Гавань была прекрасна. Во-первых, в ней были устроены причалы для больших плоскодонок, чтобы разгружать стоявшие на рейде суда. Во-вторых, город построил волнорез, любимое место летних гуляний у девиц на выданье и их матушек. В-третьих, имелся рукотворный канал соединявший гавань с озером Герденданне, и широкий подъемный мост через этот канал. Поднимали его не часто, и он тоже служил причалом, там мог даже флейт ошвартоваться, если точно знать время прилива и отлива. В-четвертых, у моста стояла деревянная башня, над которой развевался портовый флаг: два синих круга на красном поле, в правом круге золотой лев, в левом — золотой грифон. Наверху, под остроконечной крышей башни, висел большой фонарь с хитро устроенными стеклами и зеркалами, которые умножали свет от толстой свечки и делали его пронзительно-белым. Внизу жил маячный сторож. В-пятых, озеро было окружено домишками, которые летом стояли заколоченные. Когда суда, капитаны которых решили зимовать в Гердене, заводили в озеро, моряки устраивались в этих домишках и всю зиму занимались в них каким-нибудь ремеслом. Попадались умельцы, которые мастерили из крашеной рыбьей кости шкатулки, гребешки и всякие подвески, не говоря уже о пуговицах и счетных кубиках, что нанизываются на нити абака. Это добро из Гердена везли корзинами на ярмарку в Глейфурте.
Ранним утром гавань словно излучала свет — искрилась голубая вода, искрился золотой песок, даже серое дерево причалов преображалось, а паруса и вовсе становились розовыми.
— А в Виннидау рассвет лучше, — сказал дядюшка Сарво. — Конечно, если вовремя выйти из фьорда. В самом-то Виннидау моря за скалами не разглядеть, разве что залезть на крышу собора святого Петера. В Гердене по-настоящему хорош только закат, откуда тут рассвету быть? А в Аннерглиме — ни рассвета, ни заката…
Моряки спустились вниз, к причалам, и увидели шлюпку с «Варау» со знакомым знаком на борту — бело-синей полосой. В шлюпке спал Корре Дринк. Он ждал загулявших матросов, ждал да и заснул. А они, надо думать, заснули в ином месте — в «Сорвавшемся якоре», или в «Веселом поросенке», или даже в «Старом штурвале». У Корре была беда — его жена сыскала где-то знахарку, а знахарка приготовила злодейское снадобье, которое раз употребишь — десять лет ни на вино, ни на пиво смотреть не можешь, а не то чтобы в рот взять. Так что капитан Гросс обычно употреблял его для таких дел, где нужна трезвая голова.
Четверть часа спустя моряки уже взбирались по трапу на борт «Варау».
Капитан Гросс обычно вставал с рассветом. Было у него любимое занятие — одевшись, умывшись и позавтракав, посидеть с полчасика на палубе, завернувшись в старый меховой плащ, с трубочкой, попивая горячий пивной суп с яйцами и пряностями. А если ни яиц, ни пива не имелось, то ему готовили не слишком бронебойный грог с тростниковым сахаром — такой, что старой деве впору, всего лишь стакан рома на полстакана красного вина с ломтиком лимона. Хотя дядюшка Сарво и считал лимон сущей капридифолией…
— Странная история, — сказал капитан, выслушав донесение Георга. — Она мне не нравится. Ты, Брюс, запомни — ни один капитан не бросает в беде своих стариков. А они попали в беду.
— Если вы позволите, капитан, я возьму парочку ребят, и мы пойдем по следу, — предложил Георг.
— Правильно. Парочку… Так… Дядюшка Сарво!
— Я! — бодро отозвался боцман.
— Не вредно тебе растрясти косточки на старой доброй земле… Ларре Бройт?.. А, юнкер Брюс?
— Пусть так.
Ларре был норовистым парнем, Георга слушался неохотно, но море — такое дело, что все выяснения отношений прерываются капитаном сурово и, случается, членовредительно. Гросс предвидел, что Георг, сменив его через два года, получит впридачу ко всем капитанским заботам еще и склоку с Ларре. А сгонять хорошего моряка с «Варау» он не желал и решил — пусть парни на суше разбираются, подальше от команды, один на один. Справится Георг, укротит бунтаря, — Ларре останется на «Варау», не справится — Ларре уйдет, а у Георга будет с Гроссом тяжелый и неприятный разговор…
— Значит, Ларре… а второй…
— Я, капитан! — завопил Ганс, которому вообще-то полагалось без спроса рот не разевать. — Капитан, я всюду пролезу, я же тощий! Я и северное наречие помню, как в Вольмаре говорят, я там маленьким жил! Капитан, я все разведаю!
— Цыц, — сказал ему дядюшка Сарво. — Сопляк прав, капитан, куда взрослый не пройдет, там мальчишку пустят. Вот говорят еще, что где рябой черт сам не управится, туда бабу подошлет…
— Бабу сам добывай. Значит, ты, Брюс, дядюшка Сарво, Ларре, Ганс… Ну и хватит. Ступайте, снаряжайтесь. Я дам вам на экспедицию двадцать талеров. Когда разберетесь, ступайте в Аннерглим. Если до дня святого Карла не появитесь — начну вас искать.
Капитан насчитал четверых человек, а про бабу брякнул просто так. Но она-таки увязалась за экспедицией. Это, конечно, была вдова Менгден. И она придумала отличный способ покорить сердце дядюшки Сарво — раздобыла повозку и большого старого осла. Старый боцман рассудил, что имущество и походные припасы лучше везти, а не тащить на плечах.
Дядюшка Сарво оказался прав — второй серебряный перстень с «северной девой» подобрали дети недалеко от Вейкена. Вдова Менгден, даром что страшна как смертный грех, а сумела подластиться к вейкенскому меняле, который главный свой доход имел не с обменных дел, а потому, что тайно давал деньги под заклад, и именно к нему тащили ворованное и найденное. Перстень выкупили, детей нашли. Тут была большая польза от Ганса — он сумел вызнать от малышей, где именно валялась находка.
— На повороте, значит… А поворот куда? — спросил дядюшка Сарво.
Этого никто не знал. Моряки имели представление о сухопутной дороге от Гердена до Аннерглима, но что там справа и слева — понятия не имели.
— В корчму! — первым сказал Ларре, но как сказал! Будто он в команде главный. Хотя дать приказ полагалось Георгу.
— В корчму, — согласился будущий капитан. — Там объяснят.
И объяснили.
В давние времена, когда в лесах еще жили псоглавцы, и местные жители ради безопасности ставили дома на плотах посреди озер, здешние глухие края стали обживать люди, приплывшие из-за моря. Они сводили с галер на сушу коней, строили отряды конных латников и отправлялись куда глаза глядят — добывать себе землю. Местные на землю особо не претендовали — кому она нужна, когда по ней псоглавцы шатаются? Поэтому пришельцы покупали угодья довольно дешево. А потом псоглавцы куда-то подевались — вроде бы откочевали к северу. Местные вздумали было вернуть себе земли, да поздно. Были сражения, нападения, отступления, ночные поджоги. Потом как-то замирились и стали жить вместе.
Вот так и вышло, что на берегу Силаданне оказалось каменное строение, в котором лет примерно двести жил то ли графский, то ли баронский род. Но замок, поставленный в военную пору, когда держали оборону от псоглавцев, утратил всякий смысл, да и торчал в глуши. В конце концов, хозяева построили себе два городских дома, в Аннерглиме и еще где-то, вывезли туда все самое ценное, а бывшее свое пристанище попросту бросили. Часть камней растащили земледельцы, кому была охота ставить амбары с разноцветными каменными стенами. И даже ведущая к замку дорога заросла. Однако совсем недавно какие-то повозки проломились по ней через бурьян. Надо полагать, те самые, в которых вывезли население богадельни.
— А ехать туда не советую, — сказал молодой рыжебородый корчмарь. — Когда дом долго стоит один, в нем всякое заводится. Сейчас вот травознай дед Гидо засел, и не к добру это — он с нечистью водится. А еще там поблизости черных сосунов замечали… кыш, кыш!
Корчмарь, сделав пальцами рога, потыкал ими вправо и влево.
— Ты что творишь?! — возмутился дядюшка Сарво. — Он с боков не нападает, он — спереди и сзади!
И сам повторил этот жест, но только тыкал за собой и перед собой.
— Старый ты человек, а простых вещей не понимаешь, — сказал на это корчмарь. — Он как, по-твоему, содержимое из головы высасывает? А? Через уши! А уши у тебя где? Спереди и сзади?
Повздорили. Был крик и заковыристые оскорбления. Георг даже растерялся — отродясь он боцмана в такой злобе не видывал. А Ларре сидел и усмехался, да еще задорно поглядывал на будущего капитана: мол, как ты, Гроссов любимчик, будешь склоку гасить?
Проворонил по неопытности помощник капитана тот миг, когда еще можно было успокоить спорщиков без большого труда, строго прикрикнув на обоих. И даже Ларре мог бы их угомонить — но Ларре не вмешивался. На защиту боцмана ринулась вдова Менгден, прибежала корчмарка с большим вертелом, а когда бабы ссорятся — то уши затыкай и прочь беги, не разбирая дороги. К корчмарке поспешила на помощь работница — в плечах, пожалуй, пошире дядюшки Сарво. Полетела посуда…
Когда Георг наконец попытался призвать боцмана со вдовой к порядку, они огрызнулись, и вдова за руку вытащила боцмана из корчмы. Сообразительный Ганс кинулся следом — он первый понял, что дядюшка Сарво может от обиды напустить на себя гордость и сбежать.
Не видя врага, корчмарь успокоился.
— Простите, добрые господа, — сказал он почти миролюбиво. — Не надо было мне перечить. Выставляю по кружке черного пива за счет заведения.
Кружек-то он принес пять, но три остались нетронутыми — боцман, вдова Менгден и Ганс все не возвращались. А Ларре посмеивался, глядя на озадаченного Георга. Очень уж его радовала оплошность будущего капитана.
— Позлятся, позлятся, да и прибегут, куда они денутся… — утешил он. А еще немного погодя сказал, что сам приведет беглецов, — все-таки ночь на пороге, а черный сосун, рога ему в склизкое брюхо, как раз очень уважает сумерки.
Ларре ушел, довольно долго пропадал и вернулся один.
— Знаешь, юнкер Брюс, мало того, что они сгинули — и повозка с ослом пропала. А в повозке-то все наше добро. На дороге их не видно, я и туда, и обратно прошелся. Что скажешь?