Третий рассказа Одиссея — вновь о Крите — он рассказывает своей супруге Пенелопе — еще не будучи ею узнанным. Здесь он выдает себя за младшего брата Идоменея Эфона, который в силу молодых лет под Трою не отплыл, но принимал Одиссея, который догонял флот, ушедший к Трое уже 10 дней назад. Не особо изощряясь в новых выдумках, рассказчик сообщает о себе, что слышал, будто Одиссей находится на пути домой в крае феспортов. Далее следует предыстория про феаков — знакомая нам, а также про попутный корабль в Дулихий и паломничество в Додону. Фактически этот рассказ представляет собой компиляцию из фрагментов других рассказов.
В трех рассказах очевиден повторяющийся мотив — богатство, финикийский корабль, рабство, царство феспортов, попутный корабль в Дулихий. Все это позволяет восстановить реальную судьбу Одиссея за период, по которому он отчитался сказочными сюжетами, так хорошо нам известными.
После Троянской войны, когда буря разбросала суда ахейцев, Одиссей со своим кораблем (или оставшимися кораблями) прибыл на Крит и остался у царя Идоменея, помогая ему в борьбе за власть. В египетском сюжете он отдельно пересказывает судьбу Менелая. Сам же Одиссей продолжает воевать на Крите, но впадает в немилость и вынужден спасаться бегством. Возможно, перед этим Одиссей был обращен в раба или был брошен в тюрьму — за какие-то козни или связи с врагами Идоменея — может быть, вместе с братом Идоменея Эфоном. Его бегство состоялось вместе с убийством Орсилоха, который был тюремщиком Одиссея и требовал от него покорности Идоменею. Затем финикийский корабль доставляет Одиссея в Эпир, минуя Итаку. И здесь он получает теплый прием и подарки, с которыми и возвращается на родину, но изможденным и утратившим царственный вид. Несмотря на это, Одиссей отчаянно предъявляет свои права на имущество и собственную жену, и в схватке с непрошеными гостями — женихами — он из странника превращается вновь в царя.
Эпос Гомера — микенская архаика
Почему Гомер не мог сочинить свои поэмы в IX веке до н. э.? Потому что его язык в этом случае был его собственным — ионийским — диалектом. Но «Илиада» и «Одиссея» имеют множество архаизмов. Их использование через четыре века после событий Троянской войны было бы полной нелепостью.
К архаизмам относятся, прежде всего, имена героев, которые не встречаются у ионийского населения, среди которого — якобы — творил Гомер. Некоторые имена даже негреческие. Имя Ахилл не имеет греческой этимологии.
Архаизмом в поэмах Гомера являются устойчивые титулования героев, не принятые в эпоху классической античности. В ионийских поселениях не могло быть ни «быстроного Ахилла», ни «шлемоблещущего Гектора», ни «широкодержавного Агамемнона», ни «хитроумного Одиссея». Тем более, не сохранилось бы многословных титулований.
Тщательный учет кораблей ахейского флота — несомненная архаика, связанная с распределением добычи пропорционально вкладу в общее дело. В «Илиаде» возвращение к разделению войска по племенам (предложение Нестора, имевшего второй по численности флот после Агамемнона) направлено на то же самое. Точное определение: кто из ахейцев убил троянского героя, даже если этот герой вообще больше ничем не отмечен и нигде не упоминается, — несомненная архаика.
Неслучайно микенские глиняные таблички испещрены именами, многие из которых повторяют имена ахейских героев (или, по крайней мере, сходны с ними). Если бы Гомеру было мило только литературное сочинительство, он взял бы имена, которые были распространены в его время. Если время Гомера — ионийское, то и имена были бы ионийские. Но если время Гомера — микенское, то и имена соответствуют времени.
Скрупулезный учет разного рода заслуг — характерный признак глиняных табличек с линейным письмом Б. То же самое мы видим и в гомеровском эпосе — множество имен, которые имеют значение только в определенных обстоятельствах. В ионийский период перегрузка эпоса именами персонажей, которые не играют никакой роли в сюжете, не имеет никакого смысла. Напротив, в эпосе, который является не только летописью, но и своеобразной отчетной ведомостью, это возможно. И мы видим перекличку в скрупулезном сопоставлении имен с выполненными работами на микенских табличках и подробном учете имен и деяний героев в гомеровских поэмах.
Расшифровка линейного письма Б обусловлена не только успешным сопоставлением этого письма с кипрским письмом, но и с теми архаизмами, которые сохранились в неприкосновенности у Гомера. Считать, что Гомер жил в IX веке до н. э. и намеренно вставил эти архаизмы в свои поэмы, — нелепость. Если бы поэмы были пересказами устного предания с многовековой историей, то они непременно лишились бы архаизмов. Кроме того, за века, в течение которых реалии Троянской войны отступили в глухую древность, множественными напластованиями новых сюжетов и неизбежными искажениями исходный эпос был бы безнадежно испорчен.
Троянская война. Язык и письменность
Длительный бесписьменный период накануне расцвета древнегреческой архаики побуждает признать как очевидную истину, что и до этого периода также письменности не было там, где ее не нашли археологи.
Действительно, можно было полагать, что крито-микенская цивилизация была бесписьменной, пока на Крите, в Пилосе, в Микенах не были найдены глиняные таблички. Аргумент о том, что ненайденная письменность не существует, достаточно сильный. Но есть и обратный аргумент: если соседствующие цивилизации имели письменность (Египет, Вавилон), то почему бы достаточно крупной и культурной цивилизации что-то не заимствовать у соседей?
Если крито-микенская цивилизация охватывает приметно XIV–XIII вв. до н. э., то за столь обширный временной промежуток что-то заимствовать у соседей, конечно же, пришлось. Вряд ли микенские владыки исключали для себя возможность пользоваться папирусом, пергаментом, деревянными пластинами с нацарапанными на них знаками. Но все эти материалы подвластны времени. Что не начертано на вечном камне, превращается в пыль. Почему бы не предположить, что в Трое была письменность, но ее носители давно истлели?
Такое предположение входит в противоречие с установками тех, кому поручено представить Трою как межевую территорию — не Европу и не Азию, а какое-то периферийное захолустье, в котором почему-то оказались несметные богатства, разграбленные «по праву» пришедшими с Запада очень культурными ахейскими народами.
Обнаружение, а потом и расшифровка глиняных табличек, прежде всего, на Крите в Кносском дворце и в Пилосе — это огромная удача, подарок для тех, кто занимается предысторией европейских цивилизаций. В Трое такие таблички не найдены. И, якобы, это свидетельствует как о периферийности города, так и о низком уровне его культуры. Но посмотрим на Микены, которые в течение немалого времени были столицей ахейского мира. Там табличек в цитадели не найдено. Они обнаружены при раскопках большого дома, который был, скорее всего, складом и находился за пределами стен крепости. Именно там и велся учет хранящимся товарам. А в цитадели записи на сырой глине не обнаружены. Хотя там также был масштабный пожар, который мог обжечь сырую глину и дать нам письменные артефакты. Почему бы не предположить, что хранилище аналогичных табличек в Трое также оказалось за пределами крепости?
В Пилосе таблички были найдены в одном лишь месте — в своеобразной библиотеке при входе в пилосский дворец. Как и в Кноссе на Крите, дворец был одновременно и деловым центром, и крепостью. В Микенах мы видим разделение — деловой центр (или один из центров) оказался за пределами стен. Того же следует ожидать и в Трое.
Позволим себе гипотезу о том, что и дворцы троянской знати могли оказаться за пределами цитадели. Ведь до культуры, соответствующей археологическому слою Троя-6, крепость здесь была заселена совершенно другим народом. Пришельцы не имели привычки бросать себе под ноги обглоданные кости, умели разводить лошадей, пользовались боевыми колесницами, имели более совершенную и совершенно другую по форме керамику. Троя была застроена этим народом по единому плану: дома имеют трапецивидную форму, сужаясь к центру крепости, чтобы сохранить неизменной ширину улиц. Тем не менее, малая площадь за крепостными стенами не позволяла возвести более просторные помещения для знати. Вполне возможно, крепость использовалась только на случай крайней опасности. Именно поэтому население Трои-6 не погибло при разрушении города землетрясением, а тут же восстановило его, впрочем, еще более уплотнив застройку — о чем свидетельствует археологический слой Трои-7а, который следует отнести к периоду Троянской войны (этот город был разрушен масштабным пожаром).
Искать троянские дворцы и деловой центр, конечно, стоит за пределами Илиона — скорее всего, в Нижнем городе, который был прикрыт от грабительских набегов менее масштабными стенами, но позволял жить более просторно, а главное — иметь возможность строить обширные помещения для товаров, которые следовали с запада на восток и в обратном направлении. Подобных складов за стенами крепости разместить было негде. Здесь был своего рода «спальный район». Поэтому археологические открытия в Трое, как мы предполагаем, еще впереди.
Гомеровские поэмы, как мы знаем, написаны на ионийском и эолийском диалектах, а не на архаическом языке, который существовал до разделения протоязыка. Это объясняется тем, что протоязык был уже невозможен для понимания, и поэмы были отредактированы — что было весьма важно для странствующих певцов, рассказывающих о подвигах героев.
Само разделение на диалекты — прямое следствие глубокого упадка, резко сократившего общение между территориально разделенными группами. Именно поэтому язык микенских греков распался на группы, соотнесенные с обособленными территориями — включая фракийский диалект, который прижился не только на побережье от Халкидики до Геллеспонта и прилежащих островов, но и в Троаде. И это подтверждает фракийскую гегемонию над этой территорией после Троянской войны.