Но другие находки указывают, что эта местность была населена еще со времен Трои-I. Рядом с заливом уже тогда существовало поселение (сегодня археологи зовут его Бесика-тепе), дома в котором были похожи на дома троянцев. Вообще в том районе жизнь издревле была достаточно интенсивной.{184}
Текст «Илиады», подробно описывающий, как ахейцы и троянцы передвигались по Троянской равнине от кораблей к стенам Трои и обратно, пересекая Скамандр, тоже хорошо согласуется с тем, что корабли стояли в заливе Бесика. Слабым местом этой гипотезы является то, что в заливе и его окрестностях не найдены следы самих кораблей{185} — например, там нет каменных якорей, которым полагалось бы время от времени теряться в акватории древнего порта.{186} Сегодня идея Корфманна является лишь гипотезой, с которой не все согласны. Но авторов настоящей книги его доводы (вкупе с изучением палеоархеологических карт и чтением «Илиады») убедили в том, что троянская гавань, по крайней мере в бронзовом веке, находилась именно в заливе Бесика.
Золото Трои
Троянцы очень неплохо наживались на торговле — свидетельством тому стали богатейшие клады, найденные Шлиманом в Трое-II. Всего великий археолог обнаружил здесь 19 кладов, содержащих изделия из драгоценных металлов и камней. В них входило около 10000 предметов (если учитывать и мелочи, вроде отдельных бусин).
Самым знаменитым стал первый найденный им клад, получивший название «сокровище Приама», или «клад А». Правда, как выяснилось позднее, к Приаму — царю, правившему Троей в дни ахейского нашествия и погибшему в последний день войны, этот клад отношения иметь не мог, он попал в землю примерно за тысячу лет до него и относился, вероятно, к слою Троя-II.
Шлиман обнаружил сокровища под стеной возле западных ворот, в нескольких метрах от «дома городского старейшины». Здесь, в большой серебряной вазе и рядом с ней, лежало 8830 предметов из золота, электрона, серебра и бронзы. Конечно, такое огромное количество предметов было найдено лишь благодаря тому, что низки бус, из которых состояли ожерелья, рассыпались и каждая бусина учитывалась отдельно. Но богатство клада при всех условиях поражало воображение. В него входили сосуды из драгоценных металлов, две богатейшие «диадемы с подвесками», многочисленные серьги, височные кольца, браслеты, гривны, бусы… Были там и бронзовая сковорода, и котел, и наконечники копий…
Большая из диадем состояла из двойной золотой цепи, к которой были подвешены девяносто одинарных цепочек, украшенных бесчисленными чешуйками листового золота. 74 центральные цепочки струились по голове или высокому головному убору и обрамляли лоб. Боковые цепочки — по восемь справа и слева — были длиннее и падали на плечи. Их нижние концы были декорированы листовыми подвесками. Всего на это ювелирное изделие, украшавшее когда-то знатную троянку, пошло более 16000 золотых деталей. Поскольку все детали крепились между собой с помощью золота, диадема, в отличие от бус, не рассыпалась на части и сохранилась примерно в том виде, в каком ее носили четыре с половиной тысячи лет назад. Фотография Софьи Шлиман в диадеме, серьгах, подвесках и ожерельях «Елены Троянской» стала, наверное, самым знаменитым портретом XIX века. О том, что эти сокровища не могли принадлежать Елене, Шлиман узнал лишь под конец жизни. Впрочем, ни научной, ни художественной их ценности это не умаляет.
Сам Шлиман так описывал обстоятельства этой (а заодно и предыдущей) находки:
«Поскольку я нашел все эти вещи вместе в форме прямоугольной массы или запакованные одно в другое, кажется несомненным, что они были помещены на городскую стену в деревянном ящике. Это предположение, судя по всему, подтверждается тем фактом, что рядом с этими вещами я нашел медный ключ. Таким образом, возможно, что кто-то запаковал сокровища в ящик и унес их; у него даже не было времени вынуть ключ; когда он достиг стены, рука врага или огонь захватили его, и он был вынужден бросить ящик, который немедленно был покрыт пеплом и камнями от соседнего дома на высоту 5 футов.
Возможно, предметы, найденные за несколько дней до того в комнате в доме старейшины, рядом с местом, где было обнаружено сокровище, принадлежали этому несчастному человеку. Этими предметами были шлем и серебряная ваза с чашей из электра…
На толстом слое щебня, который покрывал сокровище, строители нового города поставили уже упомянутую крепостную стену, состоявшую из больших обтесанных и необтесанных камней и земли. Эта стена простиралась на 314 футов внутрь поверхности холма.
То, что сокровище было запаковано в момент величайшей опасности, судя по всему, доказывает, помимо всего прочего, содержимое большой серебряной вазы, которое состояло почти из 9 тысяч золотых предметов… Человек, пытавшийся спасти сокровище, к счастью, достаточно сохранил присутствие духа, чтобы поставить серебряную вазу с драгоценными предметами в ней стоймя в ящике, так что ничто не могло выпасть, и все сохранилось целым и невредимым».
В написанном позднее примечании к этому тексту Шлиман сообщает, что при дальнейших раскопках он всего лишь в нескольких ярдах от места прежней находки обнаружил «еще четыре сокровища, которые со всей очевидностью должны были упасть с верхнего этажа дома городского старейшины». Теперь он выдвинул предположение, что и с «кладом Приама» могло произойти то же самое.{187} Всего же в «доме городского старейшины» и непосредственно рядом с ним Шлиман нашел девять кладов из девятнадцати.
Среди многочисленных «кладов», найденных Шлиманом в Трое, вторым по значимости считается клад L. В него, помимо множества мелочей, входили несколько совершенно уникальных вещей. Прежде всего это четыре каменных топора-молота — элегантных, тщательно отшлифованных, покрытых красивой резьбой. Они сделаны из полудрагоценных поделочных камней: два — из нефритоида, один — из жадеитита и один — из лазурита. Этот последний и навел археологов на мысль, что троянцы получали товары из Афганистана. На двух топорах сохранились едва заметные следы позолоты.
Кроме того, в состав этого клада входило множество изделий из горного хрусталя. Это шесть набалдашников, которые когда-то, возможно, украшали парадную мебель, рукояти мечей или жезлов, и более сорока «линз». Назначение этих небольших плоско-выпуклых прозрачных пластин до сих пор остается загадкой. Большинство их круглые, но есть и овальные, а одна даже с заостренными концами. Диаметр линз в основном составляет около 2,5 сантиметра, но есть и более крупные. Не исключено, что они попросту украшали, например, бронзовый пояс. Существует предположение, что они могли служить фишками в какой-то неведомой игре. Но две из них, самые крупные, настолько прозрачны и так хорошо увеличивают мелкие предметы, что их вполне могли использовать в качестве увеличительных стекол — например, в ювелирной работе. К этому же кладу относятся янтарные бусины.
Относительно подлинности кладов Шлимана и относительно их датировки среди ученых существовали серьезные разногласия, разрешить которые было нелегко прежде всего потому, что значительная часть сокровищ считалась утерянной в дни Второй мировой войны. Ученые обсуждали находки Шлимана, знакомясь со многими из них лишь по фотографиям. Высказывались мнения, что Шлиман был мистификатором и что некоторые из предметов были изготовлены по его заказу или куплены у антикваров. В лучшем случае утверждали, что Шлиман сам комплектовал «клады» из своих же троянских находок, чтобы представить их наиболее эффектным образом.
Надо сказать, что для таких разговоров определенные основания имелись. Шлимана действительно ловили на подтасовке фактов. Так, в своей книге «Илион» он трогательно описывает ту помощь, которую его жена Софья оказала ему в рискованном деле извлечения «клада Приама» из-под земли.
«Это требовало огромных усилий и было сопряжено с большим риском, поскольку крепостная стена, под которой мне пришлось копать, каждый момент грозила рухнуть на меня. Однако вид стольких предметов, каждый из которых имел безмерную ценность для археологии, сделал меня бесстрашным, я и не думал ни о какой опасности. Но я не смог бы достать сокровище без помощи моей дорогой жены, которая стояла рядом со мной, готовая сложить вещи, которые я вырубал, в свою шаль и унести их».{188}
Однако недоброжелатели доказали, что в день, который в дневниках Шлимана значится днем находки клада, Софьи вообще не было не только на Гиссарлыке, но и в Турции, и в конце концов Шлиман сам сознался в этой лжи. Желание Шлимана, чтобы жена разделила с ним его лавры, можно понять, но доверие к его писаниям упало. Еще сильнее подорвало его репутацию то, что он, несмотря на договоренность с турецким правительством, тайно вывез сокровища за пределы страны. Правда, после того, как турецкий суд постановил взыскать с него сумму ущерба, Шлиман добровольно заплатил в пять раз больше и тем восстановил свою репутацию в глазах властей. Но научное сообщество не могло относиться к нему с доверием.{189} Не говоря уже о том, что Шлиман в своей работе пренебрегал элементарными правилами ведения раскопок, которые в те годы были еще очень и очень необременительными.
Тем не менее, несмотря на эти и многие другие прегрешения против науки и закона, исследования, проведенные в конце XX века, доказали, что Шлиман, во всяком случае, не был фальсификатором. Восстановлению его доброго имени способствовало то, что через полвека после пропажи значительной части его коллекций из занятой советскими войсками Германии более 670 исчезнувших предметов обнаружились в России (среди них — «украшения Елены», топоры, изделия из горного хрусталя и многое другое)