— Просто. Верни документы, телефон, все, что у него изъяли при задержании, и отпусти. Гукин приказал. Только прежде в телефон ему закладочку сделай.
— А разрешение суда?
— Перебьемся. Под мою ответственность.
— Хорошо. — Лемехов улыбнулся. — Все понял, мать. Не первый день на земле живу.
— Молодец, давай действуй.
Через сорок минут Антон Лемехов подозвал Диму к конторке.
— Значит, так, товарищ. Вот твои вещички, в целости и сохранности, вот протокольчик, подписывай. Мол, предупрежден и отпущен, и всего тебе доброго, до скорой встречи. Что помяли малость, извини. Сам понимаешь, служба.
— Понимаю. — Дима перечитал протокол, поставил подпись. Взял телефон, покрутил в руках. — Извините, но это не мой.
— Как не твой? — всполошился Лемехов. — Твой, натурально.
Не станешь же объяснять, что закладку уже сделали и переделывать теперь поздно.
— Да нет, — Дима покачал головой. — Похож только. Модель другая.
— Погоди. — Дежурный выложил на стол изъятые при задержании трубки. — Посмотри, который из этих?
— Этот… — Дима взял из кучи одну, пощелкал клавишами.
— Постой. По протоколу-то у тебя «Эрикссон» изъяли, а это «Филипс»…
— Черт! — Дима хлопнул себя ладонью по лбу. — Совсем из головы вылетело. Это же отцовская трубка. «Эрикссон», точно. Я к своей-то привык, у меня тоже «Филипс» и модель точно такая же, как эта… — Он бросил трубку на консоль. — Да, прошу прощения. Накладка.
— Ну вот видишь, — расплылся довольно Лемехов. — Из-за таких недоразумений и складывается негативное мнение о сотрудниках органов.
— Да нет, я же не в претензии. Все в порядке. Моя вина. Извините еще раз.
Дима сунул трубку в карман, вышел на улицу.
— Теперь наружку за ним пустим — и мальчик наш, — потер руки Лемехов. — Ну, дела пошли.
Дима едва успел спуститься по ступеням УВД, как рядом с ним остановился темно-зеленый «Понтиак» Вадима.
— Садись, Дима, — кивнул советник. — Как прошло?
— Смольный в городе, — ответил серьезно тот. — Козельцев его вытащил.
— Ты уверен? — нахмурился Вадим. Новость пришлась ему не по душе.
— Юань проговорился на стрелке.
Дима достал из кармана трубку, набрал номер:
— Смольный? Здравствуй, дорогой. Да, Кроха-младший тебя беспокоит. Отдыхаешь после кичи, братан? Отдыхай, отдыхай. Что это, братела, твои пацаны вроде как валить меня на стрелке надумали? Ты не ори, я не глухой. — Дима улыбнулся. Глаза у него оставались холодными, а улыбка напоминала бритвенный разрез. — Орать на Юаня будешь, когда он с нар слезет. Кстати, братан, сколько ты Козельцеву за свободу свою заплатил, а? Тарифы хочу узнать, вдруг понадобится. — Дима отодвинул трубку от уха, чтобы советник могу послушать льющийся из наушника поток ругательств. — Расстроился, — пробормотал он. — Смольный, ты грейся, братан, грейся, пока время есть.
Дима нажал клавишу «отбой» и убрал трубку в карман.
— Дим, а как ты номер-то Смольного надыбал?
— Юань ему звонил перед тем, как нас менты зацепили. Я закосил, типа трубка не моя, взял его мобильник, нажал «повтор». Номер в окошке высветился, я его прочитал. Все просто, Вадим. На дворе век высоких технологий.
— Хм… — Вадим усмехнулся.
— Дай мне свою трубку.
— А чем тебя твоя не устраивает?
— Она прослушивается. — Вадим протянул ему свой мобильный. Дима набрал нужный номер. — Владимира Андреевича Козельцева будьте добры. — Дима опустил стекло. — Владимир Андреевич, добрый вечер. Да, спасибо, уже отпустили. По поводу денег, о которых мы договаривались. Я согласен заплатить. Но при одном условии. Деньги в обмен на бумаги, о которых вы говорили. Устраивает? Отлично. Завтра утром я буду точно знать, когда нужная сумма окажется у меня на руках. Я перезвоню вам, и мы условимся о месте, времени и способе передачи денег. Договорились. — Дима закрыл трубку, сунул в карман. — Вадим, надо бы мне новый телефон купить.
— Хорошо, утром заеду, все сделаю, — не понял советник.
— Отлично. Давай-ка на второй километр, к мотелю. У меня там машина осталась.
— Ладно. Кстати, по-моему, вон та «шестерка» нас пасет. Три корпуса, за «Фордом», видишь?
— Это наружка, Вадим. Я теперь под персональным наблюдением. — Дима вытянул ноги, улыбнулся. — Приятно почувствовать себя значимым человеком.
К восьми «сильно удивленный» — как это я умудрился проморгать, а? — Володя Паничев обнаружил под сиденьем «Мазды» целлофановый пакет с завернутыми в него двумя «ТТ» и горстью патронов.
К девяти вечера Кузенко получил первое «чистосердечное». Один из «смольновских» — судя по всему, самый молодой в бригаде — «добровольно» сознался, что спрятал стволы в машине у приятеля, причем приятель этот был ни сном ни духом.
Пока оформили документы, пока сдали стволы в «оружейку», пока расписались в журнале, время перевалило за одиннадцать. Выходя из управления, Катя чувствовала себя дико уставшей, вымотанной. С чего, казалось бы? Странно, день событиями был не насыщен. Хотя, как правило, именно в такие дни и устаешь больше всего. На крыльце они с Лемеховым, Гришей Панкратовым и Володей Паничевым еще постояли несколько минут, растягивая сладкии миг вновь обретенной свободы. Хотя какая это свобода? Так, одна видимость. В любой момент может раздаться телефонный звонок и — все, нет никакой свободы. И видимости тоже нет.
— Ну что, братцы, по пиву? Пока не началось? — Антон Лемехов потянулся, вдохнул полной грудью вечерний воздух. — Эх, благодать-то какая!..
— Так, тут кто-то насчет пива что-то говорил? — встрепенулся Панкратов.
— Говорю, к «Димычу» заглянем? Пан, ты как?
Паничев пожал плечами.
— Если только по кружечке. Иначе меня жена съест. И так-то целыми днями не видит.
— А я разве уговариваю полночи сидеть? По кружечке и выпьем. Под креветки, — скалился Лемехов. — Мать, ты с нами?
— Нет, — покачала головой Катя. — Мне еще надо Настену проверить. До сих пор, наверное, телик смотрит.
— Да ладно тебе, мать, брось. Настюхе уже пора женихов подбирать, а ты все за ней с погремушками. Дай девчонке пожить нормально, без родительской опеки. — Лемехов смотрел на небо и счастливо щурился. — А я тебя потом до дома провожу. А? Как?
— Перебьюсь, — ответила Катя. — Ладно, ребят. Пойду я, пожалуй. Володя, с утра ты за старшего. Я, наверное, задержусь. В школу надо зайти, учительница просила.
— По-онял, — серьезно ответил тот и бросил нетерпеливый взгляд в сторону «Димыча», где мало-помалу собирался народ. Местечко хорошее, центровое. Проговоришь еще четверть часика, потом столик не займешь. Вон уже заиграла под полосатым парусиновым навесом музыка и побежали по неоновой вывеске радостные огоньки, извещая всех и каждого: здесь можно приятно провести время. — Кать, ты, главное дело, не волнуйся. Все будет нормально. А в школу сходить надо. За подрастающим поколением глаз да глаз нужен.
— Ладно, ребята. До завтра…
— До завтра, Кать, — хором гаркнули Панкратов и Паничев.
— Мужики, — раздумчиво глядя на Катю, сказал Лемехов, — вы идите, столик займите, пивка закажите пока, а я вас догоню, ага?
Панкратов пожал плечами, словно бы говоря: «Личная жизнь каждого — личное дело каждого», и они с Володей зашагали через площадь к кафе.
— Мать, ты, по-моему, чего-то не в себе сегодня. — Лемехов попытался заглянуть Кате в глаза, но она равнодушно отвела взгляд. — Что-нибудь случилось? Дома чего?
— Нормально все, Антон. Устала я просто.
— Да? — Антона, похоже, ответ несколько расстроил. Он-то, наверное, ожидал, что Катя захочет поплакаться ему в жилетку, слово за слово, там, глядишь, в гости удастся набиться. — Точно ничего?
— Точно, Антон. Точно.
Интересно, подумала Катя. Самое начало их отношений ознаменовалось легким таким флиртом. Ребята из отдела оказывали ей повышенное внимание, хотя именно так обычно и бывает в «мужских» коллективах. Лемехов так просто начал ухаживать. Не очень романтично, зато настойчиво. Продолжалось это месяца два, пока опера не привыкли и не стали воспринимать ее как своего парня. И вроде бы поначалу возникло у нее к Лемехову какое-то неровное чувство, но потом угасло, так же быстро, как и вспыхнуло. Ей тогда «недельно-постельный» вариант был не нужен, а Антон только этого и жаждал. Он не стайер, на длинные дистанции бегать не умеет. Неделя, две — куда ни шло, потом остывает. А ей, как и большинству баб, хотелось большего. Теперь ее воззрения на брак претерпели существенные изменения. Антон же, как и раньше, с настойчивой регулярностью пытался затащить ее в кровать. Катя никак не могла понять: для него это стало делом принципа или тут спортивный интерес? И нельзя сказать, чтобы она сама была теперь сильно против. Могла бы уступить в награду за столь продолжительные попытки, и, не попадись ей сегодня днем на глаза этот мальчик, Крохин сын, уступила бы, наверное. Согласилась бы, не придавая согласию слишком уж большого значения. Ну, переспали к обоюдному удовлетворению. Чего же еще? Однако же дикость, но случилось, как в дешевом уличном шансоне: «Она была ментовка, он был удачный вор». И понятно, что это блажь, ничего у нее с этим мальчишкой нет и быть не может по массе причин, а вот поди же ты, Лемех с его поджарым задом сразу отошел на второй план. Померк. Не стало его, исчез, как облачко. В качестве постельного приключения, само собой.
— Может быть, все-таки тебя проводить?
Сказал, а сам совершенно механически бросил взгляд в сторону кафе: как там ребята, удалось ли столик занять? Ритуальный вопрос с заранее известным ответом. Катя усмехнулась. А что, если бы она сейчас ответила: «Хорошо, Антош, проводи»? Какое у него стало бы лицо? Там — пиво, здесь — она.
— Антон, мы это вчера проходили, — сказала Катя. — Не майся. Иди. Ребята заждались уже, наверное. Да и пиво согреется. Иди. Не надо меня провожать.
— Да? — спросил он, вроде бы и смутившись, но с каким-то внутренним облегчением. Наверное, пива ему хотелось больше, чем ее. — Ты уверена?