и Нестора втиснули в «Илиаду», то что мешало втиснуть туда же и несколько строк, которые бы обеспечивали Нестору какую-либо роль в переговорах с Ахиллом?
Литературоведам Нестор нужен только как комментатор, а его включение в «Илиаду» в этом случае просто объяснить тем, что у ничтожного участника Троянской войны оказываются влиятельные потомки, которых надо ублажать рапсодам.
У «аналитиков» одна гипотеза цепляет другую — из предположения о том, что «Илиада» сложилась из многократных исправлений и дополнений разных авторов, в разные эпохи и с разными целями, может следовать все, что угодно. Поэтому Нестор становится «затычкой» в якобы имеющей место «дыре» между сценами, предшествующими «Патроклии» (XVI песня), и самой «Патроклией». Сам Патрокл оказывается совершенно излишним — тоже «затычкой», чтобы как-то оправдать невступление Ахилла в битву, когда она уже идет у ахейских кораблей. Но если авторы «Илиады» были столь свободны в выборе средств для своих целей, то почему бы им не отправить Ахилла на войну без посредства Патрокла? Подумаешь — сложившийся текст! Если в него можно вставить все, что угодно, то и убрать тоже можно все, что угодно. Но почему-то считается, что среди авторов «Илиады» были сплошь очень скромные люди. Чтобы обосновать, а не устранить из поэмы неучастие Ахилла в битве, они вводят фрагмент с Патроклом, который замещает Ахилла как командующий мирмидонцами, а также надевает доспехи Ахилла. А чтобы появилось все повествование с Патроклом, нужен Нестор, которого вставляют лишь ради того, чтобы он поуговаривал Патрокла — предложил ему именно то, что Патрокл и сделает в следующей вставке.
Нелепость подобных гипотез совершенно очевидна. Для того чтобы переписать «Илиаду» на свой манер, нужно отбросить все традиции трепетного отношения к летописанию. И тогда нет предела для фантазирования. Но древние таким свободомыслием не обладали.
Любители разоблачения «Илиады» как подделки под историю часто приводят строку с «Чаши Нестора», обнаруженной на о. Исихия близ западного побережья Италии. Автор, живший в VIII веке до н. э., пишет гекзаметром три строки о полезности сосуда Нестора для питья, после которого пьющего охватывает «страсть прекрасноувенчанной Афродиты». Скромная глиняная чашка к золотому кубку Нестора, из которого он попивает вино в сообществе Махаона, конечно, отношения не имеет. И эпитет Афродиты — необычный, не свойственный эпосу. Получается еще один «прототип» — «настоящий Нестор»? Этот вывод напрашивается из методики «аналитиков». Но логичнее считать, что в VIII веке до н. э. герои Илиады уже были общегреческими, и даже на периферии разделенного войнами и пришедшего в упадок греческого мира имя Нестора было известно, и сочетание гекзаметра с этим именем явно имеет отношение к «Илиаде». Поэтому и создание «Илиады» явно произошло задолго до появления «Чаши Нестора». Должно было пройти немало времени, чтобы «Илиада» стала общеизвестной настолько, чтобы иметь хождение вдали от главных культурных центров погибшей микенской цивилизации и поднимающейся Эллады.
«Аналитики» недоумевают, почему самые знаменитые герои в «Илиаде» не удостоились развернутого представления, и только Нестор снискал такую честь? Разрешается это недоумение у них единственным способом: Нестор — вставная фигура. Потому что, якобы, остальные «примелькались», и когда слушатели внимали рапсодам, они уже знали героев «Илиады». А вот Нестор был для всех «новичком». И, надо понимать, остался на века.
Если бы представление Нестора было вставкой, то она оказалась бы ненужной столь же быстро, как и представление других героев. Сотни лет повторять представление Нестора — это вовсе не причина его «вставленности» и необходимости в обновленной версии эпоса рассказывать слушателям о новых персонажах. Подобное представление могло быть только частью целостного текста, который был включен в свод «Илиады». Но это вовсе не что-то значительное, чтобы делать глобальные выводы об эпосе в целом. Речь идет всего о семи строках. Это слишком шаткое основание, чтобы строить на нем концепцию особости Нестора в сравнении с другими героями, которые могли иметь подобные представления в «Киприях» или других фрагментах эпического цикла, не дошедших до нас.
Ужасным для Нестора обстоятельством является домысел «аналитиков», относящих его только к афинским генеалогиям, а его отца Нелея — только к ионийским. Разумеется, «аналитики» не собираются верить ни единому слову Гомера. А коль так, то у Нестора не остается своей истории. И он лишается отца, ибо Нелей ориентирован на символику Аида и Ионию, а Нестор — на Посейдона, коней и Афины. Все это, собранное в кучу, приводит «аналитиков» к выводу, что в Ионии не знали никакого Нестора. И даже убийство Нелея с сыновьями обходится без Нестора! Потому что его Геракл почему-то не убил. Почему? Потому что «его не было», «он был вставлен потом». И даже когда истории о былых битвах рассказывает определенно Нестор, «аналитики» стремятся у него всю славу отнять и объявить, что изначально все это были легенды о подвигах Нелея! Откуда следует такое немилосердное отношение к Нестору? Ниоткуда. Разве что из ненависти к Гомеру. Которая выглядит совершенно иррационально и походит на что-то некрофильское.
Историчность Нестора подтверждается тем, что его предыстория лишь обозначается в эпосе. То есть, как историческая личность он сформирован не эпосом, а реальными событиями, о которых сам рассказывает в «Илиаде» довольно подробно. Нестор — «конник геренский». Славу искусного конника Нестор не раз подтверждает и в «Илиаде». Он вывозит с поля боя раненного Махаона, он берет на себя роль возницы, спасая раненного Диомеда, он дает советы по управлению колесницами на состязаниях во время погребальных игр по Патроклу. И при этом главное божество Пилоса, вотчины Нестора, — Посейдон, чья мифологическая роль предполагает укрощение коней и покровительство конникам.
Что же значит эпитет в целом — «конник геренский»? Он явно связан с подвигами, которые совершены задолго до Троянской войны. Что же это были за подвиги, и где находятся Герены, давшие устойчивый и многократно повторенный эпитет Нестору? Гесиод полагает, что в мессенской Герении Нестор скрылся от гнева Геракла, убившего его отца и братьев. Страбон также упоминает Герены Мессенские, но также и Элидские. Стефан Византийский знает Герен на Лесбосе. Ионийские «герены» (дары) мы должны отставить, поскольку Нестор — персонаж истории, проходившей задолго до переселения ахейцев в Ионию. «Гиппота герениос» не стоит считать эолийским диалектом — этот диалект сохранил древнюю форму слов, тем и отличаясь от других диалектов, возникших через века после Троянской войны. К большому сожалению, язык Гомера стараются подверстать под диалекты, хотя язык гомеровского эпоса явно до-диалектный и содержит в себе элементы всех диалектов. Микенские таблички свидетельствуют о близости эолийского диалекта к языку микенских греков.
В рассказах Нестора звучит история Пелопоннеса, упоминаются многие реально существовавшие топонимы, реалистично и без прикрас описываются события войн и мирной жизни. Но «аналитики» умудряются даже пилосское происхождение Нестора поставить под вопрос. Потому что известны три Пилоса, в которых путались сами древние греки. Вот только в каком Пилосе правил Нестор, для греков было совершенно ясно. Во-первых, он находится в Мессении; во-вторых, — на берегу моря. Этого достаточно, потому что из других Пилосов один находился в Трифилии — у моря в южной части Элиды, а другой в Элиде и вдали от моря.
Не оставляет никаких сомнений расположение Пилоса Нестора, поскольку в «Одиссее» Телемах едет в Спарту и обратно, затрачивая в одну сторону менее дня пути. Археология также подтвердила, что «классический» Пилос размещен на месте Пилоса микенских времен — дворец Нестора раскопан вблизи известного классическим грекам Пилоса. Что касается прибрежной встречи Нестора и Телемаха, то здесь вполне могла быть портовая резиденция царя — как для встреч гостей, так и для принесения жертв Посейдону, которые увидел сын Одиссея.
При полной ясности вопроса о Пилосе, «аналитики» берут в помощники Страбона, но тот как раз противился тому, чтобы несторов Пилос размещать в Трифилии. При этом им приводится маршрут плавания Телемаха на Итаку и делается вывод, что несторов Пилос никак не мог быть в Элиде. Современным аналитикам кажется, что перечисляются «не те» населенные пункты, если бы Телемах плыл из Мессении. Но в Трифилии нет никакого дворца, никаких признаков царской власти. Археология дает однозначный ответ. Что же касается изысков современных исследователей, то их размышления — только догадки, которые разбиваются их же оружием. Если Пилосов несколько, то и другие населенные пункты, о которых писано в «Одиссее», могли менять места, путая историков и даже современников. Если может быть путаница с Пилосами, множество повторов в названиях других городов тоже не исключено.
Подобным же образом «расшиваются» проблемы и с рассказами Нестора в «Илиаде». Река Иордан у Нестора течет у крепости Феи, где происходит битва, а у Страбона эта река оказывается севернее Трифилии. Где проблема? Или пилосцы до Элиды дойти не смогли? Конечно, смогли: мессенские пилосцы наверняка пытались закрепиться именно в одноименных городах в Элиде, с которыми имели какое-то родство.
Нестор рассказывает о войне с Элидой на реке Алфей, которая считается строго принадлежащей Элиде. Алфей, согласно «Илиаде» течет по пилоской земле. И что тогда? Стремление опровергнуть Гомера подсказывает: тогда Пилос находится в Элиде, в ее южной провинции. А что подсказывает сам Гомер? Что земли мессенского Пилоса простирались до Элиды, и Трифилия была спорной областью, за которую и воевал отец Нестора Нелей.
Границы царства Нестора неясны, и даже контроль за своими землями у него неполный — Агамемнон готов уступить часть из них Ахиллу, не спрашивая Нестора. Шесть городов, включая Феру, расположены на берегу Мессенского залива. Разумно предполагать, что Пилос находился неподалеку, а не в Элиде. Фера — как раз тот самый город, через который лежал путь Телемаха из Пилоса в Спарту и обратно. При этом ко времени его поездки Фера уже определенно обособилась от Пилоса, и в ней правит Диокл — возможно, зависимый от Нестора. Также имя Диокла мельком касается Троянской войны, где упомянуты ее участники — сыновья Диокла.