— Назад, молодцы, назад, — приказал он своим браконьерам, да и сам понемногу отступил. — Пусть сами разбираются! Все назад!
Однако ж уходить совсем от затеявших склоку магов не стал — принимая во внимание всю хитроумную политику королевского двора и втянутых в нее чародеев, быть при мастере Ожьере и майстре Маурине было как-то безопаснее…
— Пустите, крокодильи отродья! — вопила меж тем Туанетта. — Пустите, охвостья ослиные! Я же жить без него не могу!!!
И, пожалуй, пробившись сквозь общую защиту Маурины, мастера Ожьера и Ансельма, кинулась бы в погоню за бывшим любовником бывшая повитуха, но перед ней встал высокий тощий парень, откинул край браконьерского зеленого плаща, прикрывавший ему подбородок и рот, и Туанетта уставилась на него, сгоряча не узнавая и не понимая, что этому чудаку тут нужно и как это он, безоружный, молний метать не умеющий, ей дорогу преградить отважился.
— Я — Амьель, — сказал внучек. — Ты меня узнаешь?
— Как не узнать королевского жениха! — рявкнула Туанетта. — Ну-ка, посторонись!
— Нет, — сказал Амьель. — Сторониться не буду. И тебя вдогонку не пущу! Ты меня принимала и повивала, когда я родился.
— А ты — помнишь? — Даже в такую минуту в Туанетте не угасало ехидство.
— Знаю. Ты не дала нам с мамой погибнуть. Ты целые сутки стояла, над мамой наклонившись, и терла ей живот, и давила, и помогала… Мне всё рассказали…
— Ну и что? Я всем живот терла и давила, — Туанетта, еле сдерживая желание пустить в ход огонь, уже скопившийся на кончиках пальцев, попыталась локтем отстранить парня, но он снова заступил ей путь.
— Всех тут нет, а я — есть.
— Ну и что?!?
— Ты нам не дала в смерть провалиться.
— Ремесло мое такое!
— А мы — тебе не дадим!
— Мы?
— Мы!
Туанетта задохнулась от возмущения.
— Мы! — повторил Амьель. — Нас тут много. Мы все тут — твои дети… Мы не пустим тебя! Мы не дадим тебе себя уничтожить!
А стоял-то он перед ней — один! И магом он не был, чтобы заклятие умножения позади себя по кустам развесить. И колдуном он не был, чтобы попросту глаза Туанетте затуманить. А вот — стоял же, как будто у него за спиной целое войско!
И она покраснела до ушей. Так румянцем залилась, что даже кончики вздыбившихся волос рыжизной вспыхнули.
Стыд оказался сильнее колдовских клинков мастера Ожьера, кидающихся в ноги песчаных вихрей Маурины и облака навозных мух, которое, к собственному изумлению, сотворил и готовился кинуть ей в лицо Ансельм.
Стыд перед ребенком, которого она из небытия на свет вывела…
— Пропади ты пропадом! — заорала Туанетта. — И все вы пропадите пропадом!
Она развернулась и, стряхнув огонь на сухую траву, во всю прыть понеслась к харчевне.
— Вот это женщина! — воскликнул Гильом. — Вот это норов!
Он посмотрел в ту сторону, куда всё еще уводила Жалобного Мага Изора, поморщился и плюнул им вдогон. Потом стал затаптывать тлеющую траву. Мастер Жербер помог ему облачком наивлажнейшего тумана.
Маурина первая побежала за Туанеттой следом, ворвалась в большую комнату и успела увидеть, как в чердачный люк втягивается лестница.
Хитроумная Маурина выразилась так, что у всей честной компании уши завяли.
— Не пробить! — перевел длинную пеструю речь на благопристойный язык мастер Ожьер.
И точно — Туанетта, забравшись на чердак харчевни, уже четвертый час рыдала в три ручья, и все посылы, вызовы, наговоры и отчитки отлетали от нее мелким горохом. Уже и вечер иссяк, и ночь подкралась, а Туанетта всё горевала и хлюпала носом, да так, что внизу каждый таковой хлюп слышался.
— И из-за кого?.. — с таким презрением спросила Маурина, что даже отвечать ей не было смысла.
Все понимали, что творится с бывшей повитухой, и никто не знал, как сманить ее с чердака.
Тут дверь отворилась и на пороге возник человек, показавшийся сперва черным пятном. И только принявшие золотой отблеск свечи волосы дали понять, кто это заявился.
— Что тут у вас творится? — спросил лесник Гильом.
Никто ему не ответил.
Лесник вошел, сел на дубовую скамью рядом с Мауриной и треснул кулаком здоровой руки по столу. Был он хмур, как будто получил хороший нагоняй от сьера Элиаса.
— Ни черта вы все не понимаете! — заявил он.
— А ты? — Маурина посмотрела на него так, что рыжая борода едва не занялась доподлинным пламенем. — И хотелось бы мне знать — зачем ты сюда пожаловал?
— Знал бы — сказал бы… Где она?
— Поезжай-ка ты лучше в свой лес, — посоветовала Маурина, — пока на тебя беспамятное заклятие не накинули… И без тебя тут тяжко.
— Ну вот, я же и говорю — ни черта вы все не поняли! Она что — всё еще ревет?
— Рыдает, — поправил мастер Жербер.
— Ага… — Гильом почесал в затылке и вдруг встал, сунул четыре пальца в рот и как следует свистнул.
Тут же в дверях появилась физиономия с приоткрытым ртом.
— Ну?.. — беззвучно спросил рот.
— Музыку сюда! Девок поглупее! — приказал лесник. — Шевелись, молодцы! Чтоб петух куру потоптать не успел — а тут уж была гульба и буйство!
— Здорово!!!
Физиономия исчезла, а лесник, не обращая внимания на почтенную колдовскую компанию, уперся в торец стола и погнал его подальше, к стенке.
— Место для пляски нужно!
И точно — не успел петух куру потоптать, как вовлечены были за шиворот свирельщик с барабанщиком, как влетели отчаянные, кругломордые, счастливые девки, как ввалились молодцы, и вроде никто о спиртном с закуской не позаботился, а они возникли, и пиво шапкой выперло из каждого кувшина, и сами собой зажглись факелы в настенных кольцах, и загуляли вперемешку ярчайший свет и угольные тени, и грянула музыка, и громыхнула пляска!
И таковы они были, пронзительная музыка и дикая пляска, что потолок дрогнул!
А там, наверху, Туанетта подняла голову от насквозь мокрого тюфяка и злобно заколотила кулаком в пол.
Буйство не унималось — кулака не услышали.
Тогда Туанетта, кипя возмущением до такой степени, что слезы высохли, вытерла кулаком нос и полезла ногами вперед в квадратный люк. Она была готова взять метлу и выгнать всех этих сумасшедших из харчевни собственноручно.
— Смотрите! — заорал мастер Жербер, увидев торчащие из потолка ноги.
— Мало ли что он ее выманил! — таким же воплем, сама себя не слыша, отвечала Маурина.
Один лишь мастер Ожьер удержал вскочившего было Ансельма.
— Смотри и учись, — велел он. — Вот еще и такая магия на свете бывает.
Туанетта спрыгнула, шарахнулась от пролетающих и топочущих пар, ударилась о стену и стала озираться в поисках метлы — вымести всю честную компанию вместе с музыкой.
Очевидно, всякая музыка была для нее теперь хуже рвотного порошка.
Тут же перед ней возник лесник Гильом.
— Спляшем? — без церемоний спросил он. — Ну?
Очевидно, первым желанием бывшей повитухи было перегрызть наглому леснику глотку. И ее оскал выразил именно это вполне справедливое желание.
Все-таки пора бы уж было осознать леснику, с кем он имеет дело. Ведь к той же Маурине подошел бы он с двойным поклоном и целованием края юбки — хотя и стояла она сейчас в коротких штанишках пажа. А майстра Антуанетта была до истории с Жалобным Магом ничуть не ниже званием, чем майстра Маурина. И всякой мелкой сошке и придорожной шушере следовало бы это учитывать!
Но Гильом стоял перед ней, знать не желая про все ее страдания, и смотрел в глаза, и что-то прямо из зрачков в зрачки перетекло, и вдруг стало ясно, что сейчас следует кинуться в пляс и уплясаться до такой степени, чтобы рухнуть без сил и без мыслей куда попало!
— А спляшем!
Велико было удивление колдовской компании, когда в середине круга стремительно объявились Гильом с Туанеттой. Танец был прост, бешеная прыготня с прихлопами и беготня взявшись за руки. Трудно было даже вообразить, как в этаком плясе позволить себе лишнее, да еще имея правую руку на перевязи, но Гильом умудрился — чем и ошарашил Туанетту наповал.
Она уж и позабыла, когда ее в последний раз хватали таким непотребным способом за такие запретные места!
Туанетта отшатнулась, размахнулась — и визг музыки был перекрыт звоном оплеухи!
Мастер Жербер с мастером Ожьером вскочили, готовые отшвырнуть наглеца ледяным ветром так, чтобы сквозь стенку пролетел, а Маурина успела накинуть на дудку с барабаном немое заклинание.
Яростная Туанетта и потирающий щеку Гильом стояли друг против друга.
— Беги! — крикнула Гильому Маурина, готовая удерживать подружку от побоища, сколько хватит сил.
— А вот на это может быть только один ответ… — как-то странно, неторопливо, весомо произнес лесник, левой рукой исхитрился сгрести Туанетту в охапку и поцеловал в губы таким долгим поцелуем, что Маурине даже страшно сделалось — хватит ли у обоих дыхания?
— Ой, ой, ой… — вдруг принялся шепотом отсчитывать мгновения обалдевший Ансельм.
Туанетта вырвалась и уставилась на потрясающего наглеца, которому было наплевать на слезы и скорбь по Жалобному Магу! И неизвестно даже, мог ли он своими мужскими мозгами понять всю глубину той скорби. Скорее всего, что нет. И ежели бы понял — держался бы в отдалении, делая вид, будто поддерживает Туанетту сочувственным молчанием. Но именно своей поразительной наглостью он вернул ей то, что было много лет назад, до всей дурацкой истории с Жалобным Магом!
Это было как будто Туанетта, сойдя с тропы, провалилась по уши в болото, а чья-то грубая рука ухватила ее за шиворот и, рискуя удавить, с силой из того болота выдернула!
И она вновь стояла на твердой тропе, свободная и готовая к защите и нападению!
Нахал с веселыми глазами, опозоривший ее на всю харчевню, тоже был свободен, тоже — сам, без подсказки, готов к защите и нападению, и меньше всего на свете он, охладительным зельем потравленный и ядовитой стрелой покалеченный, нуждался в бабьей жалости.
Вот что было изумительно!
Туанетта даже не сразу поняла, что улыбается.