Андромаха схватила ее пучок стрел, повернулась, чтобы уйти — и увидела, что к ней идут два микенских воина, отрезав ей путь к бегству. Первый ринулся на нее с мечом. Она отбила удар связкой стрел, потом схватила одну стрелу в кулак, шагнула вперед и с криком ударила атакующего в глаз. Микенец упал, вцепившись в древко. Второй воин занес меч для смертельного удара, но упал на колени — сзади его саданули по голове дубиной. Ошеломленный микенец обернулся и вонзил меч в живот ударившего его человека. Андромаха подняла меч первого микенца и рубила им второго по шее, пока тот не затих.
Она перешагнула через трупы, чтобы добраться до своего спасителя, который тяжело привалился к стене; густая кровь пропитала спереди его одежду. Андромаха опустилась рядом с ним на колени.
— Помнишь меня, госпожа? — прошептал он. Кровь потекла у него изо рта.
Мгновение Андромаха не могла его узнать. Потом увидела, что на его правой руке не хватает трех пальцев, и вспомнила пьяного на улице, ветерана Троянской конницы, который назвал ее богиней.
— Ты Пардонес. Спасибо, что спас мне жизнь, Пардонес.
Умирающий что-то сказал, но его голос был слишком слаб, и Андромаха не расслышала. Она нагнулась над ним.
— Пусть это будет у тебя, — пробормотал он.
Потом его сиплое дыхание внезапно прервалось.
Андромаха выпрямилась со слезами на глазах и увидела на полу рядом с рукой погибшего золотую брошь, которую дала ему за храбрость и верность.
Вытерев лицо тыльной стороной руки, она встала, бросила последний взгляд на мегарон, где сражался Геликаон, а потом, послушная приказу Каллиадеса, побежала по каменному коридору обратно в покои царицы.
Первая комната представляла собой бойню. Дюжины тяжело раненных воинов лежали на полу; их притащили сюда их товарищи или простолюдины. Тут было и несколько раненых женщин. Андромаха увидела, что сюда принесли Пенфиселею, все еще живую, но с мертвенно-бледным лицом. Рядом с ней лежала Анио, ее голова покоилась на коленях сестры.
Юный Ксандер переходил от одного человека к другому, подавленный числом раненых, которых продолжали приносить. Он останавливал кровотечение, утешал раненых, держал за руку умирающих. Он поднял глаза на Андромаху, и та увидела, что лицо его посерело.
Каллиадес вошел вслед за ней, весь в крови: кровь текла из раны в верхней части его груди.
— Они взяли галерею, — торопливо сказал он Андромахе. — Мы можем некоторое время удерживать каменный коридор, но ты должна приготовиться покинуть вместе с мальчиками дворец.
— Геликаон? — спросила она, и сердце ее застряло в горле.
Но в этот миг Геликаон и Банокл вошли в комнату, неся тяжело раненного Полидороса. Они положили Орла на пол, и Геликаон повернулся к Андромахе.
— Ты должна немедленно бежать, — сказал он, и Андромаха услышала муку в его голосе.
«Ты должна бежать, — подумала она, ощутив острый укол страха. — Не мы должны».
Андромаха знала, что Геликаон останется и будет сражаться до конца. Она даже не собиралась его переубеждать.
Они поспешили в комнату, где спали мальчики. Андромаха разбудила их, и они стали тереть глаза, недоумевающе глядя на собравшихся вокруг их постели окровавленных воинов.
Геликаон поднес руку Андромахи к губам, и та вздрогнула.
— Ты ранена? — тревожно спросил он.
— Вчера, — призналась она, показывая на свое плечо. — Рана открылась снова. Мне понадобится помощь с мальчиками.
— Ты в любом случае не сможешь одна спуститься по веревке с двумя детьми, — сказал Геликаон. — Я спущу их вниз.
Надежда расцвела в ней и тут же умерла, когда он быстро опустил глаза.
— А после я вернусь, — договорил он.
— Ты бери Декса, — предложил Каллиадес. — А я понесу Астианакса. Он меня знает, и у нас с ним раньше уже были кое-какие приключения.
Он поднял мальчика, который уверенно обхватил его за шею.
— Что бы вы ни собирались делать, делайте это быстро, — поторопил Банокл, прислушиваясь к звукам сражения, доносящимся из каменного коридора.
— Привяжи ко мне ребенка, — сказал Каллиадес другу, протянув ему обрывок перевязочной ткани.
Банокл мгновенно обмотал его повязкой, крепко прикрутив ребенка к его груди. Каллиадес пошел к окну. Астианакс через его плечо улыбнулся Андромахе и помахал ей рукой, возбужденный происходящим.
— Тебе лучше взять с собой это, — вдруг сказал Банокл.
Каллиадес посмотрел на оружие, которое ему протянули.
— Меч Аргуриоса! Я ведь его потерял!
— Я нашел его на лестнице. Возьми.
— Он будет мешать мне спускаться. Пусть он побудет у тебя, пока я не вернусь.
— Ты не знаешь, что может случиться внизу. Возьми меч.
Каллиадес пожал плечами и вложил меч в ножны. Потом вылез из окна и исчез в ночи.
— Ты следующая, моя любовь, — сказал Геликаон Андромахе. — Ты сумеешь слезть вниз, несмотря на рану?
— Я справлюсь, — заверила она, хотя втайне сомневалась в этом. Сердце ее тяжело колотилось в груди.
Андромаха кинула последний взгляд на светловолосого воина.
— Спасибо, Банокл, — сказала она.
Это казалось таким недостаточным после всего, что он для нее сделал! Не успел он шагнуть назад, как Андромаха рванулась к нему и поцеловала в щеку. Банокл, покраснев, кивнул.
Андромаха села на край окна и свесила ноги вниз. Потом, схватившись за веревку, начала спускаться.
Глава 33Последний царь Трои
С привязанным за его спиной маленьким сыном Дексом Геликаон спускался по веревке вслед за Каллиадесом и Андромахой, медленно перебирая руками. Ему не терпелось побыстрей вернуться во дворец, он мог думать только о грядущей битве. Он знал, что Агамемнон в конце концов явится сам, и Геликаон собирался его дождаться. Неважно, сколько отборных воинов микенский царь пошлет против него; Геликаон был исполнен решимости дожить до того момента, когда он встретится с Агамемноном и убьет его, если сможет.
Ноги Геликаона коснулись земли, и Каллиадес проворно оттянул повязки, удерживавшие Декса за его спиной.
— Все еще темно, — заметил высокий воин. — Андромахе понадобится факел.
Он крикнул вверх, в окно:
— Банокл, брось факел!
Спустя несколько мгновений горящий предмет пронесся во тьме и упал в нескольких шагах от него. Каллиадес побежал, чтобы его поднять, и вернулся к Андромахе с факелом в руке. Геликаон подумал, что она никогда еще не выглядела такой красивой, как сейчас, когда стояла, выпрямившись, в свете факела, в одежде цвета пламени. Геликаон настойчиво сказал ей:
— «Ксантос» будет ждать лишь до тех пор, пока солнце не поднимется над горизонтом, поэтому ты должна поторопиться. Отправляйся прямо на север. Видишь, северная звезда горит ярко этой ночью.
Поняв, что руки Андромахи дрожат после спуска, Геликаон притянул ее к себе и обнял. Андромаха бросила умоляющий взгляд на Каллиадеса, и тот отошел в сторону, чтобы их не слышать.
— Пожалуйста, моя любовь, пойдем с нами, — умоляюще заговорила Андромаха. — Я поклялась себе, что не скажу тебе этого. Но вы с Каллиадесом вернетесь на верную смерть.
Геликаон покачал головой.
— Ты знаешь, что я не могу с тобой пойти. У меня там остались друзья, товарищи, которых я знаю почти всю жизнь. Некоторые из них защищали ради меня Дарданию. Я не могу их оставить. Это мой долг.
— Было время, когда мы оба выбрали путь долга, — настаивала она. — Это была трудная дорога, но мы шли по ней, зная, что каждый из нас поступает правильно. Но теперь Троя — город мертвых. Единственная причина, по которой ты должен вернуться — это чтобы умереть вместе с твоими друзьями. Но какой им от этого будет толк? Мы должны оставить мертвых позади и повернуться лицом к восходу. Твой долг теперь — это твой корабль и твоя семья: я и твои сыновья.
Но ее последние слова не были услышаны, потому что Каллиадес вдруг закричал. Он потянул за веревку, готовый вскарабкаться обратно на утес, но веревка упала из высокого окна и легла петлями на землю. Геликаон уставился на эти петли и на аккуратно обрезанный конец. Грудь его сжалась от ярости.
Каллиадес сердито закричал человеку, силуэт которого они видели в окне:
— Банокл!
И до них донесся голос Банокла:
— Пусть Арес направит твое копье, Каллиадес!
Геликаон увидел, как Каллиадес на мгновение понурил голову, как лицо его стало суровым. Потом он сделал глубокий вдох и крикнул другу:
— Он всегда направляет мое копье, брат по оружию!
Они увидели, как Банокл поднял руку в прощальном жесте. Потом окно опустело.
В груди Геликаона все еще кипела ярость.
— Что, во имя Аида, делает этот идиот? — взорвался он.
Каллиадес тихо ответил:
— Он спасает мою жизнь.
Резко провел по глазам тыльной стороной руки и добавил, как будто про себя:
— Вот что он делает.
Геликаон посмотрел на отвесные стены.
— Я взберусь туда и без веревки, — пообещал он.
Андромаха повернулась к нему, на лице ее был гнев.
— Ты не можешь взобраться обратно! На этот раз там никого нет, кто бы бросил тебе веревку — разве что враг. Теперь ты должен жить, Геликаон. Прими этот дар, который вручили тебе судьба и Банокл. Возвращайся на «Ксантос» и плыви прочь от мертвого прошлого.
Она посмотрела на Каллиадеса, но воин все еще стоял, глядя на окно высоко вверху, потерявшись в своих мыслях. Андромаха положила руку на грудь Геликаона и прислонилась к нему.
— Ты не слышал, что я сказала, моя любовь. Я надеялась сказать тебе это в лучшее время: Астианакс — твой сын. Наш сын. Ты должен спасать своего сына.
Геликаон недоумевающе уставился на нее. Эти слова не имели смысла.
— Как такое возможно?
Андромаха слегка улыбнулась.
— Верь мне, Геликаон, это правда. Это случилось, когда ты болел и лежал в бреду. Я расскажу тебе об этом, когда придет время и мы будем одни. Но оба этих мальчика — твои сыновья. Ты должен помочь мне доставить их в безопасное место. Приближается рассвет, и я не могу одна вовремя привести их на «Ксантос».