[246] – даже несмотря на то, что аргументов в пользу нее с каждым годом становится все меньше. И трудно сказать, в чем тут дело – то ли в научной осторожности, то ли в силе инерции (слишком продолжительна традиция, слишком велик авторитет Гомера!).
Рис. 38. Ульрих фон Виламовиц-Меллендорф, сравнивавший работу по исследованию Гомера с методическими раскопками, при которых со сносом верхних слоев проникают в глубину. Рисунок Ольги Арановой
И если его авторитет настолько велик для нас, ныне живущих, то можно себе только представить его масштабы в Древней Элладе! Тысяча лет греческой истории прошла под знаком безраздельной гегемонии гомеровского гения – за такое время можно заставить считать истиной все что угодно. Тысячу лет внимали греки сказам о медяных доспехах данайцев, пламенных в битвах, о неистовом ветре, непременно «гремящем», и о небе над Троей, обязательно «звездном», даже в сиянии дня. О величайшей победе греческого оружия и самого эллинского духа. О победе, которой не было.
Запись поэм Гомера произошла, и с этим согласны сегодня большинство серьезных ученых, во второй половине VIII в. до н. э., то есть спустя примерно три столетия после описываемых в них событий. С одной стороны, срок достаточный для того, чтобы накопилось огромное число различных преданий, с другой стороны, все события уже не совсем актуальны. Попытка заявить о том, что греки победили троянцев, будь она предпринята на 300 лет раньше, наверняка вызвала бы отторжение: слишком велика была горечь поражения и слишком нелепо это выглядело бы для народной памяти. Теперь же, в Греции VIII в., в Греции возрождающейся, объединяющейся, наконец-то пережившей и боль поражения, и мрак Темных веков, выходящей на новую историческую арену, запись и распространение песен Гомера, повествующих о великой победе греков и способных выступить в качестве интегрирующей всеэллинской идеологии, были более чем своевременны.
Попытка заявить о победе над троянцами, будь она предпринята на 300 лет раньше, наверняка вызвала бы отторжение: слишком велика была горечь поражения и слишком нелепо это выглядело бы для народной памяти.
Гомер был создателем великого народного мифа новой Греции, его «матричной книги». Он, если можно так выразиться, и создал новую Грецию. Неважно, действовал ли поэт первоначально по личному или внешнему политическому заказу новых нарождающихся сил или же, наоборот, сам стоял у истоков возрождения Греции, подтолкнув его своим творчеством. Важно то, что Гомер в любом случае оказал влияние на всю греческую культуру. Его язык надолго определял развитие греческого языка вообще, развитие поэтических канонов, поступки героев устанавливали нормы нравственности. Гомер – это то, что сплачивало греков как народ, хотя политически они были разделены и их полисы отстояли на сотни километров друг от друга. Сделанное Гомером можно сравнить с тем, что сделал Моисей для Израиля.
«Илиада» Гомера несла для греков то же, что для русских – «Слово о полку Игореве», а именно – призыв к единению перед самым нашествием врагов. «Подлинный смысл призыва автора “Слова”, – пишет Дмитрий Лихачев, – может быть, заключался не в попытке организовать тот или иной поход, а в более широкой и смелой задаче – объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить в общественном мнении вредные феодальные представления, мобилизовать общественное мнение против поисков князьями личной славы, личной чести и мщения или личных обид. Задачей “Слова” было не только военное, но и идейное сплочение русских людей вокруг мысли о единстве Русской земли»[247].
Подходя с той же меркой к «Илиаде», можно, по словам Льва Клейна, «усмотреть в ней призыв к единению всех греческих племен в борьбе за освоение и защиту Эгейского мира от складывающихся на востоке все более крупных и грозных империй, армии которых волнами лавы катились на запад. Фригия, Лидия, Мидия, Персия… Призыв прозвучал своевременно: за век-два до самого опасного, персидского нашествия. И не пропал даром. Отстояв свою цивилизацию, греки сохранили для будущего мира разработанные наиболее полно для того времени основы демократии и культуру, в которой человек стал мерой всех вещей. Поскольку же призыв к единению был естественным образом сопряжен в “Илиаде” с прославлением взаимопонимания, сдержанности и человечности и уже в ней самой это требование было распространено на контакты между народами, даже воюющими, этот призыв звучит злободневно и без малого 3000 лет спустя – как обращенный ко всему человечеству в самый ответственный и опасный час его истории»[248].
Действительно, когда Азия в лице персов напала на Элладу, им противостояли молодые греки, знавшие Гомера назубок и верившие, что, как и их далекие предки, они выиграют эту войну между Европой и Азией, чего бы это ни стоило. Они шли в бой со стихами «Илиады» на устах и действительно победили.
Можно утверждать, что, если бы Гомер не выиграл Троянскую войну в стихах, греки не выиграли бы войну с персами в действительности. Насколько такие вещи, как песни, серьезны, свидетельствуют и участники нашей последней великой войны. Вадим Кожинов посвятил специальное исследование русским и советским военным песням, которые помогли победить фашистов, тому особому духу, который они создавали, и их великой силе[249].
Можно утверждать, что, если бы Гомер не выиграл Троянскую войну в стихах, греки не выиграли бы войну с персами в действительности.
Великое ощущение, что Европа всегда побеждает Азию и исторически выше нее, навечно закрепилось у эллинов и позже было унаследовано уже Александром Македонским, Римской империей и христианской Европой вплоть до современности. Это явление получило название «европоцентризм», и оно состоит именно в том, что европейская история является историей мира по преимуществу, тогда как история других стран и народов второстепенна и незначима собственно для свершающейся судьбы мировой истории.
Легко видеть в этом некое заблуждение, некий европейский шовинизм, но в реальности именно после побед над персами грекам удалось создать цивилизацию, которая до сих пор определяет развитие мировой истории, нравится это кому-то или нет.
Идеи Гомера, заключенные в его поэмах, словно в троянском коне, сформировали весь западный мир. Возрожденная при непосредственном участии Гомера Греция создала невиданную культуру. Ее архитектура и литература до сих пор изучаются на всех классических гуманитарных факультетах. Ее политические традиции и теории до сих пор лежат в основе мирового идеологического дискурса. На греческой науке базируется вся мировая наука. Собственно, мировая наука и техника до сих пор говорят на греческом языке, их термины и понятия – греческие. Греческая философия лежит в основе всей западной метафизики, то есть в основе всего западного мышления; все предельные понятия, в которых мы мыслим, придуманы греками. Эта философия была унаследована сначала римлянами, которые брали Грецию за образец мудрости, затем греческая ученость была инкорпорирована в христианство. В эпоху Возрождения и в Новое время греческая философия была переоткрыта еще раз без христианских одежд и стала основой для великой экспансии Запада по всему миру. Весь мир сегодня вестернизирован, он западный, читай: греческий. Недаром величайший мыслитель XX в. Мартин Хайдеггер говорил, что для того, чтобы начать новую историю, уже не греческую, мы должны еще раз внимательно переосмыслить греков, а те, кто этого не делает, не имеют никаких шансов выбраться из западного проекта, как бы критически они к нему ни относились.
Таким образом, пиар-проект «Гомер» оказался у истоков не только собственно греческого мира, он есть краеугольный камень всей современной цивилизации. Гомер, наверное, сам того не зная, запустил процесс, который вот уже почти три тысячелетия определяет ход западной истории. Такова сила поэзии, ее великая власть, побеждающая все «реальные факты». Великая поэзия, таким образом, инкорпорирует в себя и свое жалкое отрицание, «истину фактов», которые всплывают уже тогда, когда они не в силах что-то изменить.
«Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», – сказал Поэт. И любому настоящему поэту эта аксиома известна, особенно после тысячелетий мировой истории, в течение которой подвиг Гомера повторили еще многие и многие, рангом куда как пониже. Однако в современную эпоху конца западной метафизики все фундаментальные аксиомы стремятся поставить под вопрос. Недаром авангардное искусство так воевало с классическими образцами, а искусство постмодернистское с ними играет и экспериментирует. Но не пришло ли время вновь обратиться к истине, но не к истине фактов, низкой истине, а к истине, которая выявляет историческую судьбу и внутри нее делает возможными всякие «истины фактов» и «возвышающие обманы»?
Вместо послесловия. Два часа турецкого чая
Август в Малой Азии почти невыносим. Солнце жарит до самого вечера, выкладываясь на полную, словно бегун на финишной прямой. Как ни странно, по такому пеклу лучше всего освежает горячий турецкий чай. Мы называем его тот самый — из 1990-х, мы тогда не умели его заваривать и считали, что это очередные отходы производства для стран третьего мира, в разряд которых совершенно неожиданно, буквально за пару-тройку бессмысленных и беспощадных лет, попала тогда наша великая держава.
На вид он и правда сомнительный – бурая пыль, почти без аромата. Они его как-то вываривают, настаивают, процеживают… При определенном умении и в стесненных обстоятельствах научишься считать чаем и не такое. У турков для этого было не одно столетие…
В Тевфикие пыль, впрочем, повсюду. Чужая, не наша. Это не черная пыль Екатеринбурга, будто плесенью затягивающая за считанные часы подоконники в недолгое лето. Не серая пыль Москвы, в первый же день намертво въедающаяся в дорогие ботинки. Не невесомая, всегда весенняя пыль Ялты – не пыль даже, пыльца. Не пыль domum vulgaris – комнатная, обыкновенная, которая, если верить ученым, на 50 % состоит из ороговевших чешуек нашей кожи.