— А коли так — по коням! — Мастер Ожьер повернулся к королеве Мабилле со всей свитой и родней, которые только сейчас опомнились от песенки Жалобного Мага. — Лучших лошадей попрошу для погони, достославная королева! Один раз с этим злом нужно расправиться!
— Внучка мне отдайте! — подала голос дама Берта. — В погоню его не пущу!
Но сомкнулись ряды контрабандистов и браконьеров, пряча Амьеля от бабки.
— Вот кто тут главный, — мастер Ожьер указал на Гильома. — Только он может парня пустить или не пустить. Потому что его сьер Элиас старшим поставил даже над своим родным сыном, а ваш мальчик, насколько я понимаю, не внук главы рода, а вовсе внучатный племянник.
— Пусть едет! — распорядилась королева Мабилла. — И к его возвращению будет тут у нас полный порядок!
Сказала она это, глядя в глаза леснику Гильому, и во взоре ее было явственное сожаление: жаль, мол, что не ты, молодец, мне достанешься, но и ради одного из вас, красавцев, стоит круто разобраться со всей хитромудрой родней!
— Давно пора! — усмехнулась Маурина.
Умчался лихой отряд во главе с Гильомом и Ансельмом, уже обученным идти по колдовскому следу. А мастер Ожьер, мастер Жербер, Маурина и Туанетта поехали следом не торопясь, потому как было им о чем потолковать.
Хотя и желали всей душой Маурина со сьером Ожьером помочь давним друзьям и собратьям по ремеслу, однако нарушать правила не могли.
А да будет ведомо всякому, кто до сих пор не имел дела с подлинными магами и волшебниками, что есть несколько правил, обязательных для исполнения. Скажем, нельзя составлять заклинания, приносящие деньги в виде золотых монет и слитков. И это весьма мудрый запрет: ежели кто-то один наворожит себе и приятелям по мешку золота, так ведь и другой тем же займется, и третий! И очень скоро золото обесценится, сделается вовсе бесполезным, придется что-то другое изобретать, а волшебники и того, другого, горы нагромоздят. И люди будут не столько на пользу себе и детям трудиться, сколько деньги менять да новые деньги выдумывать!
Один из таких запретов вот каков: ежели маг своим заклинанием что изменит да в прежнее состояние привести пожелает, так ему сего не дано. Переделать то, что он понаделал, только другой маг может, сильнее первого. И тут причина ясна: ежели все маги пробовать да переделывать повадятся, начнется на земле неслыханный кавардак. Так что приходится думать, прежде чем колдовство затевать.
Об этом-то и беспокоились Маурина со сьером Ожьером. Они хотели понять, что такого натворили Туанетта и мастер Жербер, отчего силы лишились, а отшельник — и права пользоваться собственными заклинаниями?
И оказалось всё так уж просто — проще некуда!
Хотя много уговоров потребовалось, чтобы эта парочка заговорила.
— …а он у порога лежит, — продолжала печальный рассказ Туанетта. — Видно, всю ночь шел, а то и бежал. Поднял он ко мне лицо — и я обмерла. Столько тоски и боли в глазах было!..
— И стало ясно, что ежели ты не поможешь, не спасешь, то уж впору ему, бедняге, помирать, — с большим трудом удерживая ехидство, заметила Маурина.
— Кыш! — отмахнулся от нее мастер Ожьер. — А ты продолжай, милочка, продолжай. Стало быть, и до того, как сделаться Жалобным Магом, умел он всех разжалобить?
— Не всех! — буркнул откуда-то сзади мастер Жербер. — А только безмозглых дур и старых ворон!
— Кыш! — сказал и ему мастер Ожьер. — До тебя, чересчур мозговитого, я еще доберусь! Дальше-то что было?
Туанетта только вздохнула.
— Ну, что может быть между женщиной и тем, кого она пожалела? — задала Маурина вопрос, именуемый у мудрых монахов риторическим.
— Нет! — вскрикнула Туанетта. — Он сам мне сперва сказал: «Меня можно полюбить только из жалости!» А я ответила, что — нет, что жалость тут ни при чем, что люблю потому, что люблю, что…
— Словом, ему и просить не пришлось, чтобы ты с ним силой поделилась, сама предложила, — сделал вывод мастер Ожьер. — А где же в это время была Изора?
— Откуда я знаю! — воскликнула бывшая повитуха.
— Но ведь была же где-то поблизости! Погодите! Уж не она ли его к тебе подослала? — забеспокоилась Маурина.
— Нет! — в отчаянии завопила Туанетта. — Сбежал он откуда-то! Совсем измученный до меня добрался!
Мастер Ожьер повернулся в седле.
— Друг мой Жербер, — строго обратился он к отшельнику, — может быть, ты скажешь, откуда взялась эта самая Изора?
Мастер Жербер только рукой махнул.
— Оставь его в покое! — потребовала Маурина. — Давай сперва с ней разберемся!
А сказала она это потому, что правду учуяла. Любил ведь мастер Жербер Изору, да только она его не любила. И сам, своими устами, рассказал он ей известную ему историю, как майстра Антуанетта жалкого странника приютила да как этот странник на маленькой лютне печально играет. А Изора откуда-то знала, как с такого рода людьми обращаться. Ласкать их и обихаживать, беречь и лелеять — бесполезно, потому что привязываются они душой лишь к тому, кто с ними суров и безжалостен. Ибо таким образом получают они возможность себя жалеть — а более им, ежели вдуматься, ничего и не нужно.
— Дальше-то что было? — спросил тогда мастер Ожьер. — Отдала ты ему здоровый кусок своей силы, чтобы к новой жизни воспрял. Ну и как — воспрял?
— Да-а… — не совсем уверенно протянула бывшая повитуха.
— А силу давала просто так или в придачу? — не унимался маг.
— Получилось, что в придачу, — отвечала она. — Я же ему на счастье игрушечную лютню подарила.
— Ну, что он при помощи этой лютни вытворяет, мы уже видели. И как, принесла она ему удачу?
— Кто его разберет… — явно не желая продолжения разговора, буркнула Туанетта.
— Ну так я скажу, что она ему принесла! — Маурина всегда была сообразительна, а тут и особо мучиться не пришлось — достаточно было внимательно вглядеться в обе траурные физиономии, мастера Жербера и майстры Антуанетты. — То и принесла, что на него Изора внимание обратила! А она-то вовсе не дуреха доверчивая! Она живо поняла, что получится, если жалость, которую этот мастер струнного звона в людях вызывает, на силу Антуанетты помножить! Я даже не спрашиваю, как именно она его у тебя увела!
— Да это как раз не важно, — успокоил бывшую повитуху мастер Ожьер. — И, кажется, я понял, каким образом она сама силой и заклинаниями разжилась. Ведь приходила к тебе с Жалобным Магом?
Это уже адресовалось мастеру Жерберу. Он помотал головой — мол, никаких Жалобных Магов не видел, не знает и знать не желает!
— Ну, добровольно ты ей всё отдал, добровольно! — заорал тут мастер Ожьер, которого эта разнесчастная парочка вывела-таки из терпения. — Что говорил-то при этом?
— А что тут говорить? — проворчал отшельник. — Сам ты, что ли, никогда ничего женщинам не говорил?
— А она тебе? — развернула вопрос другим боком Маурина.
— Она? Она моим характером восхищалась! — с неожиданной гордостью заявил мастер Жербер. — Говорила, какой я стойкий, да сильный, да уверенный! Она же — слабая, чуть что — в слезы, и жизненным тяготам противостоять не умеет! И ей бы — хоть чуточку моей стойкости…
— Так и говорила? Или ты просто так понял? — уже догадываясь, что стряслось, спросила Маурина.
— Говорила!
— Да нет, друг ты мой, это не слова были — это у тебя или же у нее за спиной Жалобный Маг на игрушке своей баловался, — сообщил мастер Ожьер мастеру Жерберу то, что и без того обоим уже было ясно. — А ты, скорее всего, отвечал примерно так — с какой охотой, милочка, я бы с тобой и силой, и стойкостью, и вообще всем на свете поделился, да что поделился — навеки бы тебе всё отдал, бедняжка ты моя!
Судя по молчанию отшельника, так оно и было.
— Значит, не только заклинания — мужской свой норов ты подарить исхитрился… — Маурина вздохнула. — Тяжко же тебе пришлось…
— А вот этого не надо! — прикрикнул на нее мастер Ожьер.
Тут издалека прилетел перестук копыт.
— Ансельм! — воскликнул мастер Ожьер.
Это действительно был Ансельм.
— Отыскали мы ее! — вопил ученик. — Отыскали! Вон там, за поворотом, харчевня! А за харчевней — поле! А за полем — луг и старый сенной сарай! А в сарае она его лечит! Он ногу до крови стер, сидит, хнычет, а она его травами пользует! Молодцы их окружили, сидят в кустах, и Гильом велел передать — живьем он их оттудова не выпустит!
Склока в сенном сарае разыгралась такая, что ветхая крыша от воплей и посылов магической силы вздрагивала. Хорошо еще, что вовсе не съехала.
Гильом и его молодцы караулили снаружи, а мастер Ожьер и майстра Маурина вели сражение внутри. Они хотели, чтобы Изора сама и без скандала вернула украденное, она же сопротивлялась, и сопротивлялась весьма складно. Уж что-что, а правила, обязательные для магов, она выучила.
И отбивалась она за двоих. Жалобный Маг только растерянно разводил руками. Видно, плохо понимал, какую кашу заварил своими струнными экзерсисами.
Главным аргументом было — что деяние не имеет обратной силы. Стало быть, Туанетта не может вернуть того, что получил от нее Жалобный Маг.
Ансельм, о присутствии которого забыли, внимательно слушал спор. И потому, что не был занят склокой, его-то первого и осе- нило.
— Учитель, учитель! — отчаянно зашептал Ансельм. — Это же не было деянием!
— Передача магической силы не была деянием? — возмутился мастер Ожьер.
Он-то клонил к тому, что силу должна перенять у Изоры Маурина, а потом путем расщепления и собирания по частям вернуть ее бывшей повитухе.
— Нет, конечно! Это ей только так кажется! — Сообразительный ученик мотнул головой в сторону Туанетты.
— Мал ты еще судить, что мне кажется, а что не кажется! — огрызнулась ведунья-неудачница.
— Ну-ка, ну-ка, дитя! — вмешался мастер Жербер. — Что же это, по-твоему, было?
— Просто она — дала, а он — взял! Ведь для этого ни ему, ни ей силы не потребовалось! Дают-то и берут без применения силы, иначе это грабеж на большой дороге получается! — страшно довольный, что взрослые, опытные, почтенные маги его внимательно слушают, завопил мальчишка. — Она захотела дать — и дала! Она же сама к себе силу не применяла!