Ахейцы строились в жидкую линию, и я только сейчас понял, во что обошлась им эта война. Да они за несколько месяцев почти половину потеряли. Передо мной стоит не больше трех тысяч человек, десяток колесниц и множество раненых, которые, качаясь, опираются на свои копья. Из ворот Трои потянулись остатки войска Париамы, которые и вовсе выглядели совершенно удручающе. Их едва ли сотни три, и они выстроились у разбитых тараном ворот, не смея спуститься вниз.
— Пеллагон! — повернулся я к родосцу. — Бери всех наемников. Центр твой.
— Да, господин, — склонился тот. — Но нас быстро сомнут.
— Не успеют, — покачал я головой. — Тебе нужно просто продержаться недолго. Абарис! Ставь свою пехоту на правый фланг. Десять шеренг. Построение «кочерга».
Ахейцы учли прежний опыт, и теперь мне не обойти их с тыла. Позади них — Нижний город, предместье Трои. В запутанной паутине его каменных ходов можно биться бесконечно долго и потерять множество воинов. Все должно закончиться быстро, убедительной победой. Таков план.
Агамемнон проскакал перед строем на своей колеснице, проорал что-то ободряющее, и ахейцы двинулись вперед. Ровные ряды, шагающие вразнобой, разномастные щиты и копья, редкие доспехи знати, которые идут плечом к плечу вместе со своими воинами. Многие из них ранены, но строй не бросают. М-да… Их энергию, да в мирное русло. Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей. Хорошо сказал поэт.
Атака прошла так стремительно, что пращники и лучники сделали едва ли по паре залпов, а потом оба войска увязли в привычной свалке, в которую моментально превратился строй.
— Рано! — шептал я себе под нос, глядя, как прогибается мой центр, набранный хрен пойми из кого. Отборный микенский отряд методично теснил полуголых фракийцев, пока фаланга на правом фланге стояла неколебимо, как скала. Оттуда слышатся яростные вопли, крики боли и хруст сломанных копий. Звона мечей не было и в помине. Есть лишь глухой стук бронзы о щиты. Здесь не фильм про мушкетеров. Бой на мечах и копьях — зрелище на редкость непривлекательное.
— Труби! — рявкнул я, когда фронт выгнулся опасной дугой, и туда устремились ахейцы. Сейчас центр держал только Сосруко и его родня, сбившись в ощетинившегося копьями злого ежа. Не разорвать строя людей, которые едят из одного котла. Я рассчитывал на этого мужика, и он меня не подвел.
Истошный переливчатый рев разнесся по полю, и фаланга сделала шаг вперед, ударив копьями. Еще шаг… Еще… Они научились главному навыку — не разрывать ряд щитов, и это все решило. Длинные копья, линотораксы, поножи и монолитный строй не оставил ахейцам ни единого шанса. Левый их фланг посыпался, внезапно став рыхлым, как квашня, а потом побежал, увлекая за собой центр. Они просто не умели так воевать.
— Конница! — скомандовал я, и из-за спин расступившихся гоплитов в затылок бегущим ударили легкие всадники, вооруженные булавами.
Они крошили черепа орущих от ужаса ахейцев, они топтали их тела, перемешивая раненых с каменистой троянской землей. И лишь еще один сигнал увел мальчишек в сторону, пока в них не полетели стрелы тех, кто уже остановил свое бегство. Агамемнон ведь далеко не дурак, и отвел уцелевших воинов в лабиринты Нижнего города. Черта с два я пойду туда. Я там половину армии оставлю.
— Агамемнон! — я выехал вперед и проскакал перед ахейским войском, ощетинившимся копьями в мешанине рыбацких хижин. — Пришла пора решить наш спор! Выходи биться! Я надеюсь, ты еще не сдох?
В мою сторону вдруг вырвалась колесница, на которой и стоял микенский царь, который правил сам. Он и возницу прогнал, чтобы тот не слышал нашего разговора. Агамемнон выглядит весьма средне. Даже этот могучий воин бесконечно устал от многомесячной мясорубки. Он изрядно потерял былой лоск. Позолоченный шлем принял не одну стрелу, а богатая кираса посечена ударами мечей. Да, он трусом не был точно и честно бился в первых рядах, как и положено эпическому герою. Только вот чего он так в плащ кутается. Тепло вроде бы еще. Не пойму…
— Ты же долго ждал, — невесело усмехнулся Агамемнон.
— Кто понял жизнь, тот не спешит, — пожал я плечами. — У нас был уговор. Поединок. Помнишь?
— Помню, конечно, — спокойно кивнул тот. — Но с тех пор кое-что поменялось.
— Например? — поднял я бровь.
— Вся твоя родня у меня, — он показал на кучку людей в отдалении. Их специально вывели вперед, чтобы я их увидел. — Теперь они тоже часть нашего уговора.
Проклятье! Гекуба и Лаофоя с другими царицами, Кассандра, Гелен, Антенор, вся знать Трои и все богатейшие купцы сгрудились в кучу, а над их головами уже занесли мечи. Два десятка юных царевен, имен которых я даже не помнил, рыдали в голос. Кассандра! Она мне нужна! Приамова дочь смотрит прямо на меня, прикрывая рукой обнаженную грудь. Ее нарядное платье разорвано до пояса и не может спрятать пышных форм. Девушка придерживает ткань, не давая упасть драгоценным лоскутам, а в ее острых насмешливых глазах поселилась тоска и боль.
— А царь Париама где? — спросил я.
— Убит, — коротко ответил Агамемнон. — Захотел погибнуть с мечом в руках, и у него это получилось. Старый дурак решил сразиться с Неоптолемом.
— Остальные сыновья?
— Только один выжил, — покачал головой Агамемнон. — Тот, который жрец, гадатель по бараньей печени. Вон он стоит. Он не бился, спрятался вместе с бабами, потому и уцелел.
— Чего ты хочешь? — спросил я.
— Если победа будет твоя, мой брат забирает половину того, что есть в лагере, — спокойно сказал Агамемнон. — Кони, бронза, ткани, рабы… А потом уходит домой. Воинам нужно привезти с собой хоть что-то. И за это ты получишь всех троянцев, их имущество и царский дворец, забитый добром по самую крышу. Мы не успели ограбить город. Но в случае моей победы вы не будете мстить и позволите нам уйти с добычей из лагеря и с тем, что успеем вынести из Трои до заката. И твои воины не станут препятствовать этому.
— Да плевать на них, — прищурился я. — Режь! Так себе родня. А имущество их я и так возьму.
— Не возьмешь, — покачал головой Агамемнон. — Я оставил внутри немалый отряд. Они закрепились в самом центре. Город сожгут, и тогда ты не получишь ничего.
— Договорились, — кивнул я, глядя, как солнце уже клонится к горизонту. — Клянусь богом Поседао, которого почитаю, и Апалиунасом, покровителем моего рода. Да будет так.
— Огласи условия поединка так, чтобы услышали оба войска, — нехорошо усмехнулся Агамемнон. — А я озвучу тоже.
Через несколько минут я подскакал к нему, выполнив наш уговор. Ни одна стрела и ни один камень не полетел в мою сторону. Я смотрел в глаза ахейцев и видел этих людей насквозь. Несложно понять тех, кто бесконечно устал и хочет домой… Все эти басни про упоение битвой — полное дерьмо. Малое число отморозков, дуреющих от запаха крови, выбивают первыми. А остальные просто хотят поправить войной свои дела. За это они и готовы проливать кровь. Я вернулся, гадая, почему Агамемнон выглядит довольным, словно кот, обожравшийся сметаны. У меня нет ответа на этот вопрос, и я хочу его получить.
— Чего ты радуешься? — раздраженно спросил я его.
— Да так! Повод есть, — хмыкнул он и сбросил плащ, укрывавший все это время перемотанное окровавленными тряпками плечо. — Я ранен, Эней, и по обычаю имею право выставить другого бойца.
— И кто же это? — похолодел я.
Вместо ответа Агамемнон поднял здоровую руку. Мои худшие опасения подтвердились. Из рядов ахейского войска вышла чудовищная фигура, плечи которой возвышались над макушками абсолютного большинства товарищей.
— А вот это было не по плану, — растерянно прошептал я.
Да когда же я перестану чувствовать себя самым умным? Наверное, прямо сегодня… Если, конечно, останусь в живых…
Глава 21
Аякс вышел из ахейского строя и, явно красуясь, поднял вверх свое копье. Он проревел что-то, и товарищи поддержали его согласным ревом. Царь Саламина — сильнейший воин здесь. Он несколько раз бился с самим Гектором, и тот всегда уступал ему. Машина, а не человек. И щит у него такой, что я его даже на руке удержать не смогу, не то, что биться с ним. Впрочем, у Аякса со щитом трудностей не было. Бицепс толщиной с бычью ляжку эту проблему решал на раз. В общем, что-то мне стало немного нехорошо…
— Сосруко, — негромко сказал я гостю с далекого севера, который в этом походе сам назначил себя командиром моей личной охраны. — Дай мне хорошую секиру. Я видел у кого-то из твоих сыновей. Ту, которая с шипом на обухе.
— Ты хочешь выйти на него с секирой, царь? — с сомнением произнес горец. — Я бы взял молот. Секирой его не убить. Это же не человек. Это горный дэв.
— Секиру, — приказал я. — И то копье, над которым ты недавно смеялся.
— Вах-х! — выдохнул кавказец и выдал тираду, в которой я уверенно опознал непереводимую игру слов, примерно одинаковую на всех наречиях этого мира. Почтенный глава рода сетовал на жизнь и был расстроен тем, что решил служить настолько недалекому господину. Я усугубил его страдания и снял свой доспех и шлем, оставшись в одних штанах, голым по пояс. Тут не выдержал даже Анхис, который стоял рядом. Отец вежливо, но в предельно матерной форме поинтересовался, какая муха меня укусила, и где именно эта муха живет, чтобы он обходил это проклятое место стороной.
— Мне не поможет доспех, отец, — устало посмотрел я на него. — Как ты не понимаешь? Любое попадание этого парня сломает мне кости. А если и не сломает, то уж точно собьет с ног. Мне сейчас нужна скорость. Я должен закончить с ним быстро.
— Закончить? — отец смотрел на меня так, словно хотел отправить на прием к психиатру. — Быстро? С ним?
— Да! — ответил я, взял пилум, надел щит на руку и засунул за пояс легкую секиру с хищным узким лезвием и шипом вместо обуха. Я давно ее приметил. Клевец, самый настоящий клевец! То, что нужно против бойца, закованного в бронзу. Кобанцы изготовили его уже здесь, когда столкнулись с воинами в доспехах.