просхема, казус белли[115], пламя, поджегшее фитиль; можно предположить, что это подтолкнуло Зевса взять сторону троянцев, но был свой интерес у Зевса и в ахейской игре. Возлюбленный его сын Геракл посадил Тиндарея на трон Спарты[116] и разграбил Трою Лаомедонта. Другой сын Зевса, Эак, – дед троих важнейших воинов в греческих рядах: Аякса, Тевкра и Ахилла. Зевс потерял счет своим потомкам среди греков (и, конечно же, троянцев). Но все равно считает себя величественно нейтральным.
Некоторые историки и мифологи выступали с замечанием, что Троянскую войну развязал сам Зевс в сознательной попытке завершить проект «Человек». Чтобы стереть род людской с лица земли раз и навсегда. Или, во всяком случае, проредить разраставшееся население. Человечество, делаясь все многочисленнее, стало трудноуправляемым. Даже бессмертным богам не под силу теперь ввязываться в дела, отношения, шашни и управление судьбами этих честолюбивых, изобретательных и самовлюбленных созданий, когда их стало так много. Да они уже вообще столь же высокомерны и заносчивы, как сами боги. И все крепче забывают свои обязательства, исполняемые во храмах, пренебрегают молитвами и огненными жертвоприношениями. Забыли свое место. Особенно те, кто произошел от самого Зевса – или от других олимпийцев. Мир, заполненный героями-полубогами, неустойчив и опасен. Геракл спас Олимп, но, возможно, кто-то другой мог бы восстать и самонадеянно силой сместить богов[117]. Зевс свергнул отца своего Кроноса, а тот узурпировал трон своего отца Урана. Фетиду Зевс избегал как раз из-за пророчества, сообщавшего, до чего великим вырастет ее сын. Ахилл, похоже, подтверждал истину этого предречения.
Но Зевсу не хватало ни сосредоточенности, ни прозорливости, ни внимания к деталям, чтобы составить или воплотить подобный план до всесторонне продуманного завершения. Он, скорее, из тех, кто доводит псов до бешенства и стравливает их друг с другом, – или подобен римскому императору, который смотрит свысока на рабов и гладиаторов, злорадствуя от вида крови и выпущенных на песок потрохов. Не кукловод он, не гроссмейстер тактики. Не было у него терпения тянуть за все эти ниточки. Не доставляло удовольствия вперяться в доску, впившись пальцами в виски и погрузившись в мысленный анализ, предвидеть каждый ход и предвосхищать его. Тряхануть хорошенько и посмотреть, что получится, – вот это по-Зевсову. Подпалить фитиль у шутихи и отойти подальше.
А род человеческий пускай сам порвет себя в клочья.
Троянские силы
Мы знаем, что ахейская военная мощь – это более сотни тысяч воинов из десятков царств, островных владений и провинций, составляющих греческий мир. А как обстоят дела с обороняющейся стороны? Неужто одним лишь обитателям обнесенного стенами города отбивать столь неслыханную угрозу?
На самом деле троянский союз состоит почти из столь же многих разрозненных элементов, как и ахейский. Гектор и Приам собрали и скрепили коалицию сил из окрестных государств Троады и шире: на севере – аж из Пеонии и Фракии (нынешняя Болгария), на юге – из материковой Африки. Перечень троянцев приводится в «Илиаде» в Песни второй – там же, где и «Перечень кораблей». В войну царевич Эней поведет союзников-дарданов[118], МЕМНОН Эфиопский, сын Зевса САРПЕДОН и царица амазонок ПЕНФЕСИЛЕЯ тоже встанут на сторону троянцев. Другие значимые воины коалиции еще заявят о себе по ходу войны.
По Гомеру выходит, что все ахейцы разговаривают между собой по-гречески, а вот троянцам, хоть сами они и понимали греческий, и общались на нем с врагом в нескольких случаях, когда вели переговоры или обменивались вестями, приходилось мириться с союзниками, что «непрестанно блеют» на сотнях языков, а это означает, что Гектор и другие военачальники для передачи приказов и сообщений вынуждены полагаться в бою на переводчиков. Современная филология предполагает, что в действительности троянцы общались на языке, возникшем после хеттского, – лувийском. Мы же согласимся с условностью, предложенной Гомером и продолженной Шекспиром, а также почти всеми драматургами, авторами исторических романов и кинематографистами. Кроме тех случаев, когда обстоятельства повествования требуют разных наречий, все участники, будем считать, понимают друг друга и разговаривают на одном языке. К счастью для нас, язык – как раз вот этот. На котором вы сейчас читаете.
Посольство
Флагманом у греков был элегантный черный микенский пентеконтор с ярко раскрашенным носом. На борту находились старшие советники Агамемнона. Вражеский берег возник в прямой видимости, и ум Агамемнона ринулся вперед, живописуя высадку и составляя планы первой атаки, но Нестор Пилосский призвал его не спешить. Верховный владыка уже был сыт по горло отсрочками и ничьим вмешательствам не радовался, но для Нестора время отыскивал всегда – тот считался мудрейшим человеком во всем греческом мире. Старейшим ближайшим советником Агамемнона он был совершенно точно, и пусть Царь людей нетерпелив, порывист и упрям, Нестору хватало рассудка понимать, что здравый совет ничего не стоит, зато способен отвести сколько-то бед. Нестор убедил Агамемнона, что, прежде чем бросать все силы в атаку, благоразумно отвести флот чуть подальше, отправить одиночное судно с посольством к царю Приаму и дать ему последнюю возможность вернуть Елену.
– Они уже наверняка заметили, – сказал Нестор, – какая небывалая сила надвинулась на них. Приама считают разумным человеком. Он узрит ценность благородной уступки.
Делегатами выбрали Менелая, Одиссея и Паламеда.
– Но потребуйте больше, чем одну лишь Елену, – велел Агамемнон. – Наши расходы при подготовке к войне тоже надо покрыть. Пусть Приам откроет для нас свою сокровищницу.
Часовые на сторожевых башнях Трои увидели, как от строя судов отрывается корабль и в одиночку движется к берегу. На мачте плескал белый флаг Эйрены, богини мира. Навстречу посольству отправили троянца по имени АНТЕНОР, служившего Приаму так же, как Нестор Агамемнону, – мудрым доверенным советником[119].
Ожидая вестей, троянский двор разошелся во мнениях. Гектор и Деифоб – с подачи пылавшего яростью Париса – убеждали Приама, что гнев Агамемнона и Менелая из-за бегства Елены из Спарты липовый, вымышленный, а на самом деле всего лишь повод для нападения.
– Атридам наплевать на Елену, – сказал Гектор, – им нужна военная пожива.
– Выслушайте посольство! Выслушайте! – молила Кассандра.
– Гектор прав, – сказал Деифоб. – Эллины глазом своим завистливым косятся на нас через Эгейское море уже много лет.
– Прислушайтесь к ним, иначе Троя падет!
– Они нашего золота и сокровищ хотят.
– Прислушайтесь к ним, иначе Троя сгорит!
– Не забрать им у меня Елены, – сказал Парис.
Кассандра зарыдала.
– Если Елену не вернуть, мы все погибнем! Все до единого, кто сейчас в этой комнате.
– Кроме того, – добавил Гектор, – не знал белый свет города укрепленней. И армии подготовленней. Троя неуязвима.
– Надо, во всяком случае, принять их, – сказал Приам, – и послушать, что скажут.
Когда корабль переговорщиков бросил якорь у Троадского берега, Гелиос уже скользнул за горизонт на западе. Одиссей, Менелай и Паламед в сопровождении оруженосцев приплыли к берегу в небольшой лодке, и там их ждал Антенор – он поприветствовал посольство с большим почтением и непритворной учтивостью. В сопровождении стражи все проследовали по равнине Илиона через реку Скамандр и в высокие Скейские ворота в город, где их препроводили во дворец к Приаму. Толпы троянцев выстроились вдоль улиц и безмолвно наблюдали за процессией.
Красота Менелая не осталась незамеченной.
– Но и близко не так пригож, как Парис, – пробормотала одна женщина.
– А кто же тот человек, что улыбается так, будто известна ему великая тайна? – гадали другие. Пролетел шепоток, что это Одиссей Итакийский, и кто-то негодующе зашипел. Слухи о его двуличности и коварстве долетели и до Трои.
Приам и Гекуба приветствовали делегацию с торжественным достоинством. Троянские царевичи были учтивы, но холодны. Парис с Еленой держались поодаль. После пира, музыки и протокольных хвалебных стихов, спетых в их честь, греков отвели в дом к Антенору, где им предстояло провести ночь, а затем вернуться поутру во дворец для официальных переговоров.
– Добро пожаловать под крону моего дома, – сказал Антенор. – Спите сладко, помолимся богам, чтобы наша завтрашняя беседа сложилась благополучно.
Во дворце же Приам отыскал Елену в ее покоях.
– Париса нет?
– Строит планы, – ответила Елена. – Тревожится, что Менелаю с Одиссеем удастся уговорить тебя от меня отказаться.
– Как раз об этом я хотел тебя спросить. Действительно ли таково твое желание – остаться?
– Парис – мой муж, здесь мой дом.
– Ничто в тебе не хотело б вернуться в Спарту с Менелаем?
– Ничегошеньки.
– Больше ничего мне знать и не было нужно.
На самом же деле Парис выскользнул из дворца и пробрался к дому АНТИМАХА, высокородного, но отнюдь не богатого придворного, задолжавшего Парису больше денег, чем мог даже надеяться вернуть. Ему Приам доверил вести переговоры с греками.
Парис сунул ему в руку золото.
– Не только прощаю я тебе твой долг, – сказал он, – но и добавлю еще золота.
– Если?.. – уточнил Антимах.
– Если, – ответил Парис, – убедишь переговорщиков замкнуть уши от ахейской лжи и завиральных посулов. И получишь золота больше, чем видел в жизни – или даже грезил о стольком, если ахейские псы, что спят сейчас у Антенора в доме, не доберутся к себе на корабль живыми.
Менелаю оказалось чистой мукой находиться в городе: так близка была от него Елена, однако законы дипломатии требовали, чтоб придержал он и язык, и норов. Лежа в постели и пытаясь уснуть, он раздумывал, не выбраться ли ему из дома Антенора и не отправиться ли во дворец. Если обнаружит он подлого Париса рядом со своей обожаемой женой, перережет этому трусу глотку. Нет, забьет его до смерти кулаками. Будет колотить его, колотить, колотить…