— Да знаю я про мертвых невест, — буркнул Георг. — Слепые, но с когтями, как у морского ястреба. Вцепятся в парня — и тащат за собой. Бррр… Ты объясни, чего им у богадельни-то делать? В кого вцепляться?
— Так я ж толкую! В богадельне кто? Те, кто жениться не удосужился! А как ты полагаешь — Анс Ансен, или Матти Унденсен, или Петер-толстяк жили, словно целомудренные братья из Вердингенской обители святого Бруно? Да и те, бывает, через каменную стену высотой в восемь футов перемахивают и в Ластадское предместье бегут на всю ночь. Нет, у Матти в каждом порту по невесте было, и всем жениться обещал! А когда такая невеста, которой обещано, помрет до венца, то… слушай, Ганс, тебе это полезно!..
Ганс и без того глядел на боцмана, круглыми глазами, разинув рот.
Георгу показалось странным, что мальчишка из Виннидау, выросший в порту, не знает о мертвых невестах. Но он сообразил — мать, капитанская вдова, наверно, отправила его к родственникам, подальше от воды, а там его растили, пока не поумнел и сам не запросился в море.
— …то она после смерти приходит туда, где моряк живет, требовать, чтобы сдержал слово, — зловещим шепотом продолжал дядюшка Сарво. — Но Бог взамен этой способности к загробному хождению у нее зрение отнимает. И вот находит она жениха, а может, и кого другого, и вцепляется когтями, и тащит его венчаться — сперва на берег моря, потом по воде, по воде, все глубже, глубже, вот его с головой накрывает, и вдруг она его к первой мели выводит, и опять ведет, и опять заводит на глубину, и ко второй мели выводит… и так до седьмой! А седьмая мель, сыночки, она уже не в нашем море, а вообще невесть где! Ей по природе быть не положено… с моря-то к ней еще никому подойти не удавалось, только к третьей мели подходят, и то — если не знают, дураки, как обойти… И он, жених, там остается, а она убегает. И он сам сидит в воде и не знает, в какую сторону выгребать. А вода там особая — она тело не держит, вот такая…
— Как это — не держит?.. — спросил перепуганный Ганс.
— А так — сразу на дно ложишься. Она вроде воздуха, та вода, говорят, можно научиться ею дышать и тогда пешком по дну уйти с седьмой мели. Но я что-то таких, которые ушли, не встречал. А про тех, кого мертвые невесты увели, знаю. Вот если увидишь ночью, что идут моряк и девица в подвенечном платье, в серебряном веночке, так прячься скорее — это мертвая невеста жениха уводит!
— Дядюшка Сарво, не может быть, чтобы эта красавица пришла за Матти, — возразил Георг. — Что же она, сорок лет ждала, а теперь, когда самому Матти уже пора помирать, заявилась?
— Может, она не за Матти, а за Харро Липманом? Он-то еще совсем молодой, пятидесяти нет. Ты его не знаешь. Его потому в богадельню взяли, что ногу в южных морях потерял — чуть ли не акула откусила. А может, врет про акулу, — боцман хмыкнул.
— Что-то я серебряного веночка не приметил… Ганс, а ты? — спросил Георг.
— Венок был. Зеленый, по-моему… — неуверенно сказал мальчик. Он видел голову девицы всего лишь долю мгновения, а два фонаря на другом конце площади позволяли только различить светлое и темное.
— Миртовый! — воскликнул дядюшка Сарво. — Ну точно — мертвая невеста! Они и в миртовых венках по ночам бегают! Мирт — невестино растение. В Абенау девочка с десяти лет начинает кустик растить, чтобы к свадьбе нарезать веток на венок. У иной целое дерево вырастает, пока на нее хоть кто-то польстится.
Тут Георга вдруг прошиб холодный пот. Он вспомнил — еще юнгой, когда ходил на «Морском змее», видел плывущий по воде миртовый венок. Тогда капитан распорядился выудить его, не касаясь руками, высушить и сжечь, почему — не объяснил.
— Пойдем отсюда, — сказал он. — Если в это дело мертвые невесты впутались…
— … и хворь на богадельню наслали! — догадался боцман. — Только погоди, сынок! При чем тут тогда повариха с кастеляншей? Их-то за что карать? Мертвые невесты женщин и девиц не обижают!
— Темное дело, — ответил Георг и задумался.
Перед глазами так и висела картинка — две ножки в легких туфельках, две маленькие ножки с высоким подъемом, изгиб которого загадочным образом волновал душу покруче любых обнаженных женских прелестей в портовых кабаках.
— Опять же, если мертвые невесты уж наказали богадельню, чего им теперь-то ее охранять? — спросил боцман. — Ничего не понимаю! Одно понимаю — лезть туда опасно. Вот что, сыночки, возвращаемся к моей вдовушке, у нее и подремлем до рассвета. А потом — бегом на «Варау». Без капитана Гросса ничего затевать не будем!
— Да уж… — буркнул Георг.
Ему было не по себе. Будущий капитан не желал отступать перед трудностями — а возвращение на «Варау» было именно отступлением. Даже когда знаешь, что ночью ничего предпринять невозможно, все равно — смутно на душе. И стыдно — за то, что минуту назад испытал такой страх.
Вдова Менгден, оказалось, спать не легла — какое-то мудреное бабье тринадцатое чувство подсказало ей, что моряки скоро вернутся.
— Я тебя знаю, Сарво, — сказала она, — ты не успокоишься, пока не найдешь Матти, и Анса, и даже Фрица, которого сам чуть не убил, когда он дорогое кожаное ведро утопил.
— Не успокоюсь, — согласился боцман.
— Ты ведь уговоришь капитана дать тебе парней и пойдешь с ними на север, искать следов нашей богадельни.
— Уговорю и пойду.
— «Варау» до Аннерглима и с половинной командой дотащится. Так что Гросс даст тебе парней с условием — если ничего не выйдет, чтобы они своим ходом двигались в Аннерглим, тем более, что сушей до него вдвое ближе, чем водой…
— Э-э! Э-э!!! — завопил, опомнившись, боцман. — Женщина! Ты о чем рассуждаешь-то?! О морских делах?! Святого Никласа побойся!
— Голова-то у меня есть, а на что она дадена? — спросила вдова. — Чтобы рассуждать! Так что ты не ори, как будто тебя якорной цепью к борту притерло, а слушай. Я с вами пойду.
— Черный сосун из тебя разум высосал, — сразу отвечал боцман. И, сделав пальцами рога, потыкал ими, как полагается, перед собой и за собой, потому что с боков черный сосун не подкрадывается.
— Ты славно шьешь паруса, мой красавчик, — заявила вдова, — и прошитая тобой шкаторина годится, чтобы на ней поднимать большие вердингенские бочки, никакой шторм ее не порвет. И умеешь ты дешево купить хорошую пеньку, а канаты сращиваешь — даже ювелир в лупу не разглядит, где и как ты это проделал. Но только душа у тебя простая моряцкая, без затей…
— Как это без затей? А кто Манштейну с Лейхольма булыжники в сундук подложил? Так что он тащил этот сундук на горбу, что твой осел, и вся команда со смеху помирала? — возмутился боцман.
— Вот-вот, булыжники в сундук подложить — на это ты способен. А чего похитрее придумать…
— Молчи, красотка. Знаю я, для чего ты решила за нами увязаться.
— Ну и дурак.
Тем и кончился разговор.
Солнце еще не осветило медных наверший герденских колоколен, когда дядюшка Сарво, Георг и Ганс уже стояли у городских ворот, ожидая, пока труба даст сигнал растаскивать в стороны их тяжелые створки.
По ту сторону терпеливо ждали купцы, моряки, рыбаки со свежим уловом, крестьяне на повозках. Город поставлен был довольно высоко, еще в те времена, когда на островах строили большие плоскодонные лодки и на них шатались по морю в поисках добычи; войти в речку Аву, огибавшую Герден, островитяне еще могли, но брать город штурмом с воды, как они привыкли, не решались. К воротам, и Южным, и Северным, вели крутые дорожки, которые были так хорошо проложены, что при нужде их можно было закидать со стен всякой дрянью и сделать непроходимыми. Стены были надежные — внизу из серого камня, надстроены красным и бурым кирпичом, с башенками и пятью большими толстыми башнями. Шестую как раз строили по договору с магистратом цех рыбников и цех скорняков, в долю вошли цех ювелиров и цех ткачей. Подмастерья поочередно стерегли ночами башню, а днем расхаживали очень гордые, с моряцкими саблями на перевязях. Башня потребовалась не столько для обороны, сколько для новых тюремных помещений: старая герденская тюрьма стояла посреди города, и земля под ней сильно вздорожала, магистрату выгодно было продать ее на слом и построить новую тюрьму.
Как раз о башне толковали каменщики, вместе с моряками ждавшие, пока отворятся ворота.
— Удалось-таки отвадить нечисть, — говорил один. — Говорят, брат Демидиус из Зеберау нарочно приезжал, брызгал наговоренной водой, он умеет!
— Ох, не вернулась бы, — сказал другой. — Думаешь, кто спрятал под камнями мой мастерок и пояс?
— Брату Демидиусу веры нет, — вмешался третий, — а вот тому, кого приводит ратсман Горациус, вера есть! Помяните мое слово — он не напрасно в черных чулках ходит! У него нюх на нечисть! И это он нечисть отвадил.
Тут Георг, стоявший к ним поближе, стал прислушиваться. А потом потянул за рукав дядюшку Сарво. Боцман тоже наставил ухо и узнал, что нечисть, которая завелась на стройке, воровала пробки от фляг, да так ловко — вот только что пробка лежала на плоском камне, где разложены обеденные припасы, и — бац! — ее уже нет. А потом ее вытаскивал из кармана человек, который вообще был в двадцати шагах от фляги, и сильно этому удивлялся. И после того, как человек в черных чулках побродил вокруг строящейся башни, да чем-то побрызгал, да побормотал, зажмурясь, больше пакостей не было.
— Так, может, в богадельне эта самая нечисть завелась? — шепотом спросил боцмана Георг, отведя его в сторонку. — А горожанам сказали, будто хворь, чтобы не переполошить весь Герден.
— Но для чего тайно увозить старичков ночью? И что означает вот это? — боцман выставил толстый палец с серебряным перстнем.
— Я не знаю, но сдается, что ратсман приводил к башне того самого человека, который слонялся по богадельне и всюду совал нос… Вроде как тут концы с концами сходятся…
Тут заскрежетала старая ржавая труба, с грехом пополам выводя сигнал «отворяя-яй, не зева-ай!» И через десять минут моряки уже стояли по ту сторону стены и глядели сверху на герденскую гавань.