— О благородный Одиссей! Я погиб не в волнах, погубленный Посейдоном, и не на суше, убитый рукою врага. Мне тайно приготовил смерть Эгист в заговоре с моей гнусной женой. Он убил меня в моем доме, на веселом пиру. И я, и верные мои товарищи были зарезаны, подобно тому как режут вепрей на пир, на роскошный обед или на свадьбу. Ты видел, как гибли в битве могучие герои — иной в одиночку, иной в гуще своих сограждан. Здесь же ты бы обмер от страха, пришел бы в трепет, увидя, как мы лежим между столами, уставленными яствами, на полу, дымящемся от нашей крови. Я услышал крики дочери Приама, юной Кассандры: Клитемнестра вонзала нож ей в грудь. Лежа на земле, полумертвый, я пытался дотянуться до ножа хладеющей рукой. Но Клитемнестра равнодушно отвернулась, не захотела закрыть мне мертвеющие глаза и уста. Нет ничего отвратительней и ненавистней бесстыдной жены, замыслившей подобное дело и погубившей мужа, данного ей богами. Я надеялся вернуться в отечество на радость детям и ближним, но злодейка кровавым убийством навлекла на себя позор и навек посрамила свой пол и даже всех непорочных жен[139].
Вот и все, что рассказывают о Кассандре обе поэмы. Позднейшие же греческие и римские авторы иначе рисуют образ Кассандры. Они изображают ее как прорицательницу, в чьи предсказания никто не верит.
По одной из поздних легенд, Кассандру наделил даром предвидения, влюбленный в нее Аполлон. Когда же царевна его отвергла, бог, уже не в силах отнять у нее дар, сделал так, что Кассандра, предвидя грядущие беды, не могла никого убедить прислушаться к ее предупреждениям. Напрасно пророчица умоляла Александра не ехать в Спарту и отказаться от бракосочетания с Еленой, а позднее, когда он уже привез красавицу в Трою, тщетно уговаривала его отдать ее мужу.
О горьком бессилии прорицательницы рассказывает польский поэт Я. Кохановский в поэме «Отказ греческим послам». Он вкладывает в уста Кассандры следующие слова:
Ах, зачем ты меня, Аполлон, напрасно терзаешь?
Вещим духом меня одарил ты, но людям доверья
К этим словам не внушил. И всегда говорю я на ветер.
Все предсказанья мои у людей возбуждают не больше
Веры, чем сказки иль сны, мечты мимолетной сознанья.
Перед мысленным взором Кассандры возникает картина гибели города:
Стражи, не спите! Уж ночь надвигается. Всюду опасность:
Встанет великий огонь, такой высоты необычной,
Что озарит, словно день, широкую эту окрестность,
Завтра уже ничего нельзя будет видеть во мраке,
И не надейся, отец, на помощь богов всемогущих,
Жертвы напрасно б ты стал на алтарях приносить им!
Следом бежит за тобой жестокого льва порожденье.
Острые когти вонзит в тебя этот львенок свирепый,
Кровью насытит твоей он сразу голодное горло.
Имеется в виду убийца Приама — Неоптолем, сын Ахилла.
Всех твоих сыновей перебьет. Дочерям же — неволя.
Часть же их умертвят на могилах у греков. В угоду
Мертвым. И матери их, так страшно детей потерявшей.
Уж не рыдать суждено, а выть от безмолвного горя[140].
О том, что Неоптолем убил старого царя Трои у алтаря Зевса, уже говорили. Но что означают страшные слова прорицательницы о Гекубе: ей суждено выть, лишившись своих детей?
Гекуба и Гектор
К востоку от троянской земли, на реке Сангарий, обитал могущественный народ — фригийцы. В молодости Приам помог фригийцам в войне с мужененавистницами амазонками. Позднее их союз стал более прочным, потому что Приам взял в жены Гекубу, дочь фригийского царя. Когда на Илион напали ахейские войска, из Фригии прибыл вооруженный отряд под предводительством брата Гекубы, Азия (заметим, что это не тот Азий, который пал от руки Идоменея).
В «Илиаде» Гекуба фигурирует часто, и всегда — это мать, то тревожащаяся за жизнь своих сыновей, то оплакивающая их.
Вспомним: Гектор пришел с поля битвы в город — так ему посоветовал прорицатель Гелен, — разыскал мать и просил ее пойти с дарами в храм богини. Войдя в дом Приама, он встретил Гекубу, которая направлялась к своей дочери Лаодике. Взяв руку сына, царица спросила:
— Почему, сын мой, ты пришел сюда, оставив жестокую битву? Верно, ахейцы теснят рати троянцев? Может быть, они уже близко от городской стены, и ты хочешь, по велению сердца, воззвать с троянского замка к Зевсу? По подожди, мой Гектор, сейчас я вынесу чашу вина, чтобы мы могли совершил» возлияние Зевсу и другим божествам, а после ты и сам подкрепишься. Утомленному ратными подвигами мужу вино возвращает силы, а ты, мой сын, истомился, сражаясь за родной город.
Но Гектор возразил матери:
— Не неси мне вина, почтенная мать! Не то я потеряю силу и храбрость. Возливать же вино Зевсу неомытой рукой, молить его, когда я осквернен кровью и прахом, я не дерзну. Аты, о мать, иди с благородными тропиками в храм Афины, принеси дары. Может быть, богиня, услышав молитвы, помилует город, жен и невинных младенцев. Пусть она отразит от Трои храброго воина Диомеда.
После этого Гектор направился к Парису, которого не любил и всячески осуждал. Он сказал матери:
— Пусть он будет пожран землей, ибо он рожден на гибель Трои, Приаму и веем нам! Гели бы я увидел его сходящим в бездны Аида, сердце мое возрадовалось бы!
С этими словами Гектор ушел, чтобы уговорить Париса выйти на ратное поле.
Гекуба же повелела служительницам созвать благородных троянок, а сама вошла в горницу, где у нее хранились пышпоузорные ризы, привезенные Парисом из Силона. Гекуба выбрала лучшую, сиявшую, словно гнезда.
Когда они пришли в храм, двери перед ними открыла жена Антенора Феано; троянцы избрали ее жрицей Афины. Там троянки, воздев руки, стали молиться богине. А жрица Феано, возложив на колени лепокудрой Афины Паллады[141] ризу, обратилась к великой богине:
— Могучая защитница Трои, Паллада Афина! Сломай копье Диомеда и сделай гак, чтобы он сам пал на землю перед Скейской башней. Помилуй Трою, и жен, и невинных младенцев. А мы принесем жертву — двенадцать однолетних телят, не знавших ярма!
Но Афина отвергла молитву…[142]
Еще раз мы встречаемся с Гекубой в конце поэмы, в страшную минуту, когда все троянские воины, спасаясь от могучего Ахилла, спрятались за стенами Трои. Один только Гектор смело стоял перед Скейской башней. Напрасно отец молил его и, воздев руки к небу, рвал на себе седые волосы; тщетно рыдала мать, уговаривая сына войти в городские ворота и оттуда, из-за стены отражать нападения неистового Ахилла. Разорвав на себе платье и обнажив грудь, она заклинала его:
— Сын мой! Пожалей свою бедную мать. Этой грудью я успокаивала твой детский плач. Вспомни об этом и не стой один перед ужасным ахейцем. Если он одолеет тебя перед стенами Трои, ни я, ни твоя супруга Андромаха не сможем даже оплакать тебя. В стане ахейцев, далеко от нас свирепые псы тебя растерзают![143]
Мужественный Гектор не внял их мольбам. Мрачно вздохнув, он промолвил: «Стыд мне, когда я, как робкий, в ворота и стены укроюсь!»[144]
Гектор не послушался отца и мать, ибо такова была воля богов — пасть в этот день от руки Ахилла.
Однако при виде грозного, подобного богу Арею царя мирмидонян Гектор испугался и не мог больше оставаться на месте. Спасаясь от Ахилла, он трижды обежал город. Оба мчались вдоль стен, по колесничной дороге. Преследуя Гектора» Ахилл гнал его, как гонит пес по горам молодого оленя. И не могли герои — один уйти, другой догнать. Но когда они четвертый раз прибежали к Скамандру, к тому месту, где бьют два источника, теплый и холодный, Зевс взял золотые весы и бросил на них два жребия Смерти. Один жребий Ахилла, другой — сына Приама. Когда бог поднял весы, жребий Гектора перевесил и упал к Аиду. С этого момента Аполлон перестал ему помогать. Афина же спустилась с Олимпа, чтобы участвовать в битве героев. Богиня с сияющим взором явилась Ахиллу и ободрила его. А потом, уподобясь Деифобу, дочь Зевса устремилась к Гектору и стала голосом Деифоба коварно убеждать героя сразиться с Ахиллом:
— Брат мой! Жестоко преследует тебя Ахилл. Но остановимся, встретим бесстрашно могучего ахейца!
Гектор отвечал на это:
— О Деифоб! Я всегда любил тебя сильнее других моих братьев. А сейчас я почитаю тебя еще больше — видя меня одного в поле, ты ради меня отважился выйти из стен в то время, как другие остаются за ними.
И Гектор остановился — он поверил, что с этой минуты он не один в единоборстве с Ахиллом. Но мнимый Деифоб исчез. Так Афина коварно обманула героя.
Оба воителя сошлись. Гектор метнул копье, и оно, ударив в середину щита Ахилла, отлетело далеко в сторону. Другого копья у героя не было. Тогда Гектор громким голосом стал звать на помощь брата, Деифоба, прося у него новый дротик. Но Деифоб не отозвался, и Гектор понял все:
Горе! к смерти меня всемогущие боги призвали!
Я помышлял, что со мною мой брат, Деифоб нестрашимый;
Он же в стенах илионских: меня обольстила Паллада.
Возле меня — лишь смерть! и уже не избыть мне ужасной![145]
Чувствуя, что гибель его близка, герой решил умереть со славой, сделать нечто великое, чтобы о нем не забыли потомки. Вынув из ножен огромный и тяжелый нож, что висел у него с левого бока, он бросился на Ахилла, как орел, который падает с неба, чтобы схватить нежного ягненка или пугливого зайца. Ахилл тоже бросился вперед и метнул смертоносное копье. Оно пронзило шею Гектора в том месте, куда не доходил медный панцирь. Герой упал на землю, а торжествующий Ахилл громко вскричал: