! — закричал Менадос, наблюдая, как два из его судов горят, как команды их бросаются в воду.
Остальные галеры уходили прочь.
«И на борту огненного корабля тоже были дураки, — подумал он. — Зачем таким вот образом жертвовать судном?»
Он круто повернулся. За ними, идя на полной скорости сквозь сгущающуюся тьму, через брешь между микенскими галерами и Мысом Приливов двигался «Ксантос». Ночь была ненастной и ветреной, и гребцы галеры с трудом боролись с северным ветром и сильным течением у мыса.
— «Ксантос»! — крикнул Менадос. — Разворачивайтесь, вы, идиоты! Быстро!
Его рулевой изо всех сил налег на рулевое весло, и Менадос добавил к его усилиям свои собственные, навалившись на весло всем телом.
К тому времени, как они повернули корабль, чтобы погнаться за огромным судном, совсем стемнело, и «Ксантос» ушел прочь от трех ярко горящих кораблей, скрывшись в темноте Геллеспонта.