— Тащите его в Трою! — заорал Гектор. — И доспех с него снимите! Я его сам надену. Хороший доспех, богатый. Пусть данайцы полюбуются на него. Они-то уж точно знают, чей он.
1 Согласно легенде, первенец Приама Эсак, бросившийся со скалы от несчастной любви, после смерти превратился в птицу. Наверное, это была скрытая насмешка врагов, намек на то, что при жизни он летал плохо.
2 В Древнем Египте использовалось множество способов контрацепции. Начиная от таких экзотических, как помещение внутрь крокодильих экскрементов, и заканчивая вполне рабочими, изменяющими кислотно-щелочную среду женских половых органов.
3 В оригинале, в переводе Вересаева, эта сцена описана так:
'Прямо в лоб он попал побочному сыну Приама.
Брови камень сорвал, не выдержал череп удара,
Весь раскололся; упали на землю глаза Кебриона.'
4 Желание Гектора надругаться над телом Патрокла привело к тому, что над его собственным телом потом надругался Ахиллес, опечаленный смертью друга.
Глава 19
Окрестности Дардана напоминают муравейник, и даже серебро, привезенное с Сифноса, меня уже не спасает. Я и не подозревал, что столько молодых парней и с этой стороны Пролива, и с той хотят уйти куда подальше за сытой жизнью. Оказывается, у нас тут форменный рай. На востоке лютуют каски и мушки(1), вконец разорившие сердце страны Хатти, а на западе, во Фракии, то и дело встречают племена с севера, которых гонит на юг голод и враг. Ко мне приходят целые роды вместе с женщинами и детьми. Они не требуют оплаты. Они готовы умирать за еду. А вот как раз еды у меня становится все меньше и меньше. И даже купить ее здесь я больше не могу. Никому не нужно мое серебро, если излишков ни у кого нет. Люди сами мечтают дотянуть до весны.
— Что ты будешь делать с этой толпой? — спросил меня отец, глядя со стены на цыганский табор, который раскинулся за стеной Дардана.
— Уведу отсюда подальше, — ответил я. — Иначе они уже весной пришли бы сюда сами. Разве ты не видишь? Их земли разорены.
— И куда ты их уведешь? — спросил Анхис.
— Туда, где они либо найдут свою землю, либо свою смерть, — пожал я плечами. — А ты что предлагаешь?
— Да ничего, — поморщился отец. — Я говорил с вождями родов, пришедших из-за Пролива. Ты прав. Нас весной ждала бы еще одна большая война. И еще неизвестно, выдержали бы мы ее. Троя едва дышит.
— Это скоро закончится, — сказал я. — Пришел последний отряд из Фракии. Мы выходим через несколько дней.
— Зачем тебе нужно было вызывать на бой Агамемнона? — не выдержал Анхис. — У тебя тысячи воинов…
— Две тысячи шестьсот человек, — поправил его я. — И этого не хватит, чтобы разбить ахейцев в одиночку. Париама может запереться в крепости и не выйти к нам на помощь. А потом, когда мы будем обескровлены, он соизволит помочь нам и заберет победу себе. К чему бы мне делать ему такие подарки?
— Поэтому ты ждешь, когда истечет кровью он, — невесело усмехнулся Анхис. — Не по-родственному как-то.
— Это его собственный выбор, — пожал я плечами. — Я его на эту войну не тащил. Наоборот, я его от нее отговаривал. А что сделал он? Сказал, чтобы я проваливал из Вилусы и больше не появлялся здесь. Мне незачем помогать ему, отец. Он перехитрил сам себя.
— Делай как знаешь, — поморщился Анхис. — Я уже давно тебе не советчик. Куда ты поведешь их?
— На юг, — коротко ответил я. — Там еще есть возможность прокормить такую прорву народа. Я был во Фракии, где течет ручей Олинф. Там добрая земля, но сейчас там взять уже нечего. Поэтому пойдем на юг, в Милаванду.
— Так зачем тебе драться с Агамемноном? — снова спросил Анхис.
— Если я сражу его в бою, то все, что принадлежит сейчас ему, станет по праву моим, — пояснил я.
— К чему тебе столько? — испытующе посмотрел на меня Анхис. — Царь Париама несметно богат, но то, чего хочешь ты, намного, намного больше.
— Мир рушится, отец, — пояснил я. — И если умрут торговые города, он рухнет совсем. Я соединю его безопасными путями, и тогда у него есть шанс выжить. Мне не нужно многого. Я заберу земли от Проливов до Милаванды, Угарит, Пелопоннес и все острова Великого моря. А остальные пусть живут как хотят. Меня не хватит на всех.
— Не нужно многого? — изумленно посмотрел на меня Анхис. — Даже величайшим из царей не удавалось такое! Хетты подчинили себе Кипр, но теперь, как я слышал, этот остров разорен дотла.
— Туда-то я и поведу этих людей, — кивнул я. — Мне нужен Кипр и его медь. Если он будет моим, то я возьму за горло Египет и стану получать оттуда столько зерна, сколько мне будет нужно. И тогда тот мир, который я создам, будет процветать.
— На тебя набросятся со всех сторон! — отец смотрел на меня округлившимися глазами, морщился и потирал грудь. Зря я все-таки откровенничаю с людьми. Им тяжело воспринять такие замыслы. Ведь они ничего не знают, кроме родного городка и земель на день пути от него. Единицы видели мир во всей его красе.
— Набросятся, — согласился я. — Для этого я и создаю армию, отец. Не войско, которое вождь собирает, отрывая людей от полей и скота, а армию, которая будет послушна только мне. И которая будет воевать круглый год, не думая, кто уберет урожай на их земле.
— Армия, — задумчиво произнес Анхис. — Я никогда не слышал этого слова, но я понял, что оно значит. Армия есть у царя Египта, и больше ни у кого. Если ты сможешь собрать тысяч пять…
— Десять, — поправил я его. — Десять тысяч, и далеко не сразу. Через годы. И это все, что я смогу прокормить, даже если завоюю те земли, о которых сказал. Только фараон может позволить себе больше.
— Но ты всегда можешь набрать воинов среди племен, — непонимающе смотрел он на меня. — Зачем тебе кормить столько дармоедов?
— Я хочу, чтобы племена разучились воевать, — пояснил я. — А они непременно разучатся, если воевать будет не с кем. Этого я и добиваюсь, отец.
— Мой ли ты сын? — грустно смотрел на меня Анхис. — У меня седая голова и болит спина по утрам, но я снова чувствую себя юношей, которого впервые позвали на собрание мужей. Кто ты такой, Эней? Бог — твой настоящий отец?
— Мой отец ты, — захохотал я. — Это я знаю точно. А вот насчет матери не знаю. Она точно не была богиней?
— Твоя мать? — мечтательно посмотрел куда-то вдаль Анхис. — Да, она была богиней. Мне никто не заменит ее. Пойдем ужинать, сын. Ты скоро уйдешь. Только боги знают, увидимся ли мы вновь.
— Кто это сделал? — черный от горя Ахиллес сидел у тела того, с кем дружил с самого детства.
— Гектор, — коротко ответил Неоптолем, его сын, которому едва исполнилось шестнадцать. Это был его первый поход.
— Ты сам видел? — спросил сына Ахиллес.
— Видел, — кивнул тот. — Троянец хотел увезти тело и надеть его голову на пику. Менелай и Аякс еле-еле отбили Патрокла.
— Я ему сердце вырву, — Ахиллес встал, пошел в свой шатер, а потом заревел. — И все это проклятое племя изведу! Автомедонт, доспехи неси! Проклятье! Он же мои доспехи забрал! Ладно, я тогда Патрокла панцирь надену. Он не сильно хуже.
Троянцы вновь сделали вылазку, и теперь уж Ахиллес не стал отсиживаться в лагере. Словно хищный волк рыскал он по полю боя, выискивая сыновей Приама. Он уже убил Троила и Пилея, но ему все было мало. Он искал Гектора.
Троянцы лезли на ахейский лагерь с отчаянием обреченных, и ахейцы отвечали им тем же. Казалось, они спешили поскорее закончить все это, пока еще есть еда, а голод и зима не начнут убивать их быстрее, чем любой враг. Сражение вновь развалилось на множество поединков и дошло до реки Скамандр, в воды которого загнали немалый отряд троянцев. Ахиллес метался вдоль берега, но так и не находил того, кого искал. Зато увидел царевича Ликаона, которого уже пленил один раз и пощадил, продав в рабство.
— Опять ты! — заревел он и могучим ударом кулака отправил того в реку. Троянец потерял и копье, и щит, и теперь плескался в воде, едва не захлебнувшись после удара.
— Пощади! — промычал Ликаон, еле шевеля разбитыми в кровь губами. — Я только дюжину дней назад из плена вернулся.
— Ты же Гектора брат! — хищно оскалился Ахиллес. — Не стану я тебя больше щадить! Поганое семя! Гнилая кровь! Всех перебью!
— Да я не брат ему! — испуганно завизжал Ликаон. — Моя мать — Лаофоя, младшая жена! Пощади! Выкуп богатый дам за себя!
— Сдохни, — свирепо выдохнул Ахиллес и погрузил меч в его шею.
Он посмотрел на кровь, что толчками била на тонкий хитон царевича, а потом толкнул его ногой, опрокинув в воду. Он так пока и не нашел того, что искал.
В тот день троянцам удача изменила. Их изрядно поколотили, ведь войско таяло каждый день. Отряды царьков Вилусы, Лукки и Арцавы уходили домой, похоронив своих вожаков. Биться без них они отказывались наотрез. Потрепанное троянское войско почти уж втянулось в ворота, как вдруг Ахиллес увидел Гектора, который уходил последним с поля битвы. И на нем сиял его собственный, Ахиллеса, доспех.
— Да чтоб я провалился! — заорал Ахиллес и погнался за Гектором со всех ног. — А ну, стой, сволочь! Стой, если не трус! Я тебя на бой вызываю! Только ты и я! Назад все! Он мой! Кто в него стрелу пустит, я на части порву! Сто-о-ой!
Гектор, который уже почти дошел до городских стен, услышал его крик и повернулся в недоумении. Последние отряды втягивались в ворота, которые вот-вот закроются, а со стены криком кричала мать Гекуба, умоляя его зайти в город. Царь Париама, который вторил ей, бил кулаками по камню стены и давился бессильными слезами. Немыслимо оставаться за воротами одному, когда все войско уже в городе, но Гектор остался. Он так и стоял, спокойно наблюдая, как ахейцы бегут прямо к нему. А впереди всех бежит Ахиллес, лютый враг, лучшего друга которого он вчера убил. Царевич стоял, не слушая криков, и Скейские ворота затворили, набросив толстый брус на петли. Воины не впустят в город врага, даже если сына царя вдруг посетило боевое безумие, и он решил сразиться со всей армией один.