Сегодня ахейцам пришлось туго. Патрокл смотрел на битву со стены лагеря, и его сердце разрывалось от стыда. Троянцы теснят их, и теснят сильно. Вот принесли в лагерь Одиссея, раненого копьем. Вот пригнали колесницу Агамемнона, откуда тот сошел, баюкая рассеченную руку. И даже неистовый Диомед сегодня не избегнул троянской бронзы. Притащили в лагерь и его. Ахейцев вел Менелай, который едва оправился от своей раны, но рубился в первых рядах. Вот жарким костром вспыхнул какой-то корабль, потом другой, потом третий… Троянцы упорно делали все, чтобы ни один из них не ушел отсюда.
— Да пропади все! — зарычал Патрокл и решительно вошел в шатер Ахиллеса, который терзал струны лиры, сделанной из черепашьего панциря. Брисеида, которую вернул Агамемнон, сидела у его ног, слушая мелодию с совершенно бессмысленным лицом. Непонятно даже, слышит ли она вообще хоть что-то. Она напоминала деревянную куклу, и Патроклу казалось порой, что она даже ест только по команде хозяина. Глаза женщины были пусты, как две глиняные плошки, а застарелая боль уже ушла из них, уступив место тупому равнодушию.
— Чего? — недовольно спросил Ахиллес. — Ну и лицо у тебя, брат! Ты сейчас напоминаешь мне маленькую девочку. Смотри не заплачь.
— Там наших убивают, — мрачно ответил Патрокл.
— Все наши здесь, — усмехнулся Ахиллес. — А на остальных мне плевать. Пусть убивают. Они мне никто.
— Корабли горят, — сказал Патрокл. — Если так дело пойдет, то скоро и до наших доберутся.
— Да что ж ты сразу не сказал! — Ахиллес оттолкнул ногой рабыню, положил лиру и быстрым шагом пошел к лагерной стене.
— Да, дело плохо, — неохотно признал он. — Но я пойти не могу. Я обещал, что сам выйду, только когда до моих кораблей битва дойдет. Негоже слово нарушать.
— Дай мне свой доспех, — упрямо сказал Патрокл. — Пусть парни думают, что ты их ведешь. И троянцы тебя боятся.
— Бери! — Ахиллес резко повернулся и пошел в шатер, где его ждала рабыня. Она даже сидела ровно там, где он ее оставил.
Удар мирмидонян спас ахейцев от полного разгрома. Две с лишним сотни свежего войска, да еще и с самим Ахиллесом во главе заставили бегущих собраться вокруг него и отстоять корабли. Патрокл первым делом врубился в отряд фракийцев-пеонов и убил копьем их царя Пирехма. Пеоны побежали, потеряв вождя. Да и не выстоять в ближнем бою лучникам против копьеносной пехоты. Отряд мирмидонян обрастал людьми, втягивая в себя всех отступающих и ободряя тех, кто еще бился. Они медленно, но неуклонно отдавливали троянцев назад, к крепости. Патрокл в доспехах Ахиллеса раз за разом врезался в ряды врага. Он сразил Сарпедона, который, еще не оправившись от раны, выехал на колеснице, и карийцы из Лукки дрогнули.
— Гектор? — оскалился Патрокл, которого захватило боевое безумие. Он, не чуя ударов и мелких ран, что обильно кровоточили, бросился вперед. Прямо перед ним маячит Кебрион, возница Гектора, который пытается вывести колесницу из свалки. Сам наследник стоит за ним, отбиваясь от ахейцев длинным копьем.
Патрокл нагнулся и схватил валяющийся под ногами камень с кулак величиной. Он прищурился, сжал в руке его шершавые, угловатые бока и прицелился. Через мгновение Патрокл размахнулся и швырнул его с силой, от которой хрустнули сухожилия в плече. Камень ударил Кебриона между глаз, раздробив кость и сорвав клок кожи со лба. Удар был так силен, что глаза царевича выскочили из орбит, повиснув на тонких ниточках. Сын Приама рухнул вперед, запутавшись в поводьях, а лошади поскакали, волоча его тело по пыли[34]. Кони вскоре увязли в плотной мешанине боя. Они бесились и хрипели, кося налитыми кровью глазами, но дальше не шли.
Ахейцы окружали. Гектор соскочил с колесницы и выставил копье перед собой. Он не даст утащить тело брата, хоть и не ставил его при жизни ни во что. Не ровня будущему царю сын пастушки. Патрокл схватил Кебриона за ноги, а Гектор, положивший копье, за голову. Они так и тянули его каждый на себя, пока не подоспели мирмидоняне и не уволокли мертвого царевича в гущу своего войска. Его разденут догола, не гнушаясь даже хитоном, испачканным чужой кровью и потом.
Свалку, настоящую свалку напоминала эта битва, где не было ни строя, ни порядка. Все поле боя состояло из мелких стычек, где сражались небольшие группы воинов, а то и вовсе из поединков один на один. Эвфорб, сын Панфоя, подкрался к Патроклу сзади и ударил. Его копье вошло в спину ниже лопаток, пронзив бронзу доспеха. Видно, попало оно прямо туда, куда уже раньше пришелся какой-то удар, и где ослабло крепление чешуи. Патрокл пошатнулся и начал пробираться назад, под защиту своей пехоты, но не тут-то было. Гектор, увидев, что он убегает, догнал его и всадил копье в живот, пробив почти насквозь. Мирмидонянин застыл на мгновение, а потом медленно упал на колени и завалился набок. Царевич наступил ногой на его грудь, выдергивая острие, и глумливо произнес.
— Что, — сказал он, — женщин наших хотел сделать рабынями? Слышал я, как вы на Лесбосе порезвились и в городах Мисии. Это тебе за них!
— Не ты меня победил, — прохрипел Патрокл.
— Зато именно я отрежу тебе башку и надену на кол![35] — злобно оскалился Гектор. — Ты, сволочь, Сарпедона убил, и теперь от меня ликийцы уходят. Мог бы, и второй раз убил бы тебя!
Так он сказал, но Патрокл его уже не слышал. Он умер.
— Тащите его в Трою! — заорал Гектор. — И доспех с него снимите! Я его сам надену. Хороший доспех, богатый. Пусть данайцы полюбуются на него. Они-то уж точно знают, чей он.
Глава 19
Окрестности Дардана напоминают муравейник, и даже серебро, привезенное с Сифноса, меня уже не спасает. Я и не подозревал, что столько молодых парней и с этой стороны Пролива, и с той хотят уйти куда подальше за сытой жизнью. Оказывается, у нас тут форменный рай. На востоке лютуют каски и мушки[36], вконец разорившие сердце страны Хатти, а на западе, во Фракии, то и дело встречают племена с севера, которых гонит на юг голод и враг. Ко мне приходят целые роды вместе с женщинами и детьми. Они не требуют оплаты. Они готовы умирать за еду. А вот как раз еды у меня становится все меньше и меньше. И даже купить ее здесь я больше не могу. Никому не нужно мое серебро, если излишков ни у кого нет. Люди сами мечтают дотянуть до весны.
— Что ты будешь делать с этой толпой? — спросил меня отец, глядя со стены на цыганский табор, который раскинулся за стеной Дардана.
— Уведу отсюда подальше, — ответил я. — Иначе они уже весной пришли бы сюда сами. Разве ты не видишь? Их земли разорены.
— И куда ты их уведешь? — спросил Анхис.
— Туда, где они либо найдут свою землю, либо свою смерть, — пожал я плечами. — А ты что предлагаешь?
— Да ничего, — поморщился отец. — Я говорил с вождями родов, пришедших из-за Пролива. Ты прав. Нас весной ждала бы еще одна большая война. И еще неизвестно, выдержали бы мы ее. Троя едва дышит.
— Это скоро закончится, — сказал я. — Пришел последний отряд из Фракии. Мы выходим через несколько дней.
— Зачем тебе нужно было вызывать на бой Агамемнона? — не выдержал Анхис. — У тебя тысячи воинов…
— Две тысячи шестьсот человек, — поправил его я. — И этого не хватит, чтобы разбить ахейцев в одиночку. Париама может запереться в крепости и не выйти к нам на помощь. А потом, когда мы будем обескровлены, он соизволит помочь нам и заберет победу себе. К чему бы мне делать ему такие подарки?
— Поэтому ты ждешь, когда истечет кровью он, — невесело усмехнулся Анхис. — Не по-родственному как-то.
— Это его собственный выбор, — пожал я плечами. — Я его на эту войну не тащил. Наоборот, я его от нее отговаривал. А что сделал он? Сказал, чтобы я проваливал из Вилусы и больше не появлялся здесь. Мне незачем помогать ему, отец. Он перехитрил сам себя.
— Делай как знаешь, — поморщился Анхис. — Я уже давно тебе не советчик. Куда ты поведешь их?
— На юг, — коротко ответил я. — Там еще есть возможность прокормить такую прорву народа. Я был во Фракии, где течет ручей Олинф. Там добрая земля, но сейчас там взять уже нечего. Поэтому пойдем на юг, в Милаванду.
— Так зачем тебе драться с Агамемноном? — снова спросил Анхис.
— Если я сражу его в бою, то все, что принадлежит сейчас ему, станет по праву моим, — пояснил я.
— К чему тебе столько? — испытующе посмотрел на меня Анхис. — Царь Париама несметно богат, но то, чего хочешь ты, намного, намного больше.
— Мир рушится, отец, — пояснил я. — И если умрут торговые города, он рухнет совсем. Я соединю его безопасными путями, и тогда у него есть шанс выжить. Мне не нужно многого. Я заберу земли от Проливов до Милаванды, Угарит, Пелопоннес и все острова Великого моря. А остальные пусть живут как хотят. Меня не хватит на всех.
— Не нужно многого? — изумленно посмотрел на меня Анхис. — Даже величайшим из царей не удавалось такое! Хетты подчинили себе Кипр, но теперь, как я слышал, этот остров разорен дотла.
— Туда-то я и поведу этих людей, — кивнул я. — Мне нужен Кипр и его медь. Если он будет моим, то я возьму за горло Египет и стану получать оттуда столько зерна, сколько мне будет нужно. И тогда тот мир, который я создам, будет процветать.
— На тебя набросятся со всех сторон! — отец смотрел на меня округлившимися глазами, морщился и потирал грудь. Зря я все-таки откровенничаю с людьми. Им тяжело воспринять такие замыслы. Ведь они ничего не знают, кроме родного городка и земель на день пути от него. Единицы видели мир во всей его красе.
— Набросятся, — согласился я. — Для этого я и создаю армию, отец. Не войско, которое вождь собирает, отрывая людей от полей и скота, а армию, которая будет послушна только мне. И которая будет воевать круглый год, не думая, кто уберет урожай на их земле.
— Армия, — задумчиво произнес Анхис. — Я никогда не слышал этого слова, но я понял, что оно значит. Армия есть у царя Египта, и больше ни у кого. Если ты сможешь собрать тысяч пять…